— Ну, пошли пока покурим, и ты мне всё-всё расскажешь. Эльвирочка Марковна, я Брагина ненадолго заберу, а вы его на то же самое место в очередь поставьте, пожалуйста.
Эльвира не реагирует, вглядываясь в бумажки на столе. Я встаю и непроизвольно морщусь, прижимая руку к груди.
— Но если товарищ ранен, при исполнении долга, — говорит строгий мужик из очереди, — мы его разумеется вперёд пропустим.
— Спасибо, товарищи, — реагирует за меня Лена и утаскивает из приёмной.
— Ну, как вы тут живёте? — спрашиваю я, когда мы заходим на маленькую кухоньку. — Кажется, сто лет не виделись. Ты замуж-то вышла?
Она тут же мрачнеет и, закуривая, пошире открывает окно. Поворачивается ко мне спиной и, глубоко затянувшись, выпускает лохматое облако дыма в створку.
— Прости, Лен, — говорю я извиняющимся голосом. — Но если честно, вот как на духу, твой Суходоев такой урод. Блин, он тебя вообще недостоин. Как он смог тебя окрутить-то? Я вот честно, до сих пор понять не могу. Разве тебе такой мужик нужен?
— А они что, — отвечает она по-прежнему глядя в окно, — на дорогах валяются? Такие, как ты что-то на меня не слишком-то много внимания обращают. Так что, как говорится, бери что дают…
— Да брось, Лен… — блин, дёрнуло же меня за язык про свадьбу спросить, капец, тупица. — Лен, ну, ты что. Ты ведь красивая, умная, таких как ты…
Я кладу руку ей на плечо…
— Так, ну хватит, — тут же раздаётся за мной голос.
Блин! Это залёт. Который по счёту уже?
— Ирина Викторовна! — резко оборачивается Иванова, и на лице её читается испуг. — Здравствуйте…
— Брагин, — устало выдыхает Новицкая. — Быстро ко мне в кабинет.
6. Тайный орден
— Здравствуйте, Ирина Викторовна, — говорю я.
— Лен, — игнорирует она меня. — Не в службу, а в дружбу, сделай кофейку, а? Эльвира моя отраву варит, а не кофе.
Иванова, ещё не оправившаяся от внезапного появления начальницы молча кивает. Смех да и только.
— Застращала ты народ, — заявляю я с усмешечкой, когда мы выходим в коридор.
— Один ты, я смотрю, совершенно бесстрашный, да? — хмурится она.
— Ну почему же, бесстрашный? Нет, конечно, просто у нас же с тобой чувства, вот я тебя и не боюсь.
— Чувства, ага, — с сарказмом повторяет она. — То-то ты на каждый столб кидаешься. Даже не на всё, что шевелится.
— Ты правда так думаешь? — спрашиваю я и останавливаюсь.
— Чего встал? Можно подумать, тебе не всё равно, что я думаю.
— Разумеется, мне не всё равно. И да, я действительно к тебе испытываю очень добрые и нежные чувства.
— Ты ещё за трибуну встань и объяви громогласно, а то не все слышали.
— Нет никого, не беспокойся, не скомпрометирую, — усмехаюсь я.
— Тут каждая дверь и каждая стена имеют уши, так что примолкни пока.
Мы входим в приёмную. Она проходит прямиком в кабинет, не глядя на посетителей.
— Брагин, заходи, — бросает она, и я, естественно, захожу, впрочем, никто не ропщет.
— Слушай, — продолжаю я. — Ты из-за Ивановой что ли взбеленилась? Так я…
— Егор, — перебивает она. — Какая нахрен Иванова? Иди ты в пень. Ещё к ней я не ревновала. Ты совсем уже? Хочешь сношаться со всеми подряд, сношайся. Я тебе мать родная что ли?
При известных обстоятельствах могла бы быть. Не моей, конечно, но какого-нибудь моего сверстника.
— Да, блин! Это ты совсем уже! Я не трахаюсь со всеми подряд!
— Ну и дурак. А я бы трахалась, будь я парнем. Бабам сложнее, сам понимаешь…
— Ир.
— Ладно, кончай уже дурью маяться. Чувства у него. Забей их себе знаешь куда, чувства свои? Забей и иди медленно-медленно, как мудрый баран из того анекдота. Мы с тобой никогда не создадим ячейку общества, даже если бы, повторяю, даже, если бы кто-то из нас этого и захотел. Мы с тобой заключили брак с комсомолом, понимаешь? По крайней мере, я и, по крайней мере, на ближайшую пятилетку. Мне сейчас не до пелёнок и борщей. Ну, и как бы в глазах товарищей выглядела семья, в которой жена почти вдвое старше мужа?
— Ну, во-первых, не вдвое, — улыбаюсь я, — А во-вторых, чем старше мы будем, тем незначительнее будет казаться эта разница. Когда тебе стукнет лет сто, никто и внимания не обратит, что мне ещё только восемьдесят семь. Или восемьдесят шесть.
— Так, Егор, хватит. Остановись, закрываем тему. Мы с тобой близкие друзья, и этого достаточно. Причём, ты мой единственный настолько близкий друг.
Она выделяет голосом слово «настолько», чтобы не оставалось никаких сомнений, что именно имеется в виду.
— Все твои предшественники, — продолжает она, — как тебе, наверное хорошо известно, были сброшены с корабля истории, а ты вот удержался. Так что давай будем это ценить. Мы свободные люди, я, тем более, уеду скоро. Поэтому договоримся, что ничего друг от друга не требуем.
Это что за аттракцион неслыханной щедрости?
— Я тоже могу уехать туда же. Или… Постой… У тебя кто-то появился? — спрашиваю я.
— Это совершенно неважно, — пожимает она плечами и на мгновенье замолкает. — Хотя нет, важно. Важно, чтобы мы даже не догадывались о похождениях друг друга. Идёт?
Если честно, мне делается страшно неприятно, оттого что она считает меня таким неразборчивым и невоздержанным. Шутки шутками, но это так себе репутация. Интересно, все думают так же, как она или нет?
— Ир, ни с Куренковой, ни Ивановой у меня ничего никогда не было. Просто к сведению.
— Ладно, хватит уже. Всё, правда, хватит.
Заходит Иванова с двумя чашками кофе — для Новицкой и для меня.
— Спасибо, Лена. Так вот, Егор, я поговорила с товарищем Ефимом, и он твою идею с военно-патриотическими отрядами поддержал.
— Спасибо, Лена, — принимаю я кофе.
— Ирина Викторовна, я оставлю бумаги, ладно? — спрашивает она. — А вы потом глянете, когда время будет, хорошо?
Новицкая кивает.
— Так вот, он говорит, — продолжает Ирина, — что это очень своевременное предложение, давно, говорит, назрело подобное решение. В общем, он хочет с тобой поговорить на эту тему, поэтому ты, пожалуйста сходи к нему, только, как следует подготовься, потому что будет много вопросов. Или… знаешь что, сходим вместе, чтобы… в общем…
Ну да, разумно, чтобы её не отодвинули от этой идеи. Иванова выходит из кабинета.
— Думаю, ты бы могла, — говорю я, — и в обком с этим делом сходить. Мы сделаем наш отряд, городской, но по области тоже можно, областной штаб, потом замутим.
— Нет, в обком я это дело не понесу, сейчас, по крайней мере. Они, если идея понравится, себе её присвоят или вообще зарубят. И останемся мы с тобой у разбитого корыта. А так, в случае чего, скажем, первый секретарь горкома КПСС товарищ Захарьин Ефим Прохорович поручил и дело в шляпе. Соображаешь?
— Тяжело новичку в аппаратных играх ориентироваться, но я соображаю, да.
— А с медсестрой? — вдруг спрашивает она?
— Что с медсестрой? — удивляюсь я, но тут же сообразив, о чём речь, улыбаюсь.
— С той симпатичной дурочкой в Москве, — хмурится Новицкая, разглядывая мою улыбку.
— Нет, клянусь интимными частями тела.
— А с таджичкой?
Блин! Ну вот, приехали… С таджичкой ни разу, а вот с узбечкой, да, было кое-что, но тебе лучше об этом не знать и даже не думать. Так что ли?
— И с таджичкой тоже ничего не было, — не моргнув глазом вру я.
Ненавижу себя за это, но не признаваться же, в самом деле… Она пристально и долго смотрит в глаза. Блин-блин-блин…
— И вот ещё что про обком.
Опять меняет тему… Пронесло вроде. Пронесло… Но, если честно, мне это всё как-то не нравится, надо по-моему прислушаться к поучениям генерала Скударнова, и остепениться в вопросах половой распущенности. Если получится, конечно.
— Что же? — невинно хлопаю я глазами.
— Есть такой поц, Эдуард Снежинский, инструктор обкома.
— Уже инструктором стал?
— Да, на днях, недавно совсем.
— И что с ним? Урод редкостный, как мне показалось.
