— Вот где отгадка тайны первой экспедиции? — полуутвердительно спросил Протис.
— Наверно, — кивнул Мантас.
— Как ты думаешь, перцептроны записали какие-нибудь данные про «Энигму»?
— Я уже проверил. Ничего нет. Еще хуже — энергия стерла и все другие записи. Уцелели только программы на инджиевых дисках. Темная звезда очень предупредительна.
Протис помолчал.
— И все-таки мы перехитрим ее, — наконец сказал он — Надо поворачивать обратно. Еще раз пролетим мимо «Энигмы» Сделаем как старый хитрый Одиссей. Экипаж снова будет спать а меня и Проте вы закроете и свяжете, чтобы мы не вырвались! Мы не будем спать и разведаем все тайны этой звезды.
Перевел с литовского Б. Балашявичюс.
АНДРЕЙ ДМИТРУК
ДОБРОЕ УТРО, ХИМЕРЫ!
Пролетев над гнездом кратеров, Виола сразу заметила среди ржавой изрытой пустыни предгорий, на старом лавовом языке блестящую бусинку. Пока опускалась, возле капсулы прыгал мужчина, махал руками, как в старинной книжке махали с необитаемого острова приближающемуся парусу.
Если верить приборам, атмосфера здесь состояла чуть ли не из одного сернистого газа. Приземлившись, Виола спрыгнула из люка и пошла, твердо хрустя шлаком, готовая к жестокостям нового мира; скафандр высшей защиты был массивен и бел, словно кокон. Потерпевший, в красном десантном костюме, медведем вперевалку бежал навстречу, растопырив для объятия баллоны-рукава.
Он слегка оторопел, увидев сквозь радужный пузырь шлема массу вьющихся черных волос и строгие карие глаза, широко расставленные на тонком смуглом лице. Виола сама обняла его за плечи:
— Что тут у вас случилось, Кэйн?
Его голова качнулась в толстой баранке ворота. Мужчина казался щупловатым для громоздкого костюма, носил рыжие усики и подслеповато щурил блеклые глаза в кольцах морщин.
Кэйн был старый удачливый пилот-разведчик, Виола знала о нем с детства.
— Плохи наши дела, девочка. — Жмуря глаза, помотал головой. — Корин умер, и к «Матадору», считайте, нет доступа.
— Где тело?
— Здесь, в капсуле… Эта мразь его облучила.
— Какая еще мразь? — подняла яркие брови спасательница.
— Идемте к нему.
Внутри яйцевидной капсулы сняли шлемы. Желтая стеганая обивка была измазана ржавой пылью, крышка санитарного отсека сорвана. Лицом кверху на полностью откинутом кресле лежал рослый молодой атлет в майке-сетке и шерстяных рейтузах. Виола с непривычки покосилась на огромные голые ступни со скрюченными пальцами. Тугие нежные щеки, обиженно приоткрытый детский рот, — при жизни Александр Корин, вероятно, отвечал определению «кровь с молоком».
Она постояла несколько секунд и присела на край второго кресла. Ступни были почему-то страшнее всего, они внятно говорили о смерти, и Виола против желания все время на них смотрела.
Грустный Кэйн рассказывал, устроившись на обивке:
— Вас учили, девочка, что где-то раз в сто лет в планетарном реакторе начинается неуправляемый распад. Ну так теперь флот может быть сто лет спокоен… Мы первым делом выбросили контейнер с главным топливом, а потом уже капсулу. Из атмосферы видели, как у «Матадора» полыхнула корма, после чего он свалился. И вместе с ним, между прочим, научные материалы с погибшей базы в системе Хаггарда за двадцать лет работы… Не говоря уже о том, какой ценой мы их взяли — там осталось пять человек — матерьяльчики перевернули бы всю нашу космогонию. С Кориным была просто истерика, жутко смотреть. — Кэйн перевел дыхание, отхлебнул из фляги: Виола молча отказалась, ждала продолжения. — Хотели сесть поближе к «Матадору» — не вышло. Он воткнулся в старый боковой кратер с отвесными стенами. Хорошо, хоть взрываться было уже нечему. Кратер с одной стороны расколот, другого прохода нет. Километров двадцать отсюда дорога — для горных козлов. Не успели сесть, Корин потащил меня туда. Я отбивался, советовал подождать вас… то есть спасательное судно. Ни в какую! Плачет, грозится пойти в одиночку. Пробовал удержать силой — так разве ж такого мамонта удержишь? Пошли, конечно. Сутки тут короткие, а в темноте по здешним скалам не полазишь. То есть, Корин полез бы, но я после заката лег пластом и поклялся не вставать до утра. Он обругал меня последними словами, и мы залезли в пещерку. Я дал ему таблетку снотворного, а сам, наоборот, принял стимулин. Вот перед самым рассветом явилась мразь… — Усы Кэйна передернулись отвращением. — То есть захлопала, подняла ветер у входа и налетела прямо на меня. Такая…
Кэйн оглянулся по сторонам, ища, с чем бы сравнить.
— Такая здоровенная гадина, круглая, толстая и плоская вроде морского ската, только мягкая и горячая, вся в густой шерсти. Крылья растут из боков, как, знаете… будто у нее края тонко-тонко раскатаны, как тесто. Налетела и ложится сверху, какими-то крючьями шарит по груди. Можете себе представить, как я заорал! У Корина реакция была сумасшедшая. Он только чуть поднялся на локте, зажег фонарь и саданул в упор из пистолета. Мразь побилась по пещерке, подергалась и сдохла. А тут и утро, быстрое, как будто свет включили. Мы часа через два поднялись на перевал. Внизу лавовые поля, а за ними то самое ущелье, что ведет в кратер. С перевала спуск почти отвесный. Он полез первым. Меня судьба хранила, хотя я тогда подумал обратное. Упал и коленом стукнулся так неудачно, что на ногу не мог ступить. Думали, треснула кость. Алик, бедняга, выволок меня обратно, посадил в укромное место и велел ждать. Я не видел, как он спускался — потом только заметил красную фигурку на лавовом поле. Он добрался почти до самого кратера…
Рассказчик склонил голову и помолчал, скручивая ус в тонкую веревочку.
— Ну, короче, вылетела стая из ущелья, закружилась… Он стрелял, потом побежал обратно. Они долго преследовали. Кажется, две или три твари он сбил. Пришел, уже шатаясь. Индикатор на рукаве пылает — доза страшная, трудно представить, как он вообще мог идти, да еще лезть по откосу. Ох, сильный был человек! Сказал только: «Не подходи», лег на живот и умер. — Кэйн резко, со злобой дернул ус, поморщился от боли. — Легко умер, как мы, разведчики, друг другу желаем: «Большой удачи, легкой смерти». Что ж, я… Ладно. Не буду вам надоедать. С моей ногой притащился сюда, подлечил ногу… как сумел. Потом — взяв дезактиватор, обратно. И опять сюда… с ним на спине… Извините, не хотел оставлять… этим… Хорошо. Главное, вы здесь, и можно что-то решать.
— Что уж теперь решать? — сказала Виола, глядя на труп. — Давайте перенесем его ко мне, в морозильник.
…Когда мощный корабль Виолы, ярко-белый, с эмблемами Спасательной Службы Флота, подцепил гравитационными присосами и поволок вверх из кратера сплющенный корпус «Матадора», внизу поднялся целый шабаш. Словно бурые листья вихрем кружились вокруг обгорелой громады.
