Николай Берг - Лёха

— Что? — удивился Лёха.

— Ты что ли пришел меня утешить? Посчитал, что я тут в ужасе сижу, что немцы село из-за меня сожгли?

— Ну, типа того — растерялся потомок. И тут же растерялся еще больше.

— Валяй, утешай — глянул ему в глаза артиллерист.

— Да, понимаешь, я это не умею. Не доводилось раньше. Честно — ума не приложу, как оно и чего. Зато могу вот рядом посидеть — вздохнув, признался Лёха, заслуженно ожидая, что сейчас его попросят валить кулем.

— Тоже дело — признал Середа. Не понятно — осуждающе или, наоборот, одобрительно.

Опять помолчали.

— Ты понимаешь, меня другое из седла выбило — сказал артиллерист. Потомок искоса глянул на него, почуял, что не надо кидаться целовать руки соседу и лепетать громко: «Расскажите, расскажите!» И так сейчас начнет говорить. Уже начал.

— Я даже и сам не пойму. Нет. Чтоб ты чего не подумал — эту мразоту с винтарями повесили и постреляли — так я только «за!». Бабы с детьми… Этих, пожалуй — жаль. Но и тут вины за собой не чую. Нет, не чую. Глава семьи — он потому глава, что семью за собой ведет. И раз тамошние головы так дорожку себе и своим семьям выбрали — их резон. Бачилы очи, шо куповалы. — теперь жрите, хочь повылазьте! В голодуху то же было, если хозяин дурной, то и семье хана. Так что дураков и в алтаре бьют. Но вот не пойму себя — и все тут. Давненько такого не было.

Середа избегал глядеть на менеджера. Смотрел прямо перед собой, и видно было, что думает, пытается формулировать сложное, выскальзывающее из под рук нечто. Глядеть на это было неприятно, словно на заику, мучительно и безуспешно пытающегося что-то сказать.

Лёха удержался от советов и замечаний. Впрочем, причина была не слишком благородной — просто ничего в голову не пришло, чтоб посоветовать. Сидел, ждал.

— Вот что меня удивляет — человеческая культура. Цивилизация. Ты ж тоже образованный. Грамотный, книжки читал. Почему так выходит, что в книжках все совсем не так получается. Как своими глазами видишь? Понимаешь, о чем я?

— В жизни все не так, как на самом деле — хмуро сказал бесспорную и светоносную Истину Лёха.

— Вот! Именно так! — обрадовался поддержке артиллерист.

— Ну дык! — весомо подтвердил философскую максиму умудренный потомок.

— Ты понимаешь, до ума не доходит, за что ни схватись. Отказывается ум согласиться. Вот, вроде, все на ладони, реальное — а не воспринимается, как настоящее. Не стыкуется то, что есть с тем, чему учился, чему привычен. Не знаю, как лучше сказать.

— Когнитивный диссонанс — выдал на автомате потомок.

С минуту Середа смотрел совершенно обалдело, полуоткрыв в изумлении рот.

— Потрясающе сформулировано! — наконец восхитился он. И продолжил уже более уверенно, почуяв в собеседнике понимающую душу:

— Вот смотри, я с детства знаю, что мамину подругу австрияки убили из пушки…

— Это как так? — озадачился менеджер.

— Да просто — досадливо поморщился Середа — мама жила в Новогеоргиевске. Крохотный городишко, но уже не село, щеки надуты, сапоги начищены, а так свинки на улицах в лужах. Оккупация, та еще. У австрияков возникла потребность в белье и деньгах. Послали драгунский эскадрон с пушкой. Приказали сдать 500 винтовок.

— Не понял, извини, при чем тут белье и винтовки? Откуда в городе винтовки? — потерял нить рассказа Лёха.

— Русская армия развалилась, все по домам дезертировали, винтовки, кто поумнее — с собой притащили. В деревнях в каждом доме по винтарю точно было. Городские баре — те так не перли с фронта. Потому винтовок там заведомо было мало, винтовки как раз были на складах, а склады контролировали немцы и австрияки. Они их первым делом захватили, потом меняли на харчи, снабжая Петлюру и прочих Скоропадских. А вот белья на оружейных складах не было. И изнашивается оно быстрее, чем винтовки. Но не идти же культурным людям и нагло требовать вульгарное белье. Некрасиво для бравых драгунов. Потому потребовали винтовки. Городские власти стали жалобиться — дескать, винтовок нет. Может чем другим откупимся. Тут драгуны и согласились на бельишко и сумму денег. А чтобы горожане не ленились — поставили в километре от города пушку и не спеша по городу бахали, на кого бог пошлет. Вот мамину подружку снарядом и убило.

— А винтовки сдали? — просто чтобы не молчать, спросил менеджер.

— Полсотни наскребли. А так отдали бельем и деньгами. Но я не про то. Вот знаю с детства про тот случай. Сейчас — они село спалили ко всем чертям. То есть я знаю, что европейцы — корыстная, жестокая и бессердечная сволочь. Точно знаю, наглядно вижу. Но почему внутренне сознание этому сопротивляется, а? Почему подсознательно — отрицаю, почему словно вколочено, что «европейцы — культурные и хорошие»? Я же сам видел, какие они хорошие? Своими глазами! Почему, если вот сказать что про азиатскую жестокость — и ухом не поведу, соглашусь тотчас же. И внутренне не претикословлю. А с европейцами — наоборот! Чем нас таким отравили? Они же лютее любых азиатов, зверье зверьем! А сердце не признает? Почему?

— Черт его знает. Может потому, что у нас тоже европейская культура, они для нас свои? — задумался и Лёха

— Опять не пойму. Мы-то для них — азиаты. Никак не свои вообще. Чего ж мы к ним тремся? Как сирота приблудная, шелудивая?

— А знаешь, много думать — голова облысеет и устанешь зря. Давай я пойду у комиссара шахматы возьму, сыгранем — предложил потомок.

— А что, у него шахматы появились? — оживился Середа.

— Ну да, я у него доску видал шахматную, ящичек такой распашной.

— Так там внутри не фигуры, а кости домино. Я сам купился.

— Точно?

— Точнее не бывает. Фигуры высыпались при драпе, а никто не заметил, не до того было. Так что у нас сейчас культурного досуга — домино, да карты немецкие, но их все начальство не любит, словно сговорились. Да и с домино незадача — комиссар с командиром стучать со вкусом не разрешают, демаскирует и нервирует, дескать, понимэ? А без стука — радости четвертинка — пояснил артиллерист.

— Ну давай что другое придумаем. Баня занята? — спросил Лёха, тут же вспомнив, что для бани надо долго таскать воду и пилить дровишки.

— Второго взвода очередь, чужих не пустят. Побриться можно, пока мыло есть. Беда с мылом, прачки уже с золой стирают — ответил Середа.

— Не, нафиг нужно, меня шорсть не беспокоит пока. Погожу.

— Ну да, шорсти той у тебя на харе шесть с половиной волосин. Слушай, а тебе как пшенка? Я вот что-то ее видеть не могу, а ты?

— Да тоже надоела. Хотя опять смешно — когда мы вчетвером шлялись кто б нас такой угостил — урчали бы пожиравши — спросил Середа, посмеиваясь.

— Это точно. Еще б и добавки попросили — не стал спорить Лёха.

— Трижды.

— Ага.

Темнело. С центра лагеря, где был общий костер, освещавший в вечернее время лагерь — другого света не было — неожиданно раздался одинокий голос, выводивший хорошо разбираемые слова:

— А неплохо поет — заметил Середа. Потом глянул на приятеля и усмехнувшись предложил:

— Раз не получилось у нас с тобой в глубинных извивах души разобраться, можем поуслаждать себе слух. Ну и окружающим тоже, кто спрятаться не успеет. Ты как, петь любишь?

Лёха на секунду оторопел. Петь ему не доводилось ни разу, ну, может в детсаду или в начальной школе. Потом он вспомнил, что слов песен не знает вовсе. То есть знает сколько-то, но то, что слушал в прошлом времени в это не лезло никак. Потомок представил себе в лицах, как он орет во всю глотку широко популярное:

Поморщился, потому как сразу же себе представил офигевшие физиономии Семенова и Середы. Бурят может и ничего, он все-таки дикий человек, они там у себя в Якутии и не такое, наверное, поют, когда там с бубнами пляшут или там с чем должно.

— Медведь на ухо наступил? — по-своему понял, внимательно смотревший Середа.

— Я ж не глухой — не понял его потомок и закончил — я петь не умею, а слушать всегда пожалуйста!

— Тогда пойдем, я сегодня в голосе! Через прорезь пулемета я ищу в пыли врага! — артиллерист легко вскочил с бревнышка и потянулся.

— Пошли — согласился потомок и тоже встал, правда не так лихо.

Вылазка была с самого начала какой-то нелепой и кроме Середы да Бендебери остальные были тоже озадачены. Даже лейтенант был какой-то очумелый после того, как выслушал от командира боевую задачу.

Немудрено, потому как задачка не лезла ни в какие ворота для любого нормального военного человека. Надо было выдвинуться почти к самому райцентру, скрытно, разумеется, там проникнуть на территорию временных военных складов и провести на складах ревизию, словно это не армейские склады, а сельпо какое-то. При этом строжайшим образом запрещалось вступать в перестрелку с немцами и вообще привлекать внимание. В провожатые дали двух пацанят, похожих на таких же сорванцов, помогавших в поиске пушки. Еще дали десять человек для переноски тяжестей. В целом все выглядело как-то невсамделишно.