расплачивающийся за грехи, зачем упорствуешь?»
Я в последнюю секунду подставил ладонь, прикрывая глаза, и в нее вонзились сразу два ножа, и еще несколько — в ноги.
Боль затопила сознание, она ослепляла и лишала воли и открывала все самое плохое, что только есть во мне. Кажется, я плакал и выл, размазывая по лицу слюни и сопли, смешанные с кровью. Пробитая в десятке мест рука закрывала обзор, ноги скользили по мокрым от крови деревяшкам, время от времени попадая в узкие щели между ними.
Но я шел. Крича каждый раз, когда новый нож впивался в тело.
В какой-то момент ноги окончательно подвели, и я пополз, цепляясь скрюченными ногтями за дерево и канаты. Ножи стали вонзаться в голову, но и это не приносило облегчения. Сперва один глаз, затем и второй заволокла тьма.
В мире не осталось ничего, кроме шелеста, вспышек боли и цели, которую нужно достичь во что бы то ни стало.
Долго ли еще ползти? А может, я теперь навечно заперт на этом веревочном мосту? Буду, подобно тем ублюдкам в раскаленном озере, очищать душу от грехов? А что потом? В Рай? Или переродиться мухой? А как же моя семья? Я же обещал вернуться! Я должен, должен, должен…
Все закончилось так неожиданно, что я не сразу осознал произошедшее. Вернулось зрение, раны сами-собой закрылись, ножи пропали. Я валялся меж двух ярко горящих факелов, наполовину выбравшись с треклятого моста.
— А пошло оно все!
Рывком я покинул это треклятое место и поднялся. Тор-ила уже ждала и на сей раз выглядела она весьма довольной.
— Ты победил свой страх, очистил болью душу. Познал ты цель, что всех важней. Иди ж вперед, не дай себя разрушить. Сразись с самой судьбой, домой ты путь пробей!
Она отошла в сторону, и я увидел портал, раскрывшийся за спиной демоницы.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Извини, что убегаю, очень хочу пообщаться, но время не терпит.
Тор-ила лишь улыбнулась и кивнула.
— Иди, — произнесла она.
И я пошел.
Едва только оказался в замке посреди пляжа ощутил, что срочно нужно выбираться отсюда. Очень хотелось наконец-то побродить по этому месту, но чувство опасности буквально выло, не давая тратить время и требуя немедленно возвращаться в материальный мир.
Было бы глупо игнорировать его после всего, что случилось за последний месяц.
— А пошло это все, потом погляжу! На выход!
Сперва вернулись звуки: шаги и тихие, приглушенные голоса. Следом пришли запахи: вонь гниющей плоти, густой и мерзкий дух дерьма. Затем появился вкус: кровь на губах.
Моя? Не знаю.
Наконец, появились ощущения: чудовищная слабость сдавила меня изнутри. Я на ощупь вытащил кусок мяса и принялся сосредоточенно жевать. Несколько минут ничего не происходило, затем тело стало наливаться силой, озноб и тремор прошли, а в животе разгорелось тепло, которое тотчас же разлилось во все стороны.
Наконец-то прояснилось зрение.
Стояла глубокая ночь, тьму разгонял лишь свет лун, я валялся рядом с поверженным медведем, придавленный его лапой. Странно, кажется, когти пробили меня навылет, ну, жаловаться уж точно не стану. Наверное, Айш-нор вытащил. Кстати, а где он?
Я попытался выбраться из-под лапы, но замер. Голоса! Они стали ближе! Не послышалось? Та-ак, не нравится мне это.
Аккуратно, извиваясь змейкой, я выполз на свободу и укрылся за башкой монстра, в которой ощутимо не хватало глаз.
Шум приближающихся людей стал ближе, а голоса — отчётливей.
— А он точно нас самих не сожрет?
— Да не боись ты, трус, вот ведь нашла сестра мужика, тьфу. Хранитель заботится о нас уж полвека, аль боле. Кормим его остолопами навродь того охотника, а барахлишко зверю без надобности. Нам оставляет.
— Ну ладно, и все равно не по душе мне сюда идти, лучше б на часах стоял.
— Ты весь год за частоколом прятался, пришел черед и по лесу побродить.
Они умолкли.
Странно, вроде бы, мужики говорят шепотом, однако я достаточно хорошо различал каждое слово. Опять штучки Айш-нора? Или после моста слух усилился? Надо будет разобраться.
Послышался звук падения, за ним последовала грязная ругань.
— От же ж остолоп! Под ноги смотри. — Ругнулся советчик, которого я мысленно окрестил «бывалым».
— Прости, — послышался голос новенького. — Не по сердцу мне все это. Людей морить, детей да баб южанам сдавать. Ты ж знаешь, что они творят в ямах своих.
— Все знают, да только графу нашему плевать, где найдем серебришко на откуп. Налоги платить надо каждый год, да и откладывать в кубышку тож. Батька сказал, что у этих бродяг клад настоящий с собой был: золотишко, камни, серебро. Тоже, небось, не горбом заработали.
Я стиснул зубы.
Вашу ж мать! Опять! Снова! Да гребаный мирок, тут что, вообще ни к кому нельзя спиной поворачиваться?
С трудом успокоившись, я продолжил слушать.
— И все ж, не по-людски это, — ныл новичок. — Их там пытать до смерти станут, чтоб, значится, ружья делать, да свет в домах, а мы, значится, за это серебра получим. Скольких мы сдали? Дюжины две, небось?
— Ага-а, — довольно отозвался бывалый. — Год копили. Удачно эти бродяги наперед караванщиков зашли.
— А если охотник живой? Вдруг сдюжил хранителя? Что делать будем?
— Да какое живой! Четыре дня как в леса подался, ни слуху, ни духу. Хранитель давно уж сожрал его и высрал.
Сколько-сколько?
У меня засосало под ложечкой. Почему так долго? Что случилось-то? Прошлый забег на родину Айш-нора отнял не больше пяти-шести часов, а этот — сразу четверо суток. Как так-то?
Впрочем, времени подумать уже не оставалось, ведь шаги приблизились — мародеры вышли к пещере. А значит, что сейчас кому-то поплохеет.
— Эт еще чё такое? — послышался удивленный голос бывалого.
Я зажмурился, переходя на магическое зрение и широко распахнул глаза. Ночной лес раскрасился тысячами цветов, а за тушей медведя проглядывались два слабо различимых энергетических контура.
Револьвер сам-собой лег в кристаллическую ладонь, и я вышел из-за своего укрытия, взводя курок.
— А ну-ка замерли, уроды, и рученьки в воздух подняли.
Передо мной стояли, оторопело уставившись на труп гиганта, два мужика. Один — невысокий, светловолосый, с масляным фонарём в руках. Второй — высокий здоровяк с густой окладистой бородой и арбалетом.
Именно он, едва заслышал мой голос, рванулся в сторону вскидывая оружие. Именно его следовало убить в первую очередь.
Громыхнул выстрел, мужика развернуло вбок, и он упал, уронив арбалет и взвыв от боли.
— Беги, дурак! — заорал раненый, поскуливая, и тип с лампой дернулся было, но я выстрелил в дерево рядом с
