Мой противник делает небольшой шаг и собирается нанести удар в незащищенную половину моего тела.
Но я неожиданно и резко разворачиваюсь к нему левым плечом, защищаясь этим движением и тут же через это плечо, не глядя, наношу укол.
Клинок входит в тело майора, я не просто это ощущаю, я слышу как он разрывает человеческую плоть. Шпага вырывается у меня из руки и обламывается у самой гарды..
Я оборачиваюсь и вижу падающего навзничь майора. В его груди торчит обломленный клинок. Он начинает хрипеть и изо рта у него фонтаном начинает бить кровь. Бой закончен. И только в этот момент я почувствовал жгучую боль в правом плече и скосив взор, увидел разорванный рукав и свою кровь.
Подбежавший Шарль молча разорвал рукав и достав носовой платок, наложил выше раны жгут. Кровотечение тут же прекратилось.
Рана была неглубокой, но граф клинком мне повредил какую-то поверхностную артерию и крови было много.
Французы тут же дали мне выпить какой-то очень ароматный бальзам с выраженным вкусом валидола. В голове тут же загудело и все помутнело в глазах, а еще через несколько мгновений я как тумане увидел, что Шарль прижигает мне рану. Удивительно, но боль была терпимая.
Через полчаса в голове просветлело, боль почти прошла, осталось только небольшое жжение.
Пока я приходил в себя, братья Ланжероны полечили и перевязали всех раненых. Кроме Герасима, тяжело раненных было еще двое. Когда я окончательно пришел в себя, все наши бойцы чисто внешне были в совершенном порядке, только у Архипа были видимые следы полученных ранений, повязка на голове.
Убитых поляков, графа и его племянника погрузили на лошадей и увезли, Шарль сказал, что их сегодня же отпоют, а завтра он покажет мне где их похоронили. Своих павших и тяжелораненых французы увезли отдельно.
В трактир, где нас с нетерпением ожидали мы вернулись уже далеко затемно. С нами опять поехал Жан-Батист со своими людьми.
По дороге он, упреждая разговор на гнилую тему сказал, что им не нужны никакие деньги, а вот семьям погибших помочь не помешает и назвал сумму, значительно меньше намеченных мною для этого сто тысяч фунтов.
В полдень следующего дня мы тронулись в дальнейший путь. Помимо Франсуа и Николя, нас до Марселя сопроводил и Жан-Батист со своими людьми.
Особых впечатлений от Франции у меня не было, я её в свое время исколесил вдоль и поперек. На каком-то этапе своей водительской работы у меня стало получаться через всякие признаки прогресса видеть красоту природы и то, что люди создавали и чем жили веками, ну или остатки этого.
Поэтому у меня легко получалось представить в своей голове, какой например была жизнь французской провинции много лет назад, также как и нашей России. Для этого мне лично достаточно было выезда куда-нибудь на место, а потом походить по музеям, особенно где было много картин и различных панорам, типа Бородинской или Севастопольской.
Но одно меня потрясло до глубины души: Франция была французской. Конечно в Марселе, особенно в порту и окрестностях, я видел иностранцев и не только европейцев, но и арабов, турок, достаточно часто, встречались негры. Но это было не массовое явление. А провинция была сплошь французской.
Соне непарижская Франция понравилась, а её камеристка Татьяна вообще была без ума от наших сопровождающих.
В Геную мы приплыли через две недели. Удивительно, но факт, супруга действительно справилась со своим токсикозом. Погода как по закакзу стояла великолепная, чуть ли не летняя, море было на удивление спокойным и морское путешествие из Марселя в Геную доставило нам огромное удовольствие. Слева действительно был Лазурный берег, рядом постоянно были устраивающие представление дельфины, безумно красивые восходы и заходы солнца и прекрасная морская гладь.
О случившимся во Франции не было никаких разговоров. Даже Соня ничего не спросила у меня, только вечером в постели погладила мою раненую руку, когда увидела повязку. Архип снял повязку на следующий день. А старый солдат просто переоделся и вел себя как ни в чем не бывало, не подавая вида, что у него на груди рана.
С Герасимом было сложнее. Я очень переживал как он перенесет морской переход, но всё обошлось и в Генуе он резко пошел на поправку.
У меня было достаточно времени что бы еще раз всё взвесить и обдумать. Мне очень понравился капитан нашего корабля и я пригласив его в свою каюту, показал ему чертежи Антонио и спросил:
— Месье Перрен, что вы думаете о таком корабле? — капитан моего вопроса естественно ждал и тут же ответил.
— Я хорошо знаю верфь синьоров Марино. Во всем Средиземноморье им наверное нет равных. Корабли-легенды не раз сходили с их стапелей. Я не слышал ни одного плохого отзыва о построенных ими кораблях.
Старый моряк еще раз внимательно посмотрел на чертежи Антонио и добавил.
— Если они построят это судно, это будет очередной шедевр. Но у всех кораблей построенных на этой верфи есть один большой недостаток, — капитан улыбнулся, — они очень дорогие. Наверное самые дорогие в мире.
Беседа с капитаном Перреном подкрепила мое мнение о проекте Антонио Марино. В нашей компании никто не разбирался с кораблях и тем более в их строительстве и я решил привлечь в качестве эксперта адмирала.
Сразу же после разговора с Антонио я послал ему письмо и даже успел получить на него ответ за те дни, что мы провели в Кале.
Адмирал ответил «да» и тут же направился в Геную, но как истинный моряк он предпочел в Италию плыть, а не ехать.
В Рапалло, примерно в двадцати километрах от Генуи жил один офицер служивший когда-то под его началом. Во времена войн с Наполеоном он женился на итальянке и выйдя в отставку уехал в Италию.
Хозяин верфи Паоло Марино, высокий седовласый, но еще крепкий старик, успел получить письмо внука и провести большую подготовительную работу.
Обсуждать с синьором Паоло по большому счету оказалось нечего, все принципиальное мы обсудили с Антонио. Мои условия и требования для старшего Марино оказались приемлемые и уже вечером дня нашего прибытия мы с ним подписали предварительный договор.
Окончательное решение будет принято после визита на верфь.
Сойдя на генуэзский берег, я сразу же отправил гонца в Рапалло, будучи уверенным, что адмирал уже ждет нас. В своем послании я еще попросил его навести справки о верфи синьоров Марино. И я не ошибся, старый морской волк к полуночи буквально прилетел по моему зову и в полдень мы с ним отправились на верфь.
Но сначала после короткого ночного сна адмирал ознакомился с чертежами корабля и тут же вынес свой вердикт.
— Наши бараны совершили огромную ошибку, отвергнув этот проект. Я не нашел здесь ни одной ошибки. Ты, Алекс, — адмирал «по-родственному» обращался ко мне именно так, — не пожалеешь, что построишь эту посудину. А насчет перехода через Атлантику я тебе скажу так, надо пробовать, а не разглагольствовать, сидя на берегу.
Отзыв товарища адмирала о «Верфи Марино», а именно так она называлась, был хвалебный и она нас не разочаровала.
Финансовое положение верфи сразу же улучшилось, как только прошел слух, что Антонио возможно нашел заказчика для своего корабля и его дед к нашему приезду привел своё предприятие в порядок. Конечно до идеального было далеко, но из рассказа Антонио я всё представлял даже хуже.
Последние три месяца на верфи не было никаких работ и еще бы пара недель и все работяги синьоров Марино просто бы разбежались. Но сейчас почти сотня человек человек плотными группами стояли и смотрели как мы ходим по верфи.
Закончив обход, я посмотрел на адмирала, он мне молча кивнул, так мы с договорились если положение на верфи его устроит.
Сергей Петрович, Иван Васильевич и Архип, у которого был окончательный текст договора, держались немного сзади нас с адмиралом и синьоров Марино.
Я повернулся к Архипу.
— Подай-ка нам бумаги, — подписав договор, я протянул его синьору Паоло. Он медленно и торжественно поставил свою витиеватую подпись и обратился к внуку.
