С таким грузом, да не пустить…
— Залезай, гостем будешь!
Руку санитару подал, помог забраться. Четверть ещё у него принял. Народ-то в вагоне разохотился. Хоть часть дорогой уже сошла, но больше двадцати душ ещё нас осталось. Из банки старосты вагона на каждого не по много досталось. Сейчас и добавим радости…
Санитар со всеми уважительно поздоровался, спросил какое место занять он может.
— Вон, тут располагайся. — я ему рядом с собой на нары указал.
Для хорошего человека места не жалко…
Глава 20
Глава 20 О бабах, картах и водке
Я лежал на нарах в вагоне и размышлял.
О чём? О жизни своей. О везении и невезении. О добре и зле. О мужиках и бабах.
Только вроде всё наладилось и опять…
Бабы — дуры. Не все, но некоторые…
Нет, и среди мужиков прибабахнутых тоже хватает. На одних женщин нечего грешить.
Так вот, от баб-дур — мужикам зло.
Оно, зло, ещё и от водки, и карт. Так говорят. Сам это я неоднократно слышал.
С водкой у меня проблем нет. Выпиваю, конечно, но без фанатизма. Безудержной тяги у меня к алкоголю не имеется. Да и боевые искусства, и пьянка плохо друг с другом совмещаются. Что буза, что и всё остальное.
Карты…
В лагере многие в них играли. Это — от безделья. Большинство работы ведь не имели. Всех дел за день — поесть сходить, да за собой чашку вымыть. Поэтому, кто — картами, кто — лото время убивал.
Идёшь по лагерю и слышишь — «Один как перст», «Барабанные палочки», «Силетерские ушки», «Горбачики», «Стульчики», «Косарики», «Новобранец», «Девчонка», «И туда, и сюда»…
Играли наши пленные в лото чаще на папиросы. Одна карта — одна папироса. Пачка в двадцать штук стоила пять — шесть копеек. Так что, игра не по-крупному шла.
На лото ещё и по-другому некоторые зарабатывали. Не играли в него, а делали из бамбука номера и вырезали карточки. Шутка ли — полный комплект не меньше двух рублей стоил.
В карты уже на деньги играли, а не на курево. В «двадцать одно», «польский банчок» и прочее резались.
Мне и поручику некогда в карты играть было. У нас было додзё.
Эх, бабы, бабы…
Для зла и одной хватит…
Что эта жена местного купчины во мне нашла? Привязалась как банный лист… Потому, что я всех на боях побеждал? Статей-то у меня нет героических, да и морда лица не выдающаяся…
Беда…
Не было последнюю неделю от неё проходу.
Только в окно в гостинице по лестнице не влезала.
Ещё и мышьяку наелась от своей неразделенной любви.
Не ответил де я ей взаимностью…
Так в предсмертной своей записке написала.
Мужу-то её тогда меня в чём винить было? Я же на его честь и достоинство не посягал? Руками и ногами от бабы-дуры отбивался.
Нет, она себя жизни лишила, значит — меня тоже надо на тот свет отправить.
Налетели гурьбой, стали руки вязать, за город повезли на расправу…
Как и жив остался.
Опять спасибо старому китайцу — научил, как из пут выбираться.
Можно с таким номером даже в цирке выступать. Ну, с развязываниями этими. А, что — цирк мне теперь дело знакомое.
Хорошо, когда из Омска бежать пришлось, успел свою коробку из-под сигар захватить. Ту, в которой у меня деньги и документы хранились…
— Сосед… Сосед…
Кто-то меня под бок тычет. А, солдатик давешний, что забраться в вагон помог.
— Что надо?
Отвечаю вежливо, хоть с мыслей он меня и сбил.
— У тебя больше ничего нет?
— Чего? — не понял я вопроса.
— Ну, выпить…
Куда в них только лезет! Так уже все датые были, да ещё и мою четверть моментально опростали…
— Не, больше нет.
— Жалко… — вздыхает впустивший меня в вагон. — Что-то ножки озябли…
Озябнешь тут… Опять в печке почти всё прогорело.
Я встал. Подкинул в буржуйку пару поленьев. Их уже маловато осталось — на следующей остановке ещё где-то нужно будет топлива раздобыть.
— Скоро теплее будет, — поделился я доброй вестью со своим теперешним соседом по нарам.
Так, а он спит уже…
Ну, пусть спит, а не егозится. Один уж сегодня чуть из вагона не выпал. Встал у приоткрытых дверей покурить и чуть наружу не сверзился. Хорошо, за брус успел уцепиться.
Эх, бабы, бабы…
Не эта бы дурища, с месяцок ещё в Омске я бы в боях поучаствовал. Деньги в столице мне потребуются. Они лишними никогда не бывают.
Поручика там ещё найти надо. Он помочь с обустройством обещал, да и тренироваться можно вместе…
Мысли у меня медленнее потекли.
В сон потянуло.
Ну, можно и вздремнуть — всё дорога быстрее пройдёт.
Тут наш состав вроде замедлять свой ход стал.
Куда-то прибываем? Или, опять в чистом поле куковать будем?
Я встал, подошёл к двери. Немного откатил её в сторону.
Нет, похоже, какая-то большая станция.
Пожалуй, пока спать не буду, посмотрим, что это за населённый пункт…
Да, дрова ещё…
Поесть бы чего купить.
Газетку ещё приобрести, узнать, что в мире делается.
Глава 21
Глава 21 Маша
Уффф…
Как на вольном воздухе-то хорошо…
В нашем вагоне, чуть вдохнёшь поглубже — даже горло перехватывает от махорочно-портяночного запаха. Спичку зажечь боязно — вдруг вспыхнет всё. Два с лишним десятка мужиков такой выхлоп перегара дают — мама не горюй…
Я огляделся. Куда хоть прибыли?
Здание вокзала вдали чернело — нас в очередной раз не на первый путь поставили.
Отходить далеко от состава боязно. Опять отстану.
Так, через три вагона от нашего какие-то люди стоят. Вот у них и спрошу, где мы.
Дети какие-то, а с ними тётка в возрасте…
Они-то куда путешествуют? Ладно мы, по домам едем…
— Дядечка Ваня!!! Спаси!!!
Когда я к этим людям уже близко подошёл, от стоящих девочка отделилась и ко мне бросилась. Бежит и орёт, меня по имени называет.
Может с кем перепутала? Ещё и спасти просит…
— Дядечка Ваня!!!
За рукав шинели меня схватила. Трясет её всю, по щекам слёзы текут.
Так, так, так… Вроде и лицо чем-то знакомое…
— Дядечка Ваня!!! Я — Маша!
Маша, Маша, Маша… Нет, не припомню…
— Вы у фельдшера нашего жили! Спасите, помогите!!!
У фельдшера я в селе Федора жил. Но, где это село и где мы сейчас…
Тётка, что с ребятишками была, ко мне двинулась.
— Машенька, Машенька, ты что? Пойдём, пойдём, дитетко…
Сама девочку за руку схватить пытается, та изворачивается, ещё крепче за меня уцепилась.
— Так, стоп. Не тронь девочку.
Я тётку рукой чуть отодвинул.
— Сейчас разберемся. Отойди, говорю.
Не нравится тётке моё поведение. Глаза у неё злющие-презлющие.
— Меня она в публичный дом продать собирается!!!
Девочка пальчиком своим на тётку показала. Саму её сильнее затрясло.
Так… Это ещё, что за дела?
На шум и гам никто не сбегается. Один я. Спит народ в нашем эшелоне. Время-то — чуть-чуть светать только начало.
— Мамка меня рукоделию учиться отправила, а она меня в публичный дом…
Тут дверь вагона, у которого весь сыр-бор происходил, в сторону отъезжать начала. Затем сонная голова в открывшийся проем высунулась.
— Чо разорались? Спать не даете…
— Земеля, спустись. Тут, похоже, детишек обижают. — махнул приглашающе рукой кудлатой голове.
На раз это сработало. Как потом оказалось, у солдатика того дома трое малышей осталось. Он всю войну по ним тосковал, а тут — детишек обижают. Пусть чужих, но деточек.
Солдат, как был, так и выскочил.
— Кто? Где? — по сторонам головой завертел.
Тут, стоявшие чуть в сторонке дети ко мне с солдатиком и бросились. Баба непонятная руки в стороны расшаперила, поймать хоть кого пытается, а они — мимо её и к нам.
— Дяденьки, дяденьки, спасите!!!
Тут из вагона ещё на детский крик товарищи солдата выпрыгивать начали.
Баба, гадать не надо, поняла — дело её плохо, бочком-бочком в сторону от нас двинулась.
