Я его позвала, - призналась Кальпурния, - Ты же говорил, что у тебя что-то с ребром.
- А, это, - Гай махнул рукой, - Ничего серьезного, наверное, просто ушиб. Оно уже даже почти не болит, - для убедительности он постучал себя по ребрам. Те отозвались слабой ноющей болью, - Видишь?
- Все равно, пусть лучше он посмотрит, - помотала головой Кальпурния.
- Да что он сможет сказать? У него рентгена нет. Он даже не знает, что это такое, - усмехнулся Гай.
- Гай, не заговаривай мне зубы, - Кальпурния мгновенно раскусила его план, - Пусть он посмотрит, мне так будет спокойнее.
Спорить с ней было бесполезно.
Правда все-таки оказалась на его стороне – отличить перелом от ушиба или трещины на глаз Антистию оказалось не под силу.
- Ну, я ничего серьезного не вижу, - резюмировал в итоге Антистий, - Скорее всего, просто ушиб.
- А теперь пойди и скажи это Кальпурнии, - усмехнулся Гай, натягивая обратно тунику.
- Ну уж нет. Твоя жена, ты ее и успокаивай, - Антистий хохотнул, но собирать свои вещи обратно в сумку не спешил.
Гай смерил его вопросительным взглядом. Антистий ответил тем же. Эта игра в гляделки могла продолжаться сколь угодно долго, если бы Гай не сдался первым.
- Что-то еще? – вздернув бровь, спросил он.
Глаза Антистия бегали. Так, словно он хотел что-то сказать, но никак не решался.
Тяжелый вздох сорвался с губ. И почему информацию из всех приходилось цедить буквально по капле? Сначала распорядитель, теперь вот Антистий.
- Слушай, ну я же вижу, что ты что-то хочешь сказать. Давай, выкладывай.
- Да если бы я знал, как это сказать, - Антистий усмехнулся и посмотрел Гаю в глаза.
- Словами. Через рот, - невозмутимо отозвался Гай.
Антистий прыснул:
- Нет, ну это точно ты.
- А что, были какие-то сомнения? – Гай вздернул бровь в притворном удивлении.
Реакция Антистия, однако, оказалась неожиданно серьезной:
- Ну как бы тебе сказать… - он растерянно почесал шею, - Понимаешь, четыре года назад я осматривал… ну… те… того человека, которого похоронили вместо тебя.
Гай сразу же понял, куда он клонит.
- И? – стараясь не выдавать беспокойства, спросил он.
- Ну… - Антистий замер и с шумом втянул воздух, - В общем… Гай Юлий, я помню все как будто это было вчера. И… Это был ты.
Повисла гробовая тишина. Попытки совладать с волнением полностью провалились – и Гаю понадобилось какое-то время, чтобы взять себя в руки.
- Ч-что? – было единственным словом, которое он смог выдавить из себя.
- То! – голос всегда умиротворенного Антистия неожиданно сорвался на крик, - Это был ты. Аид меня забери, если это не так! Даже раны были там же, где у тебя сейчас шрамы. Что вообще здесь происходит, Цезарь?!
Если бы он только знал…
Странности накапливались с колоссальной скоростью – и игнорировать их больше не было никакой возможности, как бы ему ни не хотелось обратного.
Мертвый Лепид. Живая Атия. Принявший титул Августа раньше срока Октавий. Живые Децим и Марк Бруты.
Мертвый он сам.
Никакого рационального объяснения. Ни единой зацепки для возможного рационального объяснения.
- Я... – теперь пришла очередь Гая запинаться после каждого слова, - Я не знаю. Я думал, Антоний просто подсунул всем труп какого-то похожего мужчины.
- Исключено, - отрезал Антистий, - Раны на теле были прижизненными.
- С него станется сделать так, чтобы были, - мрачно усмехнулся Гай, - Ты же его знаешь.
- Ну да, - на короткое мгновение на губах Антистия появилась улыбка, но затем он снова стал предельно серьезным, - Но это ничего не меняет. Это был ты.
- Я не знаю… - Гай обхватил голову руками и повалился на ближайшее кресло, - Может, тебя просто подводит память? Сам посуди, я же тут. Живой и теплый.
- Да вижу я, вижу, - в голосе Антистия звучало легкое раздражение, - Это-то и странно.
Был только один способ проверить слова Антистия. Он проводил осмотр тела официально, а значит – в архиве должен был сохраниться протокол.
Единственная зацепка.
Единственный шанс определить, кто сошел с ума – он, Антистий, или весь мир вокруг.
[1] Рыбный соус со специфическим запахом.
[2] В данном случае политические кружки по интересам, которые в 60ых-40ых часто служили прикрытием банд. Частично распущены после смерти Клодия и ссылки Милона в 50ых, запрещены Цезарем в его диктатуру.
[3] Официальная формулировка закона Педия (по сути – закон о проскрипциях). В любых других случаях, кроме законов, по которым проводились проскрипции, формулировка означает изгнание (и автоматически следующее за ним лишение гражданских прав, должностей, имущества, etc. etc.).
[4] (лат.) Patres patriae. Один из вариантов наименования сенаторов.
[5] Пользуясь общим шоковым состоянием Кальпурнии, Антоний вымутил у нее все средства Цезаря уже вечером после его убийства, и ничего никому не вернул.
[6] До избрания на должность великого понтифика в 63ем году Цезарь жил на Субурре. Судя по косвенным признакам, с деньгами у него тоже было не все радужно.
[7] Богиня смерти и всего сопутствующего.
[8] Весталки обязаны быть девственницами. Если вдруг весталку поймают с каким-то мужчиной – конец и ей и ее любовнику. В текущий момент все уже не так строго, как было раньше, но подозрения все равно штука неприятная и больно бьет по репутации. Ну и при желании, конечно, можно все вывернуть в сторону казни для обоих.
[9] Девочек-весталок из семьи забирает великий понтифик.
Ничего больше не имело никакого смысла.
Солнечный свет едва пробивался из-за закрытых ставен. Отдаленные звуки напоминали о том, что где-то там, за толстыми стенами, у кого-то продолжается жизнь. У кого-то – но не у нее. Где-то там – но не в ее темной спальне.
Сил пошевелиться не было. Мир казался пустым и нереальным. Словно все за пределами этой небольшой комнаты было не более, чем тенями на стене.
Атия не хотела никого видеть. Ни Луция, что настырно и назойливо пытался ее расшевелить каждый раз, когда возвращался домой, провоцируя только чувство щемящей боли где-то в груди. Ни рабов, которые выглядели слишком живыми, слишком нормальными, так, словно мир не перевернулся с ног на голову по одному-единственному щелчку пальцев.
Она не хотела видеть даже Октавию – свою единственную дочь. Только заслышав о случившемся, та
