Пропал сахар, потом мука, лапша. В городе был специальный молочный магазин, и там ещё можно было достать сливочное масло, сыр, сметану, кефир, ацидофилин, но очереди были такие, что мама не горюй — туда тащились со всего города, потому что молочные отделы во всех районных магазинах были абсолютно пусты. В пору закрывать, и вешать табличку «Все ушли на фронт». Про колбасный и говорить нечего. Там был шанс купить только залежалое, синее сало, либо пельмени в пачках, от которых могло быть несварение.
Ближе к Новому Году из продажи исчезло вообще всё. В магазинах на полках стояли бесконечные ряды трёхлитровых банок с берёзовым соком, пачек с сухарями, апельсиновой жвачки и банок с морской капустой. Кроме хлеба, есть стало нечего. Тут же ввели талонную систему. Про талоны в других городах говорили давно, но в Н-ке ещё бог миловал как-то. Сейчас вот... Добралось...Теперь раз в месяц надо было идти в ЖЭК, и там, отстояв огромную очередь, получить талоны на количество прописанных в семье. Получить можно было любому прописанному, поэтому зачастую и Жека или Серый таскались туда, отстаивая огромные очереди. Но получить талон это одно. Главное это отоварить его. Найти магазин, где «выкинули» тот же сахар, и купить там, опять же, отстояв огромную очередь. При этом сахар мог тут быть, а муки не было. Её надо было искать в других магазинах. Попытка накормить семью превращалась в головоломку, которую люди решали неделями.
Или в кооперативных магазинах. Там-то вообще всё можно было купить, были бы деньги... И у крутых... У них было всё. Жека ни разу не видел, чтоб они давились в очередях за водкой или сигаретами. Всё брали или в кооперативных, или у знакомых на складах.
Бате в 1990 году на заводе понемногу по бартеру стали завозить дефицит. Куртки, кроссовки, аудиокассеты, продукты. Но давали их не просто так, любому дураку. Надо чтоб рабочий был не замечен в производственных нарушениях. А так как таких было большинство, то дефицит разыгрывали в лотерею. Как говорили мужики, «тянули». Садились в круг, ломали спичку, один перемешивал столько спичек, сколько было в коробке, и все по очереди вытаскивали. Кто вытащил ломаную — тот выиграл.
Жеке батя очень удачно вытянул китайскую куртку, и китайские кроссы. Вернее, вытянул-то себе, но размер и ростовка оказались такими, что батя носить её не смог — она ему до колена была. А Жеке в самый раз. Курточка, конечно, осенняя, на отстёгивающемся меху, но выглядела как Аляска, и Жека гонял в ней зимой, несмотря на лёгкость. В шубе ходил если совсем уж дубарь на улице. Ещё батя вытянул китайскую же аудиокассету неизвестной китайской фирмы «National». На вид крутая, 90 минутка, с серебристой этикеткой. Батя сказал, что 9 рублей за неё отдал. Жека пошёл в студию звукозаписи в Дом быта в предвкушении записать что-нибудь этакое на такую крутую кассету. Посмотрел список, новая группа «Каролина» появилась. Стоит записать! На одну сторону «Каролину», на другую «Летний сад». А звукозаписчик разбил его ожидания, сказав, что на такую конченую кассету качественная запись не гарантируется, она для диктофонов и для автоответчиков, а не для записи музыки. И правда. Записалось так себе. Низов и высоких вообще нет, одна середина, да и уровень записи плавает.
Зимой ходили с Сахарихой в кино несколько раз. Тогда много фильмов хороших показывали, даже совковых. «Маленькая Вера», «Фанат», «Игла» с Витюхой Цоем. Было что посмотреть. Договаривались заранее. Жека ждал Светку у подъезда, потом шли на трамвай, ехали пару остановок. И вот оно. Здание кинотеатра.
Глава 8. Старые друзья
Приезжали заранее, хотя бы за полчаса-за сорок минут. Это уже как ритуал был. Сначала резались в игровые автоматы. В «Тир», «Морской бой», потом шли в кафетерий, покупали вкуснейшее ванильное мороженое в металлической розетке, посыпанное шоколадом и орехами, брали бутылку «Дюшеса» на двоих. Иногда ромбабу или кекс. Светка почти всегда платила сама. Денег у неё всегда как у дурака махорки. Жека пробовал возражать — деньги у него тоже были, он же пацан, должен сам платить, но Сахариха хихикала, и вытаскивала из кармана целый пучок мятых купюр разного цвета. Были там и трёшки, и пятаки, и четвертаки и чирики. Хотя, Жека ещё когда ползал с грузинами по барахолке, помнил, как Георгий поучал его.
— Женщын... Цвыток! Ммм... — грузин картинно целовал щепоть, откидывая потом руку в сторону. — Мущына платыт за ныго должын! Сначала жына платы, потом лубовныц платы! Настояшый мушын за всё платыт должын!
После кафешки шли в зал. Хоть ходили вечером, и многие фильмы были с надписью «Дети до 16 не допускаются», никто на контроле паспорт не спрашивал. Садились чуть ли не на последний ряд, Жека брал Светку за руку, так и смотрели, иногда шёпотом о всяком переговаривались. Потом ехали так же на трамвае домой, уже поздно. Светка внаглую садилась Жеке на колени, и клала голову ему на плечо. Жека провожал её до дома, даже до квартиры. Она потом подпрыгивала, обнимая его за шею, и цепляясь ногами, повисала на Жеке. Долго целовались.
Вообще, в подъездах зависали часто. Позвать к себе нечего было даже и думать. Во первых, обстановка бедновастенькая, крашеный масляной краской пол, белёные стены, обычные лампочки на потолке. Во вторых, народу всегда навалом. Да и что делать-то? Сидеть в своей комнатёнке на деревянном стуле? Так и это стрёмно — в квартире кельдым, постоянно все ходят туда-сюда, сёстры-братья бегают. Крики, ор. Мать с отцом недовольны будут...
Светка один раз позвала Жеку к себе, когда брат на машине на пару дней уехал в другой город, и Жека офигел. Живут же люди! Трёшка на третьем этаже. Везде красивые импортные обои, на полу где линолеум, где паркет. Огромные пушистые паласы. На стенах ковры. Громадная югославская стенка в зале, сверкает хрусталём, на тумбочке импортный телевизор с гордой надписью «Sharp», под ним видеомагнитофон «Panasonic» , за стеклянной дверкой куча видеокассет. Рядом тумбочка с блоковой аудиоаппаратурой, так и блестит серебряными ручками. Всё высшего класса. Кассетная дека, тюнер, эквалайзер, усилок «Корвет». Громадные колонки АС-90 в углах комнаты. Хрустальная люстра. Телефон на журнальном столике.
Сахариха призывно мотнула головой, и пошла в свою комнату. А у ней там обстановочка... Настоящая деревянная кровать с ярким японским пледом, дорогой письменный стол с учебниками и тетрадями. Двухкассетник «Сони»на нём же.
В комнате бардак. Небрежно разбросанные вещи на кровати. Трусики, лифчик, майка, трико. Светка сгребла всё в кучу, и засунула в шкаф. Сбросила куртку-аляску на пол, бухнулась на кровать, и дурачась, потащила Жеку за руку к себе.
Полчаса пролетели незаметно... Потом стояли на балконе, курили, обнявшись...
— Пока, Жекич... — буркнула она напоследок, явно недовольная собой. Но Жека уже знал, что надо делать в этом случае. Рывком притянул к себе, и поцеловал в ароматные губы.
— Я рад, что ты есть у меня...
По лестнице сбежал со второго этажа, и выйдя расстёгнутый на мороз, остановился, дыша полной грудью. Район переливался огнями, ещё у многих стояли ёлки. Ну до чего хорошо жить! Да ёлы-палы, как классно! Не в силах сдержать порыв счастья, веселья, и радости, Жека заорал во всё горло, хоть и пьяным-то не был... Эхо разнесло вопль по всему микрорайону. Потом пошёл домой, подкидывая и ловя спортивную шапку.
Учёба протекала не спеша. Со второго курса началось промышленное черчение, и предкам пришлось купить тубус для чертежей. Училка сказала, надо кульман. Да где ж его взять-то... Купили дипломат. С пакетом ходить было уже стрёмно — парень почти взрослый. Уроки Жека обычно делал на столе, в кухне, но на нём не почертить. Пришлось предкам в кредит покупать письменный стол, что было уже признаком крутости. А ещё набор для черчения, бумагу формата А1, пенал, циркули, твёрдый и мягкий карандаш, линейки, шаблоны. Вечерами Жека, раскинув огроменный лист бумаги на письменном столе, и придавив его книгами по краям, включал дискач на мафоне, и рисовал валы, шестерни, и прочую ерунду. Причём надо чтобы всё было по ГОСТУ — все линии, буквы чертёжным шрифтом. Училка по черчению была строгая, и докапывалась до малейших помарок. А вы попробуйте вручную, без кульмана, нарисовать такую портянку, и чтоб без единой ошибки? Всё равно, нет-нет, да мазня всплывала. Четвёрку с минусом по черчению всегда как отмаливал. Но до трояка не опускался, с повышенной стипухи не слетал.
