Котёнок на тропе войны — Юрий Артемьев
Глава 1
Бодро шагая по тротуару, я не переставал думать. Тщательно прокручивая события своей эпической битвы в вагоне электропоезда, я поймал себя на мысли о том, что в последнее время действую, без какого бы то ни было участия Инги. Я думаю один, я принимаю решение один, я действую один.
— Почему, Инга?
Инга откликнулась как то не сразу:
— Я сама не понимаю, что происходит. Меня как бы всё меньше, а тебя — всё больше. Чувствую себя ненужной и лишней. У тебя есть цель. У тебя есть план… планы на будущее. У меня уже нет ничего. Моих обидчиков ты убил. Зло наказано, добро торжествует. А я не нужна.
— Нужна, Инга! Очень нужна!
— Зачем?
— Ну, хотя бы затем, что в этом мире у меня нет никого кроме тебя. И наше будущее существование зависит не только от меня, но и от тебя.
— Я боюсь помешать тебе. Тогда в вагоне, когда вошли эти… Я испугалась. Я спряталась. А ты, не раздумывая, встал и… Ты их убил?
— Точно не знаю. Когда уходил, были живы. Хотя, я придерживаюсь обычно других принципов. Хороший враг — мёртвый враг!
— Меня это тоже пугает. Когда ты говорил про убийц и маньяков… Я была согласна, что их надо остановить. Но убивать всех подряд.
— Ты разве не поняла? Это была не просто вагонная шпана. Они были готовы бить, насиловать, резать. Может даже и убивать. Это уже за гранью. Потом, обычно уже на суде, такие подонки плачут: Пожалейте! Мы не хотели. Мы больше не будем… А их мамаши и папаши обвиняют всех вокруг в том, что наказали и посадили их деточек. Невинных овечек, которых злые дяди огульно обвиняют в преступлениях, которые их деточки не совершали. Ну, а то, что их «невинные деточки» — уже законченные подонки… Это их не волнует. Если бы я не остановил этих «добрых мальчиков», то что бы они сделали с теми девчонками?
— Ну… Ту, что постарше… Могли и ножом пырнуть. Ведь она дала отпор их главарю… Здорово ты его назвал — «главный бабуин»!
— Она не дала отпор. Она только попыталась дать ему отпор. И этим самым только его разозлила. Вот он и достал нож. А уж убил бы он её или только порезал… Кто же знает. История пошла по другому маршруту. Такие твари сильны лишь в стае. И нагло они себя ведут лишь со слабыми. Был бы в вагоне хотя бы один сотрудник милиции в форме, то они просто бы прошли через вагон и никого не тронули бы. Их время ещё не настало. Их время придёт позже. Лет через двадцать, в девяностых, их и менты бы не остановили. А в руках у них были бы уже не ножи, а пистолеты.
— Неужели такое будет?
— Будет, Инга… Будет. И с этим я, увы, ничего не могу поделать. Исторические процессы — это как поезд, локомотив который летит с огромной скоростью. И с пути его не свернуть одному человеку.
— А если этот человек машинист? Он просто затормозит, и остановит поезд.
— Ну, во-первых: поезд нельзя остановить так вот сразу. А во-вторых: Я — не машинист. Я не могу в одиночку изменить историю.
— А ещё можно на рельсы что-нибудь положить и поезд сойдёт с рельсов…
— Ага. И при этом погибнут невинные люди, едущие в этом поезде. А может и ещё кто-то в том месте, где поезд слетит со своего пути. Это называется революция. Всё резко меняется. Но при этом гибнут люди. Много людей. Много ни в чём не виновных людей.
— Значит, нет смысла что-то пытаться сделать?
— В глобальном масштабе — нет. Но можно слегка подчистить этот мир и сделать его хоть немного, но чище.
— Убивая злодеев?
— Да. Но при этом я… Мы, тоже попадаем под категорию злодеев. Как минимум в глазах ментов. А то и в глазах обычных людей. Ты заметила, как смотрели эти девочки? Как они смотрели на нас?
— На тебя. Я тут ни при чём…
— Хорошо. На меня. Как они смотрели на меня, когда я положил этих гопников? Как на что-то мерзкое и гадкое. Я для них был таким же, как и те, кто к ним приставал за несколько секунд до этого. Шпана, хулиган, бандит. Кто угодно, только не герой-спаситель. Они не успели понять, какая опасность им грозила. Они не успели толком даже испугаться этих троих. Это я, уже мысленно прокрутив возможное развитие событий, принял решение и ликвидировал угрозу. Но они увидели лишь, как страшный человек избил сразу троих. В их глазах я был страшнее того, что могло бы произойти с ними. Если те трое были для них страшной угрозой, то насколько я страшнее их, если за минуту раскидал их в разные стороны? Они меня боялись. Так и остальные люди не оценят того, что я планирую сделать. Для них убитый учитель по фамилии Чикатило будет жертвой. А я, если меня поймают — убийцей.
— Но он же…
— А как им это доказать? Люди редко смотрят глубоко. А на поверхности будет лишь мёртвый учитель и злобный злодей.
— Теперь я знаю, кто ты… — хихикает Инга. — Ты злобный злодей.
По дороге, обогнав меня, притормозил 412-й Москвич ярко-жёлтого канареечного цвета с синей полосой на борту. Белым по синему отчётливо читалась надпись на этой полосе «МИЛИЦИЯ».
Милиция? Я напрягся, но продолжал спокойно идти, не меняя направления своего движения. В голове роились тысячи мыслей сразу. Неужели менты уже обнаружили побитых мною «мальчиков», опросили свидетелей, установили словесный портрет «виновного», и сейчас меня будут брать… Нет. Времени прошло слишком мало. Тогда что? Просто проверка документов? Тут можно проскочить. Я еду в Ивановскую область. На Родину. После окончания восьми классов. Там, я получу паспорт и т. д. Можно отмазаться, если глубоко копать не будут.
Так. Ещё что-нибудь?
Не знаю. Мало информации.
Водительская дверь «Москвича» распахнулась. Молоденький милиционер с двумя звёздочками на погоне вышел из машины и направился ко мне. Лейтенант. Почему один? Обычно в экипаже есть сержанты, рядовые. И для проверки документов или для задержания «злодея» первым выскакивает обычно тот, кто званием пониже… Может остальные в этом экипаже — майоры и полковники? Бред. Что же происходит?
— Молодой человек! Задержитесь на минутку!
«Молодой человек»? Обычно в лексиконе ментов звучит: «Гражданин!». Странно.
— Вы мне? — голос мой немного хрипит… Наверное продуло после поезда. Ну. Да. Там я разогрелся, а потом на мороз… Хотя какой мороз. Так себе…
— Да. Есть пара вопросов…
Ага. Всё-таки есть вопросы…
В это время распахивается передняя пассажирская дверь и выходит… Да. Та самая дама, что сопровождала девочек в поезде. Блин. Её тут только не хватала. Сейчас на меня обрушится груз обвинений за произошедшее в вагоне. Но, неожиданно, она обратилась к лейтенанту?
— Коля! Ну, что ты напал на бедного мальчика. Он… Он так помог нам. Он заступился за нас.
Милиционер немного потупился.
— Да, я…
А женщина подошла ко мне и просто поинтересовалась:
— Ты куда идёшь? Ночью у нас автобусы уже не ходят. У тебя есть кто-то нашем городе?
— Нет. Я тут никого не знаю. А иду… Наверно в сторону большого шоссе. Мне надо добраться в Ивановскую область. А на шоссе я могу поймать попутную машину.
— Ночью? Ты скорее под машину попадёшь, чем тебя кто-то подвезёт. Давай. Ты поедешь с нами. У нас переночуешь, а утром… Утром Коля тебя подвезёт до поста ГАИ. А там, тебе помогут. Найдут попутную машину. Поможешь, Коля?
Милицейский лейтенант, только кивнул в ответ.
Вот это расклад. Что бы это значило?
— Мне не очень-то удобно. Вы меня даже не знаете и вот так просто приглашаете к себе домой незнакомого человека?
— И не спорь! — безапелляционно заявляет строгая дама. — Садись в машину!
Скинув рюкзак с плеча, я сажусь на заднее сиденье, слегка придавив сидящих там девчонок. Они смотрели на меня очень настороженно. Взрослые сели спереди. А Коля, ловко переключая передачи, повёл машину по ночным улицам Орехово-Зуева.
Глава 2
Девочку со скрипкой мы высадили у одиноко стоящего на окраине частного дома. Её встречали родители. Маленький толстый мужчина. Из его достоинств можно было выделить плешь на полголовы и выдающийся нос. Полноватая женщина, типичная «еврейская мама» закидала свою дочь сразу миллионом вопросов? «Как всё прошло, Софочка? Тебе дали там поесть? Ты не замёрзла… и т. д. и т. п.» Вопросы не кончались. Было видно, что девочке было не очень комфортно от такого показного внимания со стороны заботливой мамы.
