В этом мире тоже был двадцать второй век. Разве что ренессанс привел тут не к промышленной, а к магической революции. Что, конечно, сильно все поменяло.
Я уселся на пол. Внимательно посмотрел на старца Григория. Тот уже спрятал мою расписку. Хорошо, понравилось, значит. Григорий Распутин, Евдокимов сын, смотрел на меня своими пугающими темными глазами, теребя в руках свой посох. Ну и что ты там задумал, мистический герой моей истории? Ладно, пришло время разговоры разговаривать.
— Можно нескромный вопрос, — начал я, и не дожидаясь разрешения, спросил. — А сколько вам лет, старец Григорий?
Он задумался. Потеребил сначала обеими руками посох, потом одной рукой и без того растрепанную бороду. В этом мире не случилось пришествия Иисуса Христа, поэтому единой точки отсчета времени не было. На Великой Руси считали по годам правления Царей. Типа год седьмой от начала правления Царя Павла Первого. Короче, просто так и не посчитаешь. Поэтому дату я и не ждал. Когда там в моем мире Распутин родился, я тоже не помнил. Но убили его у нас в 1916-м, это я точно помню, у нас в высшей школе обучающая игра была, врезалось в память. И было ему тогда, примерно вот как сейчас, на вид лет сорок. Но в игре он, конечно, загадочнее выглядел. Тут просто мужичок с хитрецой и сушедшинкой в глазах. Наконец Гриша определился.
— Двести лет точно стукнуло. И еще годков тридцать, наверно, есть уже, — наконец отозвался Григорий. Я аж на пол сел. Вот потому и “старец”. Я прикинул в уме — выходило, что по временной шкале я не в прошлое провалился. Параллельный мир, значит.
— А ты, “княжич Мстислав”, — он вот прям умудрился кавычки голосом поставить, — Не поведаешь, как тебя звать?
— Мстислав, — радостно отозвался я. — Можно просто по имени, когда одни.
В голове водили хороводы обрывочные воспоминания. Несмотря на воспитание и обучение, представление об окружающем мире имел слабое. Фактически я обнаружил, что даже не представляю себе внятно границ государства, в котором я князь. Ну, княжич, пока в права не вступлю. Зато точно знаю, что князей сейчас пятьдесят четыре человека. Если, конечно, за последние года два ничто не изменилось. Это приятно. Но тут еще и титул царя… Выборный?! А, выборный, но на совете Великих князей, которых восемь. И я, кстати, тоже могу стать Великим князем… В моей голове вспыхнула сложная схема родства с великокняжескими родами, через бабушек, дедушек… Так, а на титул Великого князя Суздальского я в очереди вообще близко стою. На четвертом месте. Воу.
Блин, у меня есть права даже на царский престол. Если прям по очереди будут сажать, я сорок четвертым по счету сяду.
Я прилег. Что-то голова закружилась. Поискал глазами, обнаружил туесок с едой, подтянул его поближе и начал стресс заедать. Не каждый день такое о себе узнаешь.
— Насчет Ядвиги не беспокойся. Найти она тебя, конечно, найдет. Калики ли подскажут, ворожейка наворожит или родовые секреты у неё есть, не знаю. Знаю только, что найдет. Но ты не бойся, Мстислав. Потому что я тебя надежно укрою, — и сидит, драматическую паузу давит. Я даже в память Мстислава не стал толком заглядывать. Дело понятное, что тут аналоги маяка или спутникового наблюдения есть. Только магические. Может, даже не имеющие аналогов в нашем мире. Вон, передо мной сидит, пример двухсотпятидесятилетний. В моем мире медицина добилась того, что лет до шестидесяти люди обычно сохраняют активность и относительную молодость. И до ста двадцати лет мне дожить было вполне реально. Но чтобы вот так, после двухсот лет, с подростками по кроватям валяться и без очков читать — такого наука пока не может.
Правда, потому он и “старец”. Мало таких здесь, очень мало. Мне показалась эта мысль важной, но я не успел за неё уцепиться. Распутин счел градус драмы достаточным и продолжил:
— Устрою я так, что поступишь ты в Царский Лицей, — и замер. Сидит, смотрит внимательно. Ладно вызываем “подсказку”. Царские Лицеи. Высшие учебные заведения, не путать с академиями. Позапрошлый царь зачем-то их удумал, за двести лет из четырех основанных, один потерялся, два сломались, остался один, в Великом Устюге. Отзывались о нем с пренебрежением. Ну логично, люди моего круга могли себе позволить лучших персональных учителей. Плюс, даже я знал, что лицеистки все сплошь из разорившихся или худородных родов себе пару ищут, а лицеисты поголовно — или городские гридни, или влившиеся со стороны новые боярские рода и прочее мужичье. Ну, мужичье, понятно, в глазах таких как Ядвига, например.
В отличии от Мстислава, который просто слушал взрослых, я немедленно обнаружил в его памяти, параллельно с этим и некоторые другие факты. Выпускники и выпускницы лицея постоянно занимают важные посты, постоянно оказываются в свите царя. Пару раз выпускники лицея становились главнокомандующими, и командовали людьми с самыми длинными списками известных мертвых родственников в русском царстве.
Ну, хорошо, престижная школа. Не для сливок общества, а кузница кадров. Я не против. В чем подвох?
— И? — осторожно подтолкнул я Гришу, пока он еще на год не постарел, на меня пялясь.
— Что ни есть в Лицее, все есть Лицей, — изрек Григорий Распутин. Значимо изрек, внушающе. Вот бы еще понятно было. Я с шумом отрыгнул и достал оплетенную бутылочку с морсом. Предложил Распутину, тот отрицательно помотал головой. Объяснил бы для тупых.
— Старец Григорий, мал я, и умом слаб. Расскажите так, чтобы даже двухвековый старик понял, — вырвалось из меня. И я заткнул себе рот горлышком бутылки.
Распутин грозно нахмурил брови. Но заострять не стал. Спокойным тоном продолжил:
— Поступивший в Царский Лицей неподсуден никому, кроме как канцлеру Лицея. Ну и Царю, конечно. А также, на него распространяется защита и покровительство Лицея! — сказал и откинулся назад. Объяснил.
— То есть Ядвига не сможет приехать и забрать меня из этой школы? То есть лицея? — уточнил я, на всякий случай.
— Она тебя там не найдет. Нет такого способа за стены Лицея магией прозреть. Но первый год обучения подготовительный. Пока твоя мачеха может решать за тебя, то она сможет тебя забрать. Если узнает, что ты в Лицее. Поэтому ты поступишь в Лицей не под своим именем, — ответил Григорий. Потом, словно нехотя, добавил. — После первого года, станешь лиценциатом, сможешь вернуть своё имя. Тогда тебя тронуть не посмеет уже никто, — и снова сидит, пырится на меня. Я быстро понял, почему. Страшное дело, не своим именем назваться. У меня свое, личное, не самое маленькое кладбище предков, каждый со своей историей, за каждым следы до сегодняшнего дня тянутся. Я и есть свое имя. Не больше, но и не меньше. Поэтому Распутин и боялся, что я сейчас удила закушу и откажусь.
— Ладно, — разрушил я его сомнения. Григорий задумчиво кивнул каким-то своим мыслям и продолжил:
— А потом, “княжич”, надо будет тебе поступать на факультет Естественных наук. Я там уже шесть лет как декан. Ты на второй год сдашь мне экзамен. Станешь бакалавром. А бакалавр может обратиться в коллегию профессоров. Запросишь исследование по родовой инициации. Выделят тебе стрельцов и высочайший указ не препятствовать. Ты пройдешь инициацию свою родовую. Так в свои права и вступишь. Но придется на таинство минимум трех профессоров пустить. Одним из них я буду. Все понял?
И сидит, смотрит. Я прокрутил еще раз его синопсис. Вроде ничего страшного… А, стоп, есть. Тайна родовой инициации была одной из наиболее охраняемой для всех родов, настолько что даже сам Мстислав о ней ничего не знал. Понятно, почему аналог местного института хочет в ней покопаться лишний раз. Мстислав внутри меня ужаснулся — присутствие посторонних на инициации для него было не меньшим оскорблением чем, например присутствие посторонних в его жене. Хотя, нет. Даже как присутствие посторонних в нем самом. Хотя, нет… Короче, Мстислав бы на это не пошел. А я ничего против этого не имел.
— Хорошо, — просто сказал я. Старался говорить коротко и следить за собой, чтобы не ляпнуть лишнего. Это постепенно превращалось в привычку.
