В армии любили Исаака и особенно Алексея, а благодаря поддержке Марии на их сторону встали влиятельные военачальники — как например, кесарь Иоанн Дука и стратиг Георгий Палеолог. Они привели братьям войско, избравшее Алексея базилевсом — и старший брат Исаак собственноручно надел на него пурпурные сандали перед лицом ратников…
Мятеж Алексея был столь же успешным, как и мятеж Вотаниата в свое время — за старика базилевса была готова драться только варанга. Но Никифор решил не цепляться за власть по примеру свергнутого им же предшественника… Не последнюю роль в относительно бескровном захвате власти (ибо грабежи Царьграда воинами Комнина все же имели место быть) сыграл патриарх Косма — он понял нежелание старика Вотаниата драться, и сумел склонить того к добровольному постригу в монахи… Кроме того, Косма помог Алексею и Марии с передачей власти. Так, василисса лишилась своего положения действующей императрицы, уступив Ирине Дукине. Но взамен ее сын Константин вновь был назначен соправителем — уже при Алексее, а его собственная дочь Анна была обручена с Константином.
…Все эти события кипели еще до того, как Роман вступил в гвардию и потерял отца. Так что судить о последующих отношениях Алексея Комнина и Марии Аланской он мог только со слухов — в Царьграде зачастую лживых. Так, злые языки приписывали новому императору и бывшей императрице близкую связь, выходящую далеко за пределы духовного родства — впрочем, те же языки называли Самсона сыном портовой блудницы… Поговаривали также, что Алексей был дружен с юнцом Константином и всячески опекал соправителя — что не помешало Комнину лишить сына Марии престола (в очередной раз!), как только у него родился наследник Иоанн.
Впрочем, помолвки Константина с подрастающей дочерью базилевс не расторгал — более того, он отдал Анну на воспитание Марии также, как когда-то саму Марию отдали Евдокии Макревмволитессе, славящейся своей ученостью и утонченным образованием… И к слову, это воспитание оказало на еще юную дочь грузинского царя огромное влияние — так, будучи василиссой, она вела переписку с учеными мужами, например, с Феофилактом Болгарским. Он же в свое время занимался образованием Константина…
Но последнему не было суждено стать супругом подрастающей красавицы Анны Комниной — год назад сын Марии Аланской умер. Он был слаб здоровьем с детства, и частые хвори нередко угрожали его жизни… Так что Самсон не особенно верил слухам, согласно которым базилевс приказал отравить бывшего соправителя. Правда, манглабит также слышал и о ромейских ядах, способных убивать человека постепенно, изображая долгую и затяжную болезнь…
Кто может быть несчастней матери, потерявшей своего ребенка? Роман воочию видел скорбь Марии Аланской, он был немым свидетелем ее отчаянных рыданий, раздающихся из-за закрытых дверей покоев бывшей императрицы… Но иную женщину такая утрата подкосила бы, сломав разом, словно об колено — однако дочь Баграта сохранила острый ум и способность радоваться жизни. А также грузинская царевна к своим сорока трем годам избежала появления седых прядей в огненно-рыжих локонах, избежала испещряющих лицо морщин — и даже сохранила природную легкость и грациозность движений…
И вот теперь Самсон стоял, неотрывно глядя на балкон, где только что видел эту волшебную женщину — и боролся с нахлынувшими на него чувствами… Ранее, когда он только заступил на службу в Вукалеон — когда еще Константин Дука только болел — он не мог даже помыслить, что признается василиссе в своих чувствах. Где он, а где она⁈ И разве было Аланской дело до кратких любовных интрижек с гвардейцем (до коих она все же могла опуститься по примеру некоторых придворных дам), в то самое время, когда здоровье ее сына вызывает стойкую тревогу?
И уж тем более, когда он умер⁈
А потому Роман стойко и молча терпел любовную муку, страдая от нее — и болезненно наслаждаясь ей! Даже в мыслях не допуская, что когда-нибудь действительно признается… Но ведь теперь все изменилось! Скоро он покинет Вукалеон, чтобы присоединиться к войску крестоносцев — прошение уже подано. Скоро он попытается исполнить обещание, данное себе под Диррахием — и кто знает, удастся ли ему сохранить голову, даже если получится поразить Боэмунда? Кто знает, не падет ли гвардеец от мечей норманнов-телохранителей князя Тарента — или от сарацинской стрелы? Или от болезни — одной из многих, что способны выкосить целые армии⁈
Одному Богу о том известно…
Так почему же сейчас он должен молчать? Почему он должен отправиться в свое рискованное путешествие, так и не попытавшись открыть Марии Аланской своей тайны⁈ Бесстрашный в бою русич много раз об этом мечтал — и в его грезах бывшая царица благосклонно отвечала на чувства варанга… Но вживую манглабит никак не решался сделать первого шага к горянке. Рассказать ей о своей любви, глядя прямо в сияющие очи василиссы⁈
Нет, невозможно…
А что, если не говорить⁈
Лишь впервые всерьез задумавшегося о признании Романа посетила вдруг счастливая мысль — настолько правильная и логичная, насколько это вообще возможно! И Самсон не просто сделал первый шаг — он бегом сорвался с места, надеясь исполнить свою задумку прежде, чем трезвый глас рассудка отметет и ее…
Манглабит чудом успел до даипона — вечерней трапезы — перехватив служку с подносом у самых дверей покоев Марии. В обязанности варангов входит и проба пищи своих господ — для этого рядом с основным блюдом на подносе несут маленькую чашу, в которую служка аккуратно перекладывает часть еды на выбор гвардейца. И в этот раз Роман сам попробовал небольшую порцию парфирогенита — салата, состоящего из яблочных долек, небольших кубиков спелой, душистой дыни и толченого миндаля, для сладости заправленных медом… После чего сотник отпустил служку — и кивнув своим воинам, ожидающим у покоев Марии Аланской, замер у дверей. Один из гвардейцев послушно постучал — негромко, чтобы не побеспокоить отдых госпожи; не сразу, но из покоев донесся высокий голос василиссы:
— Да-да, войдите!
Тот же гвардеец (Малом его кличут) открыл перед сотником дверь — и тот поспешно вошел внутрь, украдкой положив за блюдом с салатом небольшой сверток с запиской… Своим безмолвным признанием!
Марию манглабит застал сидящей за столом; кажется, горянка до того читала — Роман увидел на столе раскрытую книгу и сразу два подсвечника на пять свечей каждый. Вместе они дают неплохой свет… Но ныне дочь грузинского царя расчесывала свои длиннющие, непослушные волосы, жидким пламенем струящиеся по ее левому плечу и руке…
Самсон невольно замер, засмотревшись на красавицу — а когда та подняла на него взгляд с застывшим в нем вопросом и легкой, едва уловимой насмешкой, манглабит поспешно шагнул вперед, держа поднос на вытянутых руках:
— Ваша трапеза, госпожа.
— Спаси тебя Бог, Роман…
Василисса (в дань уважения многие величали грузинскую царевну ее прежним титулом) ответила сотнику мягким, бархатистым голосом, особо выделив его имя. Ничего личного, вовсе нет! Просто умные правители всегда старались запомнить тех, кто им служит — и особенно охраняет, порой обращаясь к ним по имени, как бы выделяя и приближая к себе. А Александр Македонский, к примеру, лично знал многих своих воинов, и бодрил их перед Гавгамелами, перечисляя подвиги и старые заслуги… Так вот, Самсон знал об этом — и все же от голоса возлюбленной, произнесшей его имя вслух, манглабита бросило в жар, а руки его немного задрожали. В тоже время, из-за слишком поспешного его движения предательский свиток — а точнее просто свернутый листок пергамента — упал с подноса под ноги русичу…
— Что это⁈
— Это…
Роман опешил; наконец-то поставив поднос с парфирогенитом на стол, он замер на месте, не зная, что сказать… Между тем Мария выпрямилась — и неожиданно грозно сверкнув глазами, строго спросила:
— Я повторяю свой вопрос, манглабит — что это, и кто это тебе дал?
Самсон не нашелся что ответить, стремительно заливаясь краской — а василисса продолжила мерить русича напряженным взглядом:
