— Я для них танцую, — сказала Катсу, — и тогда они успокаиваются и не разбегаются. Но иногда бывает, что кто-то один вырывается из толпы и бежит, как вот сейчас. Они представляют себя монстрами, а значит, и другие Немые в Мечте воспринимают их как монстров, когда дети касаются сознаний этих Немых. То есть получается, что это монстры, существующие в Мечте сами по себе. Они очень сильны и потому способны навязывать Немым собственный образ Мечты.
— Они ведь нам родственники, да? — спросил я.
Она кивнула.
— Это наши братья и сестры. Поэтому я для них и танцую, и поэтому они еще не пожрали все разумные сознания на Рже. Иначе я не могла бы попасть в Мечту. И ты тоже. Но их голод возрастает с каждым днем. Когда в Мечту попадут следующие, еще один выводок наших братьев, у меня не хватит сил, чтобы их удержать.
Я судорожно сглотнул. Мне стало холодно.
— А если Гарин сделает так, что они смогут раньше…
— Мечта погибнет, и никто из нас ничего не сможет сделать, — закончила она мою мысль. Я видел, как сильно она устала. Она переживала ужасное напряжение, и ей приходилось нести это бремя в полном одиночестве.
Сунув руку в карман, я вытащил флейту.
— Подыграть тебе?
Она улыбнулась и протянула мне руку.
ГЛАВА 25
ПЛАНЕТА БЕЛЛЕРОФОН
Немое горе ранит сердце куда сильнее…
Чед-Варид, философ
Благословенный и наипрекраснейший монастырь ордена Детей Ирфан
Бен и Харен медленно шли по шатким подвесным переходам, с обеих сторон поддерживая Кенди. Ара не брала трубку. Бен отметил про себя, что ему бы следовало сильнее волноваться по этому поводу. Пока они шли, Харен постоянно говорила, что было совсем на нее не похоже.
— Принято считать, что Мечта — это образ всех сознаний, существующих во вселенной, — говорила она. — Что благодаря ей, мы чувствуем свою взаимосвязь с остальными. Но теперь мы перестали быть частью Мечты. Нас охватило чувство одиночества, страха и безразличия ко всем и всему вокруг. Нас поддерживают только сила привычки или чрезвычайно мощные эмоции.
— Это не про меня, — резко сказал Бен.
Харен замолчала.
Бен тащил Кенди по переходам. Проще было бы оставить его дома, но Бен чувствовал, что этого делать было нельзя. Кенди, как в полусне, едва передвигал ноги, и Бена пугало то, какие у него были холодные руки. Монастырь переменился до неузнаваемости. В нем теперь не бурлили жизнь и привычная активная деятельность. Люди сидели на балконах и тупо смотрели перед собой. Несколько раз им по пути попадались мертвые тела, висевшие на ветвях деревьях или на ограде, раскачиваясь, как привидения в тумане. Где-то далеко прошипели четыре выстрела, долгую минуту выла сирена. Потом все стихло. Поперек одного из переходов лежал мертвый чед-балаарец. Бену пришлось помочь Кенди преодолеть эту преграду. Бен заметил, что голова у чед-балаарца разбита.
Остальная часть пути была не менее ужасной. Бен не решился воспользоваться гондолой или монорельсовым поездом и по возможности старался избегать контакта и с людьми, и с чед-балаарцами. Если Харен была права, если теперь никому не стало дела до других, то все это может привести к тому, что в людях проснется — или уже проснулась — способность совершать неслыханные преступления…
Харен молча шла рядом, поддерживая Кенди с другой стороны.
Наконец они добрались до дома Ары. Бен помог Кенди спуститься с основной трассы к небольшому переходу, ведущему к дому Ары. Странно. Его сердце билось сильно, но только от физического напряжения. Ему было интересно узнать, как обстоят дела у Ары, но… это был какой-то отстраненный интерес, как будто речь шла не о его собственной матери, а, например, о матери Кенди или Харен. Парадная дверь открылась на голос Бена.
— Подождите здесь, — сказал он, когда они вошли внутрь. Бен прошел дальше в дом, окликая Ару. Ее нигде не было видно. Бен спросил компьютер, знает ли он, где находится Ара.
— Матушка-наставница Арасейль находится в задней части балкона, — ответил компьютер.
Испытывая некоторое облегчение, Бен вышел через заднюю дверь. Но Ары не было и там. В недоумении он попросил компьютер еще раз уточнить ее координаты.
— Матушка-наставница Арасейль находится в задней части балкона, — повторил компьютер.
И тут Бен заметил, как что-то сверкнуло. На полу балкона он увидел золотой медальон и золотой перстень с синим камнем. Они принадлежали Аре.
Внутри у него что-то сдвинулось, что-то пробилось сквозь стену апатии. Сердце глухо стучало, тяжело отдаваясь в ушах, кровь бурлила в голове. Того, о чем он подумал, не могло произойти. Не могло. Не могло.
Не тратя времени на объяснения, он пробежал мимо Харен и Кенди и бросился вниз по лестнице, извивавшейся вокруг ствола дерева и спускавшейся к земле. Лестница глухо стучала и вздрагивала у него под ногами. Доски были скользкими от влаги, но Бен, благодаря частым тренировкам, без труда одолевал ступени. Он промчался мимо соседних домов, расположенных ниже на том же дереве. Он не замечал, что там происходит, а просто со всех ног бежал вниз. Под деревом не было ни тротуара, ни дорожки, потому что лестница предназначалась в основном на случай пожара или другой чрезвычайной ситуации. Внизу, среди подушек зеленого мха, поднимались листья папоротника почти по колено высотой. Ствол огромного дерева вздымался высоко вверх. Отбежав от него на несколько метров, Бен пошел по кругу, стараясь определить место, куда выходил балкон Ары. Его брюки и туфли быстро намокли. Прошло несколько минут, но он ничего не нашел. Может быть, он ошибся. Может быть, он…
Вдруг его нога наткнулась на что-то. Бен вздрогнул. И увидел сломанные листья папоротника, темные, начавшие увядать… Ара ничком лежала на этих листьях. Со сдавленным криком Бен бросился на колени рядом с телом матери, пытаясь нащупать биение сердца, хотя бы слабый пульс. Дряблая кожа Ары уже начала холодеть и приобрела мертвенно-бледный оттенок. Пульса не было. Судорожными движениями Бен перевернул мать на спину.
Вместо лица у нее было кровавое месиво, в котором застряли комочки земли и обрывки листьев папоротника. Он коснулся груди и почувствовал, как под его рукой неестественно сдвинулись сломанные ребра.
— Нет, — прошептал он, — мама, прошу тебя, не надо.
Ответа не было. Бенджамин Раймар обхватил руками мертвое тело своей матери и безутешно зарыдал, сидя в сырых зарослях папоротника.
Он не мог сказать, сколько времени провел там. Вдруг кто-то коснулся его плеча. Бен поднял глаза. Над ним стояла Харен.
— Мне очень жаль, — сказала она.
— Если бы я пришел чуть пораньше, — заговорил Бен, и горячие слезы катились у него по щекам. — Я мог бы ее остановить. Я мог бы…
