Мы втроем облазили все вокруг в радиусе двадцати метров. Ничего примечательного: окурки, битые «чебурашки», несколько обломков кирпичей и прочий мусор. На заросли крапивы прицепились бумажки: обертки от конфет, порванная детская раскраска и игральная карта. Последнюю, скорее всего, принесло ветром из гаражей, где мужики любили «вешать погоны» под пивко с вялеными лещами.
Горохов с хмурым видом ходил и «пинал» мусор, заглядывая в каждый уголок. Естественно, никаких следов уже и в помине не было. Да их здесь, на притоптанной до почти асфальтной плотности тропинке, и вовсе не оставалось. Так что я энтузиазма Алексея вовсе не разделял.
— Никита Егорович, фотографировать будем что-нибудь? — поинтересовался Катков.
Ему непременно хотелось что-нибудь щелкнуть на новенький «Зенит», который он получил вместе с криминалистическим чемоданом совсем недавно.
— Ничего тут нет, — разочарованно пыхтел следователь. — Не надо пленку переводить. Поехали на следующее место.
Мы сели в «Волгу» и переместились на другую точку нашего маршрута. Она оказалась недалеко, буквально в километре от первого места происшествия.
Это был безлюдный переулок. Даже в дневное время лишь редкие прохожие появлялись здесь. Мимо прошмыгнула стайка пионеров со скрипками в черных футлярах и проковылял пошатывавшийся мужичок с фингалом под глазом и со свернутой газетой в руке. Гляди-ка, вроде алкаш, а газеты читает. Ан нет, ошибочка вышла. Из свернутой газеты прозаично торчал рыбий хвост.
Окрестности почище, но тоже ничего интересного. Обычный тротуар с потрескавшимся асфальтом и вросшим в землю бордюрным камнем. На асфальте начертаны «классики».
Обшарили территорию. Ничего необычного. Над тротуаром склонился солидный клен. Старый, с обломанными сучьями. С дерева на паутинке спустился паук-крестовик. Грозно посмотрел на нас, мол, приперлись тут и всех мух распугали.
— Ну что, Восьмилапый? — спросил я паука. — Давно здесь живешь? Видел, как человека убивали? Всяко видел. Жаль, что разговаривать не умеешь.
— Ты что? — удивился Катков, — С козявкой разговариваешь?
— Со свидетелем, — хмыкнул я.
— Тоже мне, нашел свидетеля. Толку от такого свидетеля, как от балерины на пахоте.
Паук обиделся и поспешил наверх. Загребал лапками шустро, будто торопился что-то мне показать и доказать свою полезность. Я проводил его взглядом. Он забрался на край расщелины в стволе и уже оттуда зыркал на нас. За его спиной что-то белело.
Опа! Интересно, что там? Я подошел ближе и протянул руку. Паук, конечно, смылся, а из расщелины я вытащил игральную карту. Это была десятка пик.
— Хм! — Катков почесал макушку. — Какой дурак ее сюда засунул?
В моем мозгу щелкнуло. Так! На предыдущем месте ведь тоже была игральная карта. Только какого достоинства, не обратил внимания.
— Никита Егорович! — позвал я следователя. — Смотрите, что нашел!
— Десятка? Из колоды? — повертел в руках карту следователь. — Ну и что?
— Она на дереве была.
— Ну, допустим, ребятишки баловались и прицепили ее, — пожал плечами Горохов.
— Да, только на прошлом месте преступления тоже карта валяется.
— Как? — Горохов озадаченно одернул пиджак. — Где? Почему сразу не сказал?
— В зарослях травы. Принял ее за мусор, естественно. Хотя это, может, и есть мусор, но вот — и тут карта. Совпадение?
— Не бывает таких совпадений, Андрей Григорьевич. Поехали назад скорее, изымем ту карту.
Мы молнией вернулись в подворотню. Я подобрал карту, рассмотрел ее, и по спине пробежали мурашки. Это была… девятка пик.
— Интересненькое дельце, — пыхтел Горохов. — Тут девятка, там десятка. И масть одна. Что все это значит?
— Зуб даю, — сказал я, — что на третьем месте преступления мы найдем валета пикового.
— Почему?
— Карты разложены по возрастанию достоинства. Не случайно, что сначала девять, а потом десять. Значит, следующим должен быть валет.
— Логично, — одобрительно закивал Горохов. — Вот только, может, они давно тут лежат? Со времен царя Гороха. Вон сколько тут всякой шелухи. И почему отсчет начинается с девятки? А не с шестерки, например.
— Не знаю, почему с девятки. Но карты тут лежат не так давно. Сами же говорили, что дождя нет две недели. Карты сухие, не размокшие, значит, появились тут относительно недавно. Например, в день убийства.
— Ага… — Горохов достал из папки бланк протокола осмотра места происшествия. — Изымем их официально, дополнительным осмотром. Андрей Григорьевич, организуй понятых. Алексей, сфотографируй объект как положено. И пальчики на них проверь.
— Да какие пальчики на замызганной бумаге? — пожал плечами криминалист. — Не будет там ничего, сто процентов. Я, конечно, проверю, но это только в кино пальчики везде остаются. А для потожировых следов поверхность нужна гладкая, чистая, почти глянцевая, сами же знаете.
— Знаю, но все равно проверь, на всякий случай.
— Тогда лучше в лабораторных условиях, — кивнул Катков. — Раствором нингидрина обработаю. Дактилоскопический порошок бумагу не возьмет.
Закончив оформлять изъятие, мы тут же выдвинулись на третье место преступления. На нашу беду днем это оказалась оживленная улица. Сновали машины, пешеходы. Посреди проспекта — скверик с жестяным гербом СССР. Под ним жестяные же буквы: «СССР — оплот мира».
— Так… Труп обнаружили возле этого памятника, — Горохов разочарованно обвел окрестности взглядом. — Твою дивизию! Если карта и валялась где-то, то дворники наверняка все подчистили. Тут ни соринки, ни пылинки, будто не рядовой сквер, а площадь перед исполкомом. Не думал, что когда-нибудь расстроюсь из-за чистоты и порядка.
— Нужно искать не на земле, — уверенно заявил я.
— Это почему?
— Убийца неспроста оставляет карты, он что-то хочет нам этим сказать. Это знаки. Значит, он должен быть уверен, что карта попадет нам в руки. В подворотне он швырнул ее на землю, потому что там дворниками и не пахнет. В переулке, где могут ее смести, уже прицепил на дерево, а здесь…
— Здесь только кусты, — Горохов уже ломился через заросли бузины. — Реденькие. Сквозь них карту видно было бы и дворник убрал, наверное.
— Герб! — воскликнул Катков. — Нужно его проверить.
Мы окружили жестяной двухметровый памятник и, на удивление прохожим, стали осматривать каждый сантиметр, каждый загиб жестяного листочка. Я даже на колени встал, чтобы заглянуть снизу.
— Нашел! — радостно воскликнул Катков, аккуратно, за уголок, чтобы не оставлять своих следов, он выудил из пучка жестяных гербовых колосков карту. — Это валет пик! Как ты и сказал!
— Отлично! — воскликнул Горохов. — Девять, десять, валет!
Осталось только пропеть вот это сакраментальное, про три карты. Но наше веселье по поводу так блестяще найденных улик быстро прервалось.
— Граждане шулеры, — к нам подошел милиционер в звании сержанта. — Позвольте полюбопытствовать. Что вы здесь делаете?
Глава 7
— Сержант, — Горохов чинно выпрямился. — Я старший следователь по особо важным делам прокуратуры СССР Горохов.
— Ну да, конечно, — хмыкнул милиционер. — А меня зовут Феликс Эдмундович.
Никита Егорович гневно на него зыркнул и выудил из кармана новенькое удостоверение. Развернул и, ткнув корочками сотруднику в улыбающееся лицо, пробурчал:
— Представься, как полагается!
— Виноват, товарищ Горохов, — вытянулся в струнку милиционер, отдав воинское приветствие. — Сержант Пряденко!
— Вот что, Пряденко, — Горохов кивнул на парочку прохожих. — Организуй-ка нам понятых. Срочно. Будем осмотр под протокол проводить. Как положено.
Милиционер все еще стоял, раскрыв рот, вглядываясь то в лицо следователя, то в наши «шулерские» физиономии, потом еще потоптался на месте и отрапортовал:
— Есть организовать понятых! — а потом добавил. — Так вы и есть та следственная группа, которая из Москвы приехала? По убийствам?
— Много вопросов задаешь, сержант, сначала понятые, вопросы потом, — отмахнулся Горохов.
