«…лагеря, в которые попал я, состояли из пяти, огороженных высокими заборами, дворов. Во дворах этих было по двадцать бараков на двести человек каждый. Нужно думать, что дворы эти были построены специально для нас, так как все постройки были только что закончены. Бараки с низкими нарами, застланными бамбуковыми циновками. В проходе по всему бараку были сделаны столы на столбах, врытых в землю. Во дворе, помимо бараков, были кухня, пекарня, ларек, ванная и караульное помещение охраны. Кроме того, при каждом бараке была уборная и прачечная. Организационно каждый барак был ротой с одним фельдфебелем и четырьмя старшими унтер-офицерами. Офицеров в наших бараках и дворах не было…»
Всё так и есть. Нижние чины — отдельно, офицеры — отдельно. Я сам могу это подтвердить. В Мацуяме я по разряду офицеров проходил и мне отдельный домик был выделен.
«…все вещи, сложенные нами перед санитарно-гигиеническими мероприятиями на острове Симоносеки, были нам там же возвращены полностью. Вот тут можно было помереть со смеху. Кожаные вещи, вложенные в бельевые мешки, ссохлись, сапоги представлялись сушеными грибами, меховые вещи были похожи на сушеных чертей, а бумажные деньги при прикосновении к ним ломались. И таких случаев было много. Богачи сделались бедняками, а мы — бедняки — до упаду хохотали. Тотчас, как только состоялось размещение по баракам, каждый из нас получил: 1) Ватный тюфяк и валик вместо подушки, 2) Два шерстяных одеяла, 3) Полотенце, 4) Кусок мыла, 5) Зубную щетку и порошок, с которым наши солдаты не знали, что делать, 6) Несколько листов почтовой бумаги, конвертов, открыток, 7) На взвод были выделены чернила, ручки, перья…»
Да, и мне бумагу и конверты в плену выдали, вот только писать мне было некуда и некому. Не Федору же на деревню…
«… приехали мы в Хамадэру в феврале. Погода была чудесная: теплая, сухая. Я забыл упомянуть, что наши дворы одной стороной выходили в залив, и эта сторона огорожена была не забором, а частоколом. Залив был обозреваем и не было препятствия для ветра с моря. Первое время я наслаждался тем, что лежал на песке и чувствовал живительность солнца, тепла, ветра, пахнущего морем и полного покоя. Достаточно сказать, что за месяц и раны мои закрылись, и цинга исчезла…»
Запомнить надо на будущее… Вдруг, пригодится…
«…японцы, японки и ребятишки, которых было как мошкары, были со мной всегда приветливы. Они, на мой взгляд, вполне чистоплотны, в домиках у них всегда чистота. Такого загромождения вещами и мебелью, как у нас, у японцев я не видел. Кроватей, столов, стульев у них нет. Едят, чай пьют, гостей принимают на полу. Пол в домиках японцев четверти на две выше земли и, как только входите, нужно снять обувь и в носках подняться на циновку, которой накрыт весь пол. А потом садитесь на чем стоите и можете чувствовать себя, как дома. Там очень тепло, и домики сделаны из легкого материала, и, если хорошенько нажать на стену, то можно очутиться или в другом помещении или на улице. Японцы, я говорю о местечковых или сельских жителях, очень трудолюбивы. Так как население весьма густое, то из каждого клочка земли надо выжать столько продукции, чтобы хватило на год.Большинство культур засевается и снимается два раза в год. Основным подспорьем для бедняков служат дары моря: рыба, рачки, черви, осьминоги в большинстве в сушеном виде. Основной продукт — рис. В общем, беднота…»
Воспоминания пленного в этом номере закончились и я стал ждать следующий.
Интересно, на сколько продолжений рассказ будет растянут?
Да, внимание к данному сериалу не только у меня было. Несколько раз я слышал, как эти публикации местные жители обсуждали. Мне тоже, грешным делом, книгу что ли забабахать про свой плен, накрутить в ней всякого-разного? Срубить деньжат, пока людям данная тема интересна…
Глава 19
Глава 19 Ефим Булов
— Всё, Ефимка, домой едем!
Домой — это хорошо. Хоть и тут было неплохо…
По лагерю сразу же слухи разные завитали. Что нам, порт-артуровцам, на русской земле готовится торжественная встреча. Что каждый участник обороны города будет по-царски награжден. Что получим мы каждый по пять десятин земли и по избе. Что ещё коня и корову дадут, а городские получат по пять тысяч рублей. Причём — золотом.
Во Владивостоке на пристани нас встретил жиденький оркестрик. Что-то сыграл и всё. Сгрузились. В порту, прямо на земле были навалены кучи нового солдатского обмундирования. Когда я прошел мимо всех куч, на руках у меня получилось полное новое обмундирование, вплоть до пары белья и портянок.
Далее мы со своими охапками добра проследовали на запасные пути и были построены перед составом вагонов. Прежде, чем погрузиться, надо было их ещё самим и оборудовать. По человеку с десятка побежали за вениками, по три человека — за досками, по два человека — за печками и трубами, по три человека — за кирпичом, а один остался охранять вещи всего десятка.
Через два часа с небольшим разместились по назначенным вагонам. В нашем оказалось сорок три человека. В середине состава имелся вагон второго класса для коменданта и его штаба.
Получили сколько положено жидких щей, хлеба и каких-то приварков. Еще через полчаса мы уже выезжали за пределы города. Да, теперь не находящимися на казенной службе — во Владивостоке всех бывших пленных демобилизовали. Причем, быстро так. Все бумажки были уже для нас готовы.
На первой же станции у вагонов появились китайцы с водкой в жестяных банках четвертного объема. Четверть водки стоила рубль. Не дорого — по нашим деньгам. Уже через час вагон гремел на все лады.
Ехали медленно. То и дело стояли на каких-то двадцать шестых путях. Часто приходилось выбирать делегацию и идти на станцию. Там говорили, что нет вагонов, нет паровозов, невозможно сразу вывезти целую армию.
В депо, на той же станции становилось известно, что паровозы имеются, но сначала пропускают более благонадежные части. Или моряков — они такой тарарам устраивают…
Тогда собирались мы человек по двести и правду искали. Всё для нас быстренько находилось и двигались дальше.
Раз у нас даже машинист с паровоза сбежал. Еле и нашли.
В другой — от встречного поезда паровоз отцепили… Все дрова ещё себе забрали.
Надо сказать, что на всем пути по Забайкальской железной дороге ни на одной станции не было самого завалящего действующего буфета. Все было разбито и разгромлено прошедшими впереди нас эшелонами.
Деньги у меня скоро подошли к концу.
Пропил сначала один, а потом и второй свой крест…
За второй выручил пять четвертей водки и закуску к ней.
Понятное дело — мужиков в вагоне угостил.
Пробуждение было тяжелым. Первое, что почувствовал — стоим. Второе — холодно. Кое-как уселся на нарах, долго приходил в себя. Мутило, пить сильно хотелось.
Не сразу и сообразил где я. Наконец понял, что в поезде. А, домой еду.
В вагоне было что-то непонятное. Просто поле боя, усеянное трупами. Валялись они все в разных позах.
Печка — холодная. Воздух — топор вешай…
Надо бы воздух очистить, а то так и задохнуться недолго.
С немалыми трудами спустился с нар и открыл дверь. Вроде лучше сразу стало. Свежее.
За стенами вагона было морозно и трупы на полу зашевелились, стали в себя приходить, заматерились, закашлялись. Кто-то потребовал дверь закрыть и печку затопить.
Тут нас староста вагона всех и выручил. У него одна четвертная банка с китайской водкой оказалась припрятана и закуски немного.
Полечились. Вроде и лучше стало. У меня даже подъём сил образовался.
Тут в двери вагона кто-то застучал. Открываю — там мужик. Наш, солдатик. Санитар. Повязка с крестом на рукаве у него имеется.
— Где хоть мы? — санитара спрашиваю.
— Омск.
Во, уже где мы… Ну, хоть знать буду…
— Чего тебе? — опять санитару вопрос ребром ставлю.
— Можно к вам? От своего эшелона отстал…
Говорит это санитар, а сам немного полу шинели в сторону отогнул, а там у него — четверть.
