Лермонт прав: от утренней трапезы в животе не осталось ни следа. Но между тем, последний встреченный нами по пути лес остался далеко позади — и хотя лес это всегда опасность засады, все же стена деревьев неплохо защищает и от пронизывающего ледяного ветра, и от поземки, несущей в глаза ледяную взвесь… А кроме того — лес это источник дров для костра, весьма ценного в степи ресурса! Но сейчас в стороне от зимника лишь изредка чернеет кустарник, еще не целиком укрытый снежной шапкой, да виднеются одинокие деревья.
Степь, будь она неладна!
Хорошо, что есть зимник, притоптанный конскими копытами, да с четко виднеющимся санным следом — но коли начнется сильная метель, она закроет от нас дорогу. И как тогда ориентироваться в степи⁈ Одна надежда, что встречающие служивые из Ельца нас найдут — вот только местных детей боярских иль казаков пока что-то не видать. А вот резко усилившийся ветер гонит по дороге поземку — прямо нам в лица! Кроме того, ярко светившее до того солнце неожиданно быстро закрыли откуда не возьмись налетевшие тучи, темные, практически черные — и тут же с неба начал падать редкий пока снежок… Однако я не понаслышке знаю, как быстро столь редкий снежок сменяется плотным снегопадом. Господи, хоть бы не метель! А то ведь реально останемся посреди заснеженной степи в паре десятков верст от спасительного града. И пролежим здесь до весны, пока вороны да волки не похоронят моих рейтар в желудках…
— Нужно укрытие. И огонь! — твердо произнес посерьезневший финн, словно прочитавший мои мысли.
— А то без твоих гениальных изречений мы этого не понимаем, умник. — Лермонт картинно закатил глаза.
— Не нам. Лошадям. Посмотрите, как они дышат. Еще немного и нам придется идти пешком. — Тапани указал на морду моей кобылы. Лошадка кусает удила, фыркает и вскидывает голову; изо рта ее валит белый пар.
— Степан прав, Джок. Если начнется снегопад, да еще и с таким сильным ветром, нас может просто занести сугробами. И даже если мы из них после выберемся, дорогу найти будет ой как непросто. По направлению может, и сориентируемся — по солнцу и звездам… Да только выйдем в итоге или севернее града, или южнее верст так на десять-пятнадцать! А дальше что — и вовсе уйдем в татарскую степь⁈ Ладно, вот что я предлагаю: постоим немного на месте, дадим передохнуть лошадям. Когда московиты поравняются с нами, отправим весь десяток на помощь финнам: служивые помогут ветеранам роты в случае метели — русы знают, что делать в таких ситуациях. Окружат стоянку возами по кругу, укроют за ними лошадей, лягут с ними рядом — и тогда сумеют пережить пургу, не замерзнут, греясь теплом животных и товарищей… Ну а сам бы я попытался проехать еще немного вперед — глядишь, сумеем найти удобное место для стоянки, а то и встретим наш «почетный эскорт» из Ельца. Вы со мной?
Мгновенно подобравшийся и посерьезневший Джок лишь молча, утвердительно кивнул, в то время как Тапани, пристально вглядывающийся вперед, неожиданно предложил:
— Кажется, я вижу впереди что-то, похожее на рощу… А если в степи есть роща, то я нутром чую, что там найдется и источник воды, и сушняк для костра наберется! Себастьян, дожидайтесь московитов, а я съезжу на разведку — и тут же вернусь за вами.
Я с легким недоверием посмотрел вперед, в сторону, где Тапани заметил колок — небольшой степной лесок, а вернее сказать, именно рощу. Но в белесой пелене так ничего не разглядел — и с легким недоверием обратился к финну:
— Ты уверен? Я ничего не вижу.
— Йоло, ты видно сходишь с ума в этой ледяной пустыни! Там ничего нет!
Но Тапани с усмешкой явного превосходства и уверенности в себе снисходительно ответил на выпад шотландца:
— Джок, я родился в Суоми, в краю рек, озер и лесов. Я охочусь столько, сколько себя помню — и взгляд мой будет острее, чем у тебя, да и у Себастьяна!
Немного подумав, я согласно кивнул:
— Добро. Только будь осторожнее.
Кивнув в ответ, финн уверенно двинулся вперед и вскоре скрылся за пеленой усиливающегося снега. Потянулись томительные мгновения ожидания — и, ерзая от нетерпения в седле, я едва сдержался, чтобы не рвануть навстречу дозору! Но старый друг был прав: нашим заводным лошадям все же нужно дать хоть короткий отдых — и я дал своей кобыле постоять на месте несколько минут прежде, чем следующий позади дозор приблизился к нам с Джоком:
— Возвращайтесь к обозу! Если будет метель, помогите финнам построить возы кругом и укрыться! Если же пурга пройдет стороной, идите по нашему следу, мы найдем место для стоянки!
Не доехав до нас с Лермонтом пару десятков шагов, Прохор, десятский голова московских рейтар, только кивнул — после чего, вскинув над головой руку, развернул десяток и погнал его назад, к обозу. Мы же с шотландцем наконец устремились вслед за Йоло, перейдя на легкую рысь — все-таки лошади немного отдохнули…
Удивительно, но спустя всего минут пять конского бега небо над головой начало разъясниваться — а уже густо поваливший снег в одно мгновение сменился мелким и редко падающим снежком. Первые солнечные лучи словно прорвались сквозь пелену туч, радуя сердце — хоть и нисколько при этом не грея! Но как только встречный ветер поутих — тут же стало полегче… А вскоре впереди завиднелась и фигурка одинокого всадника, неспешно следующего по зимнику — и, о чудо, небольшая березовая рощица примерно в полукилометре от нас!
Мы с Лермонтом молча поднажали, догоняя Тапани — и еще несколько минут спустя наконец-то поравнялись с победно улыбающимся финном.
— Все-таки справедливость существует! — засиял горец. — После всего, что мы пережили, нам просто должно было повезти. Скорее же вперед, к роще, где мы сможем развести костры, вдоволь наесться горячей пищи — и хоть немного отдохнуть!
Я невольно усмехнулся над заявлением хайлендера, хотя абсолютно полностью разделяю его восторг. Но особенно меня восхитил Йоло:
— Степан, остроте твоего зрения позавидует и орел! Я вообще ничего не видел впереди, а ты как-то умудрился разглядеть рощу!
Финн улыбнулся щербатым ртом:
— Говорю же, я с детства охочусь…
Когда первый восторг при виде колока поутих, я поймал себя на мысли, что уже очень устал. Да и судя по осунувшимся лицам моих товарищей, им многодневный путь по заснеженным дорогам южной Руси также дается непросто; а уж резко усилившийся с ночи мороз и вовсе выматывает рейтар. Особенно тяжело горцу — финн хотя бы знаком с холодами и снежными зимами, да и я как бы «вырос» в здешних местах. Правда, под «вырос» — это, конечно, весьма условно… Ну и потом, ночевать на снегу в середине декабря в той жизни мне точно не доводилось!
Совершенно некстати вернулись неясные волнения на счет будущего обучения порубежников. Послушаются ли Ляпунова служивые, соберутся ли в крепости должным числом? И послушаются ли они нас, когда мы попытаемся переучить их на рейтар⁈ Кто мне только уже не сказал, что елецкие ой как чужаков не жалуют! А с ними заодно и ливенские, и лебедянские, и воронежские… Причем когда я говорю о «чужаках», то речь идет о московских воеводах и служивых, а не о наемниках-немцах! И под «не жалуют» кстати, можно вспомнить такой вот «рядовой» эпизод, как разгром царской рати под стенами Ельца во время восстания Болотникова, которое, в сущности, от Ельца-то и развернулось победной поступью! «Елец — всем ворам отец» — эта поговорка родилась именно в семнадцатом веке, и касаемо событий именно Смуты… И ведь не объяснишь местным служивым, привычным выживать в степном порубежье, что я вроде бы как и свой! Нет, авторитет заслужить делами — вот только хватит ли на это время⁈
Между тем, за тревожными думами зимник подступил практически к самому колоку, не дотянув до рощи лишь с сотню шагов и завернув в сторону у густых кустов шиповника. На последних, кстати, еще виднеются кровавые капли не опавших ягод; можно будет бросить их в кипяток, и тогда получится какой-никакой взвар, как местные его именуют… От шиповника в сторону рощи ведет довольно-таки широкая, натоптанная тропа — ну а как еще? Ведь удобное же место для стоянки… Замерев ненадолго у развилки, я решительно послал лошадь вперед, по тропе — но тут за спиной раздался несколько встревоженный голос Тапани:
