Недоумевая, зачем летехе запонадобились колеса с автомобиля, Лёха подобрался к тачке с домкратом (у отца на «Жигулях» такой же был почти), нашел подходящий гаечный ключ и принялся за отковыривание колес с таратайки. Это дело было ему знакомо — его отец несколько раз заставлял сына переставлять колеса с одного места на другое, чтобы, дескать, протектор истирался равномерно. Ну, вот и пригодилось. Скоро машина перекосодрючилась еще больше, улегшись на брюхо. Вид у нее теперь был совсем сиротский.
Трое потрошителей багажника разобрались с тем, что в нем лежало. Лёха с грустью слушал их разговоры, не без основания полагая, что чертов лейтенант вместо веселого копания в свалившемся с неба кладе всучил ему не шибко радостную работенку.
— Это что в этих банках — донесся до его ушей вопрос Семенова.
— В этих у немцев хлеб консервный.
— Заливаешь, ефрейтор!
— Спорим — хлеб? Мы и такое уже едали, факт. Оно невкусное, но брюхо набить можно. Точно говорю — хлеб.
— В жестяной банке?
— Точно так. В жестяной.
— Снял я колеса — сказал Лёха лейтенантику, кося глазом на разгребающих сокровища сослуживцев. Душой он уже был там, с ними. Берёзкин оторвался от карты, почесал подбородок, покрытый еще детским пушком и приказал:
— Спустите камеры, разбортируйте колеса и камеры покомпактнее сложите. И насос не забудьте.
— Я извиняюсь — а зачем? — удивился невоенный человек Лёха.
— Когда выйдем к своим, я с вами позанимаюсь строевой подготовкой, а то смотреть на вас страшно и слушать вас жутко. Я слышал, что там, где начинается авиация, кончается дисциплина, но удивлен тому, насколько поговорка верна. Вы что, Уставов вообще не читали?
— Эээ… читал, тарищ летент! — отчетисто и по-военному рявкнул тихонько менеджер.
— Тогда мне совсем непонятно, почему вместо выполнения приказа вы вступаете в дебаты. Исполняйте! Кру-гом!
— Есть — удивленно сказал потомок и поплелся выполнять темный приказ. Сначала-то ему казалось, что новодельный командир собирается какую-то телегу спроворить, но видно что-то другое у того было на уме.
— Вы и поворот делаете через правое плечо — горестно вздохнул сзади лейтенант. По тону выходило, что уж лучше бы Лёха ему на сапоги высморкался. Менеджер понял, что с этим юнцом каши он не сварит. И ведь повернулся-то он правильно, так во всех виденных им сериалах поворачивались!
Воздух из камер менеджер спустил быстро, а вот с разбортовкой дело не заладилось, чертовы покрышки словно живые не выпускали из своей внутренности чертовы камеры. Особенно мешало то, что за машиной продолжали обсуждать всякое интересное. Потом стало полегче, лейтенант заявился и туда, и напомнил, что им тут не Эрмитаж и пора с экскурсией кончать, а упаковывать все ценное и двигать дальше, время поджимает. Разговоры смолкли и лейтенантик вернулся к Середе, который копался в портфеле. Оставалось слушать только их беседу.
— Замечательно, что вы по-немецки читать умеете и разговаривать — с уважением сказал командир, когда артиллерист вкратце и бегло почитал, что за документы в этом портфеле, оказалось, что парочка убитых немцев скорее всего — железнодорожники, потому как в портфеле были приказы и распоряжения на восстановление ближайшей ветки железной дороги, какие-то уведомления и предписания на ремонт оборудования и привлечение местных жителей, сметы, расчеты необходимых материалов и прочее в том же духе.
Середа уже привычно собрал с трупов документы и лейтенант даже как-то испуганно охнул, когда артиллерист сообщил, что парочка была сотрудниками некоей организации Тодта.
— Ничего себе, названьице! Тодт — это же по-немецки — смерть? Организация Смерти? — как-то не по-командирски удивился лейтенант.
— Не, смерть — это дэр Тод! А тут лишняя «Т» стоит. Не знаю, как перевести. Думаю, что это опять нам тыловая сволочь попалась. Мы тут недавно двоих велосипедистов угомонили, так те тоже были в какой-то другой форме, не той, что пехота и танкисты таскают, тоже с повязками такими броскими. А в их удостоверениях было написано, что они не солдаты, а сотрудники. И у этих так же, только форма опять другая — лекторским тоном заявил Середа.
— Повязки уж больно солидные, явно не простые птицы были — буркнул пыхтящий над непокорными покрышками Лёха. Фильм про Штирлица так и стоял перед глазами и хотелось думать, что и здесь не какую-то дрянь упокоили, а солидных, добротных и важных фашистов.
— Черт их знает, может и так. Иконостас-то у водителя солидный.
— Больно уж награды маленькие — с сомнением заметил Середа.
— Ну, это-то просто. Я в газете фото видел — у их дипломатов такие же маленькие на фраках награды были. То ли копии, то ли дубликаты для рабочей одежды. Сами-то ордена небесь дома лежат. Да, а с бревном у нас не получилось — два раза получилось хорошо, а этот нас перехитрил, тертый калач — сказал лейтенант.
— Вы так три раза засаду устраивали? — удивился Середа, попутно пролистывая оставшиеся документы.
— Ну да. Кушать-то хочется. И наносить урон врагу тоже нам полагается. Правда, второй раз оказался бронетранспортер, а там солдат битком — как стали выпрыгивать, словно тараканы. Мы не решились стрелять, они бревно утащили в канаву и дальше поехали — признался Берёзкин.
— А, да, их броник — вещь неприятная, довелось нам с таким корячиться — согласился Середа. Лейтенант посмотрел на артиллериста с уважением, но спросить не успел — Лёха в очередной раз упустил чертову камеру и прищемил себе палец краем покрышки.
— Помог бы кто! — тихо возопил потомок.
Лейтенантик и помог. Вдвоем получилось куда ловчее, правда перемазались в тальке, которым камеры были плотно пересыпаны.
— Тащ летенант! Тут у фрицев примус походный нашелся! Может бензину возьмем? Канистра у них есть — высунулся из-за машины ефрейтор.
— А унесем?
— Своя ноша не тянет! А в отличие от костерка от примуса ни дыма, ни света.
— Ну, давайте!
С канистрой, на которую и Лёха и Семенов покосились с неприязнью, груза оказалось много. К тому же еще и свой был, потому пошли тяжело навьюченными, хорошо еще, что и лейтенант не кочевряжился. Тоже взял, что мог, булькающую канистру тащили, меняясь, она самая тяжелая и неудобная получилась. Перед самым выходом еще проверил новоиспеченный командир оружие с боеприпасами. Как ни мялся дояр, а патронов выдал и мужик с СВТ, не скрывая радости, набил все четыре магазина, сделав это шустро и аккуратно. Себе Берёзкин забрал немецкий карабин, чем порадовал менеджера, который с удовольствием закинул на спину куда более легкий чехол с красивым трофеем, ссыпав по карманам три десятка патронов с тупоголовой пулей. Почему-то лейтенант этот карабин не оценил. Ну и отлично! Мелочь, а все же полегче стало. Двинули по дороге, уже не очень опасаясь и не цепочкой, а скорее попарно.
— Морщился лейтенант, когда наш бурят у немцев одежу-обужу снимал, а не сказал ничего — тихонько шепнул, улучив момент, Семенов шедшему рядом с ним ефрейтору. Лёха навострил уши.
— Это да, пообтерся командир. Вначале-то сложно с ним было, факт. Даже курево с харчами брать не разрешал, мародерство, дескать. Трофейные команды, дескать, должны собирать и учитывать. Трибунал, дескать — тихонько ответил, посмеиваясь, жилистый.
— И как вы его убедили?
— А Чемодуров, стрелок наш, немецкий ручной пулемет приволок после боя. Не пулемет, игрушка. Ну, сам понимаешь, лишних пулеметов не бывает. Смотрим — у лейтенанта глаза разгорелись. У нас на тот момент один дегтярь всего остался. Маловато, факт.
Семенов понимающе кивнул головой. Лёха теперь и сам с этим был согласный, понимал, что пулемет — это вещь, слушал внимательно дальше.
— И из пулемета лента торчит. И патронов в ней — десятка полтора, не больше.
— Курам на смех!
— Во-во! А Чемодуров — он такой, вроде простой, как три копейки, а с пониманием человек был, толковый. Говорит лейтенанту, дескать, там патроны были и много еще чего всякого. Меня позвали. Пошли смотреть. А чего смотреть — наливай, да пей. Они толком и окопаться не успели, весь расчет и валяется.
— Оба? — просто из вежливости и для поддержания разговора спросил Семенов.
— Не, трое и комод их четвертым. У них трое при пулемете. Лейтенант объяснил, он их бумажки потом два дня со словарем читал, кумекает помаленьку, не как этот ваш однорукий, но петрит чутка. Вот и прочитал, что один — стреляет, второй подает ленты, а третий таскает патроны и ленты набивает. А командир ихнего отделения понятно, тоже рядом — цели указует, потому как пулемет — основная ударная сила и командиру отделения целеуказать положено — важно, как и подобает знатоку, ответил мужик с СВТ.
— Ишь как! А дальше что?
— А дальше как по маслу. Сначала, понятно, ленты собрали и коробки под них. Потом, понятно, ЗИП — он в такой кожаной сумке был. Труба такая жестяная, вроде футляра — а в ней ствол запасной. Рукавица какая-то странная — потом оказалось — ствол менять у фрицев положено прямо во время стрельбы, вот эта рукавица, чтобы не обжечься. Забрали и рукавицу. Чемодуров толкует — дескать, неплохо бы и у остальных дохлых фрицев патроны забрать, лишними-то не будут.
