Опять обдуривать нас пришел… - услышал я этот и подобные шепотки.
- Капитан…
Да, называть себя Бушико всем велел капитаном. Даже, приказ соответствующий самолично издал. Ну, тут уж и сказать нечего.
Первый месяц после своего появления в лагере Бушико был тише воды, ниже травы. Учёт работы вел хорошо, деньгами солдат не обижал. Еженедельно выдавал положенное до сантима.
Далее деньги стали выдаваться два раза в месяц, затем – один раз и не полностью.
Солдаты предъявили претензии десятникам. Те в грудь себя били – сведения о количестве отработанных каждым лесорубом часов подаем правильно и своевременно. Это Бушико что-то мудрит.
Пошли всем коллективом к поручику-капитану.
Тот руками замахал, на безобразия в штабе округа сослался. В Безансоне у французов де полный бардак, два и два сложить не умеют, денег всегда меньше дают, он чуть ли не из своих докладывает.
Десятники пригрозили в Безансон пойти, сами во всем разобраться.
Тут и выяснилось, что якобы у Бушико самого не всё в ладах с арифметикой. В детстве его корова бодала, он испугался и с этого времени у «французского подданного» в голове цифры путаются.
Попросил он тогда ещё у десятников себе в помощь грамотного человека для ведения учета работы и начисления денег.
На работу по учётной части ля-куртинцы поставили бывшего ротного писаря и тот за пару дней всё в порядок привёл. Деньги лесорубы стали получать сантим в сантим.
Однако, всё хорошо было не долго.
После того, как в России произошла Октябрьская революция, французы для русских трудовых рот норму питания сразу урезали.
Комендант лагеря английский полковник Кольден предложил Бушико организовать для русских отдельное питание. Из-за уменьшения норм, по его словам, они уже не могли из одного котла с канадцами столоваться.
Бушико об этом десятникам сказал, те – солдатам-лесорубам. В делянках дело до забастовки дошло. Бушико предложил из заработанного доплачивать и продолжить питаться вместе с канадскими солдатами. Наши согласились, но скоро поручик опять с деньгами запутался. Многовато что-то получалось из заработка выкладывать. Десятники и здесь его на писаря Ананченко заменили. Тут же всё пошло по-честному и без обмана.
Авторитет мартышки с длинным носом упал ниже низкого. Никто его сейчас уже и не слушал.
Ананченко, Ананченко… Что-то не припоминаю я такого…
Оно и понятно, в ротах-то вон сколько солдат было.
Может он мне поточнее наше местоположение разъяснит?
- Можно мне с Ананченко переговорить? – обратился я с вопросом к одному из ля-куртинцев.
- Вон он, в углу на кровати сидит.
Моё предположение оказалось верным.
- Это – ля-Жу. – выложил из кармана Ананченко монетку.
Я кивнул. Пусть франк будет железнодорожной станцией.
- Это – Понтарлье. Там тоже наши работают. Пятьсот человек.
Ещё одна монета легла на одеяло.
- От ля-Жу до Понтарлье семьдесят километров по дороге. Я туда за канцелярскими принадлежностями езжу, - пояснил Ананченко свою осведомленность.
Ну, и что дают мне эти монеты?
- Под Понтарлье есть лагерь. Ну, там, где эти пятьсот наших… - рассказ писаря особой связностью не отличался. – От него до Швейцарии совсем рукой подать. За последние два месяца туда убежало почти сто пятьдесят человек. По-всякому – группами и поодиночке. Один унтер сразу шестьдесят человек в Швейцарию увёл…
Что, про Швейцарию у меня на лбу написано? Ну, что я туда собрался?
Ананченко ещё одной мелкой монеткой лагерь русских лесорубов обозначил, а затем пальцем черту по одеялу провел. Это в его изображении была, так надо понимать, граница Швейцарии.
- Но! – палец Ананченко устремился в потолок. – Там горы. Пограничники с той и другой стороны. По дороге не пойдёшь. Тропы знать надо…
Тропы… Где я про эти самые тропы узнаю?
Глава 18 Беглецы-черемисины
Кто про тропы в Швейцарию может знать?
Контрабандисты. Кто же ещё…
Это первое, что мне на ум пришло.
Согласен со всеми, согласен. Конечно, это – глупость.
Нет, то что контрабандисты про тропы знают – не глупость. Глупость думать, что они мне дорогу через границу покажут.
Выхожу я, такой красивый, на площадь в ближайшей французской деревеньке и ору что есть мочи… А, как, только так. Подходите мол сюда, кто товар через границу воровским образом таскает. Расскажите про ваши тайные пути-дорожки.
Тут все и выбегут. Три раза.
Разные варианты перехода границы предложат.
Выбирай, что душенька пожелает.
Просто местных жителей начать расспрашивать?
Едва ли прокатит… Кто я для них? С какого перепугу они начнут со мной откровенничать? Повезёт, если за такие расспросы жандармам не сдадут. Тут тонкий подход какой-то нужен.
Так я думал, сяк, но ничего хорошего в голову что-то не приходило.
Едва-едва слабенький проблеск в моих мыслях появился, как Бушико всё испортил. Сегодня воскресенье, люди думали от его морды хоть день отдохнуть, а он тут и нарисовался.
- Где?! – слюной на три метра вокруг себя брызжет.
- Кто? – Ананченко, он у дверей казармы стоял, пошёл куда-то, а поручик-капитан его чуть с ног и не сшиб.
- Кто-то!!!
Совсем с ума съехал Бушико…
- Кто-то!!! – заело пластинку у придурка.
Оказалось, что двое наших вчера не обедали и не ужинали, сегодня – не завтракали. Дисциплинированный канадский повар об этом куда положено сообщил. Такого в нашем лагере отродясь не бывало, чтобы русские солдаты есть не приходили. Ну, если они не на больничной койке или, как тот же Ананченко, не отправлен за писчими принадлежностями для себя и для всей канцелярии в Понтарлье. Ну, на этот счёт повару заранее всё сообщается и лишние порции не готовятся. С продуктами сейчас хуже не бывает и каждая крошка на учете.
- Где? – пошёл по второму кругу владелец выдающегося носа.
Ананченко даже своё лицо рукой прикрыл, чтобы на его слюна не попала.
Бушико – власть. Пусть и формальная, но – законная и официальная.
Нас из казармы на мороз выгнали, по головам считать начали. Бушико бегает, суетится. Не иначе, хвоста ему
