В дом, которого нет, по ступеням прозрачным взойду
И в незримую дверь постучусь осторожно и скромно.
(Вадим Шефнер)
***
Дом ждал. Ждал молча, невозмутимо, спокойно. Так, равнодушно прикрыв глаза, ждёт в засаде хищник, уверенный, что добыча никуда не денется. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Когда ждёшь долгие тоскливые десятилетия, несколько дней – это уже сущие пустяки: что такое миг по сравнению с вечностью?
Дом ждал. Много сотен лет, даже он сам уже не помнил, сколько именно, он видел это пустое небо, то чистое, холодное, то затянутое серыми грязными облаками, смотрел на тусклые звёзды, не понимая их красоты, наблюдал, как прорастают из семян, тянутся вверх, достигают расцвета своей мощи и угасают великаны деревья. Он был угрюм и безжалостен в своём абсолютном беспросветном одиночестве.
Дом ждал. О том, что «тот, кто должен прийти из-за грани», уже близко, он знал абсолютно точно. Об этом ему рассказала трава, шелестящая за старым покосившимся деревянным забором. Об этом ему просвистел ветер, залетевший поскрипеть рассохшимися ставнями с облупившейся светло-зелёной краской. Об этом ему прошуршал короткий летний дождь, злобно сорвавший с давно провалившейся крыши остатки сгнившей соломы.
Дом ждал. Неяркий, мутный лунный свет заливал пустой, заросший сорняками и колючками двор, покрывая всё, до чего мог дотянуться, налётом старого почерневшего серебра. Невысокая плетёная изгородь, отделявшая двор от одичавшего, давно заброшенного сада, местами прогнила и развалилась. Она жалобно поскрипывала от малейшего дуновения ветра, словно обещая при первом же серьёзном порыве рассыпаться окончательно. За изгородью виден был уже сам сад с кривыми яблонями, голые ветви которых, несмотря на лето, не смогли сохранить ни одного листика и царапали небо чёрными корявыми сучьями. Кое-где можно было заметить остатки когда-то наверняка ухоженных клумб и грядок, которые расплылись, потеряли первоначальную форму и стали напоминать старые, позабытые разъехавшимися родственниками могилы. Потемневший от времени серый деревянный кол, на котором, наверное, когда-то восседало жизнерадостное пугало в яркой шляпе с колокольчиком, покосился и стал похож на обломок могильного креста.
Дом ждал. Ветер задумчиво перебирал незримыми пальцами пряди мертвенно-серой длинной травы, которая свешивалась со стенок старого деревянного колодца, спрятавшегося в самой глубине сада между двумя огромными кривыми яблонями. Его стенки поросли тёмно-зелёным мхом, а вода, не уходившая из него, видимо, никогда, равнодушно смотрела на мир чёрным слепым зеркалом.
Дом ждал. Серая вытершаяся верёвка, натянутая в незапамятные времена между двумя замшелыми столбами, казалось, при малейшем прикосновении рассыплется в прах. Она отбрасывала на землю раскачивающуюся тень, и движения этой тени совершенно не совпадали с порывами ветра, живя своей, чуждой окружающему застывшему миру жизнью. Жёлтый шар луны, напоминающий тёмными пятнами покрытый плесенью круг сыра, нехотя сдвинулся к горизонту, который скривился от отвращения и закрылся от него грязно-серым одеялом тумана.
Дом ждал. Сумрак, окутавший его, был наполнен звуками, вкусами, запахами и ощущениями. Едва слышное шуршание, поскрипывание, шёпот, шорохи, вздохи и порывы тёплого ветра, наполненного запахом сгнившей травы, болотной тины, сырой земли. Он оставлял за собой везде, где бы ни пролетал, шлейф сладковатого, комом встающего в горле, аромата разложения и смерти. Луна ещё немного сдвинулась к недовольному горизонту, и дом слегка дрогнул, словно по нему прошла мгновенная судорога… предвкушения.
Дом ждал. Осталось уже совсем немного. Скоро, уже очень… очень скоро здесь появятся существа с живой горячей кровью. Он так любит её вкус, её аромат, когда она впитывается в рассохшиеся доски пола или в землю в подвале. Но ещё слаще, ещё живительнее вкус страха. Когда он наполняет каждую комнату, каждый угол, струится по лестницам, выплёскивается из окон, дымком поднимается из каминной трубы. Он уже слышал, как нетерпеливо скрипнули ступеньки старого крыльца, как вздрогнули стены, охая и потрескивая.
Дом ждал. Старые стены выровнялись и покрылись свежей светло-бежевой краской, провалившаяся крыша выпрямилась и сверкала теперь новенькой тёмно-красной черепицей, ставни подтянулись, повозились и с громким щелчком захлопнулись, чтобы через секунду распахнуться, явив миру белоснежную пену кружевных тюлевых занавесок, весело колышущихся на ветру. По крыльцу прокатилась мгновенная дрожь – и вот оно уже оплетено диким виноградом, а возле гостеприимно распахнутой двери разлёгся весёлый коврик с цветочками. Ветер яростно взлохматил пыль во дворе, и когда туча из песка и сухих листьев осела, то можно было увидеть, как яблони стремительно покрываются молодыми листочками, дорожки выпрямляются и на клумбах распускаются тёмно-красные, цвета запёкшейся крови, цветы. Вместо старого колодца возникла ажурная беседка, за резными стенами которой спрятались удобные диванчики. В доме тоже в мгновение ока исчезла десятилетиями копившаяся паутина, старые обои обрели былую яркость и свежесть, люстры разбрасывали искры от хрустальных подвесок. На стенах появились многочисленные рисунки и фотографии в строгих деревянных рамках. Размещая их в определённом порядке, дом мысленно облизнулся, вспоминая: на каждой картинке были те, кто жил здесь когда-то, изображённые по одному, по двое или группами. Превращение было завершено, и дом гордился – иллюзия была совершенна!
Дом был готов. Дом ждал.
Кристина
Ягод было много, вернее, не так: ягод было нереально много, настолько, что даже такой, мягко говоря, посредственный ягодник, как я, без труда мог бы за день набрать целое десятилитровое ведро. Но сбор земляники в промышленных масштабах меня совершенно не привлекал, поэтому я не столько собирала, сколько ела. Как любой житель мегаполиса, дорвавшийся до халявных даров природы, я, тихо постанывая от наслаждения, срывала сочную продолговатую ягодку, и, зажмурившись, отправляла её в рот, чувствуя, как растекается по языку восхитительная кисловатая сладость, словно пропитанная солнцем. Затем снова наклонялась, брала десяток-другой земляничин и для приличия кидала их в пластиковый бидончик, выданный мне оставшейся на даче подругой и заполненный примерно на две трети. Потом видела следующую здоровенную ягоду и подкрадывалась к ней, заранее предвкушая очередную порцию вкусняшки. Иногда, если встречала особенно живописный земляничный кустик, доставала телефон и делала несколько снимков, чтобы потом выложить в Инстаграм – пусть все обзавидуются.
Потянувшись за очередной особенно привлекательной ягодкой, я боковым зрением заметила, что справа между деревьев мелькнуло что-то красное. Выпрямившись и присмотревшись, я ахнула и, забыв обо всём на свете, спотыкаясь о кочки и торчащие корни, побежала в сторону размытого алого пятна. Замеченное мною чудо оказалось немного дальше, чем показалось сначала, но не посмотреть на такую диковинку и не попытаться запечатлеть её я не могла. Потом всю жизнь корила бы себя за упущенную возможность. Под
