Блин! Ещё раз! Двести золотых с мелочью в казне. Куда делось всё остальное, под большим вопросом. Из вариантов: Первый вариант: деньги пущены в оборот. Но где он этот оборот? Старый барон не любил доверять важные вещи бумаге. Второй вариант: деньги отданы по долгам гномам. Бородачам старый барон должен даже после своей смерти. Я, как его официальный наследник, несу ответ по долгам. Естественно, только если соглашусь на наследство. Третий вариант: есть ещё одна касса, спрятанная на чёрный день, только где её искать.
Чтобы вы лучше поняли, в какой я жопе… В среднем зарплата дружинникам выходит около семи серебра в месяц на рыло, у кого-то больше, у кого-то меньше. Семь серебра – это ползолотого. В столице на такие деньги невозможно прожить, но тут не столица и цены во многом меньше. К тому же дружину, в отличие от гвардии короля, я кормлю, даю крышу над головой и сам покупаю доспехи и оружие. Так что дружинники получают по местным, пограничным меркам очень до хрена.
У меня уходит в месяц только на содержание дружины около шестидесяти пяти золотых, а в казне всего двести монет. Непорядок, надо сокращать расходы на дружину.
В общем, наличие денег в казне не было бы такой проблемой, платил бы и дальше по старой тарифной сетке, если бы не одно «но». Баронство на осадном положении. То есть я не могу продать на ярмарках продукты, произведённые крестьянами. Не продам продукты – продукты сгниют. Сгниют продукты, у меня не будет денег. Отсюда вопрос: на что мне содержать дружину через несколько месяцев? Забесплатно никто горбатиться не хочет, тем более если это опасно для жизни.
Сейчас я, по идее, должен вам что-то красиво соврать, что распорядился, и вокруг наступил мир и процветание, но хрен там. Это жизнь, а не фантазии. Все жрать хотят, и крестьянин, и дружинник, и придорожная синявка.
Думаете, я просто распоряжусь – и всё само собой образуется? Вроде той чуши, что простолюдины люди подневольные и из-за страха будут меня во всем слушаться? Перегнёшь палку и сам будешь не рад. Тут пограничье, несогласные с прихотями дворян вливаются в местные разбойники. Умеренная оппозиция, мать её так! То, что оппозиция имеет право на протест, я согласен, но их методы, убийство всех, до кого дотянутся – это перебор.
Я стоял у озера. Безветрие. На озере почти нет волн. Камни. Разные камни. Есть камни – валуны. Есть камни – галька. Песок под ногами. И серые волны мёртвого озера.
Моё озеро мёртво. Озеро, в котором нет рыбы и водорослей. Моё озеро – это просто вода. А я мечтаю о том, чтобы в этой воде была рыба… Вода, в которой нет жизни, как это красноречиво для психиатра…
Я принимал своё ополчение, собранное по моему приказу старостам. Шестьсот восемьдесят три человека, включая стариков и детей. Это те, кто не задействован в военной службе. У всех дети, семьи… Да и просто они жить хотят.
Что я мог им сказать, из того, что их воодушевит и подвигнет встать под моё знамя?! Я ничего им не мог сказать.
– Все вы собраны здесь по моему приказу – начал говорить я, и за мной повторял, орал десятник Эрте. – Кто хочет быть настоящим мужчиной?!
Эрте орал вслед за мной, а я офигевал от себя самого. Господи, что я несу?! Если кто думает, что рядом почти с семью сотнями можно что-то говорить шёпотом, а не орать, то вы дебилы, вас бы в армию. Да, не об этом речь. Я говорил не то. Не те слова говорил!
– Кто хочет войны и славы! Выйти из строя! – орал я, а вслед за мной повторял Эрте. Никто не вышел.
– Обещаю деньги и славу! – орал я, а за мной Эрте. Никто не вышел.
Никто не вышел, и сейчас, по идее, я должен взбеситься и всем показать, что значит «наматывать верёвку на…». Но вы ошиблись. Я слегка дистанцировался от происходящего. Помолчал. Понял, в чем загвоздка.
– Старики и дети не нужны, – орал я, позабыв про Эрте. – Всех убьют! Ваших матерей изнасилуют! Ваши сестры уже шлюхи! Они могут сопротивляться, но их будут использовать! Ваши братья, дети, внуки убиты!
Я заткнулся. У меня запершило в горле. Я всего лишь я. Я не властен над людьми. У людей всегда своё мнение.
– Я набираю себе гвардию! – орал я. Эрте орал вслед за мной. – Кто не гвардия – идёт первым на стену!
Уже что-то. Я вижу, что последние слова зацепили за ум самых умных.
– Кто не военный второго призыва, тот платит вдвое больше налогов! – продолжал я стращать.
– Всё понятно. – шепчу я сам себе. И после заорал: – Живые, шаг вперёд! Те, кто умрёт!.. Стоять на месте!
Не сразу, но некоторые люди двинулись вперёд. Я понимаю, что далеко не все слышали меня, но стадное чувство ещё никто не отменял. Вышло из строя только около трёх десятков.
– Вы все говно! Вас будут резать илмарцы! Баб трахать! Кто трус – стоять на месте!
Адрус рядом со мной засомневался. «Очко зажало от такой массы, пусть даже и крестьян. Он что-то мне шептал, но кто его слушал.
– Мне плевать, кем вы были! Илмар будет убивать всех! Кто сомневается, тот дурак!
В общем, я нёс всякую чушь, но на неё почти никто не повёлся. Едрён батон, срыв мобилизации.
То, что на меня забили простые крестьяне, я стерпел. Вызвал к себе старейшин и чётко сказал, что от каждой деревни мне нужно тридцать добровольцев. Кто не даст добровольцев, тому повышенные налоги за охрану их спокойного сна. Суть предложения к старейшинам в том, что добровольцы не дружинники, а ополчение. Они не воюют, а дополнение к войскам.
Помню, я что-то брякал насчёт законов военного времени и что нам надо всем быть как один. Сам себе поражаюсь, какую чушь я нёс. Такую чушь хорошо нести неопытным мальчикам, а не битым жизнью мужикам. Они же не мальчики, сами всё понимают, но не говорят. Ситуация из категории «верхи хотят – низы понимают, что так для всех лучше, но платить жизнями не желают».
Чтобы вы меня поняли, поясню на истории Земли. Волнения на Украине. Луганск и Донецк. С одной стороны, укуренные фашисты, ровняющие «Градами» мирные города. С другой стороны, неорганизованная толпа мятежников.
Поймите правильно, гражданская война это самая страшная из войн. Брат на брата, сын на отца, мать убита твоими соседями по фронту. Не об этом речь.
Когда из России ехали добровольцы на войну, из них мало кто держал оружие в руках в последние десять лет жизни. Добровольцы бросали семьи, дела и бизнес, а им навстречу ехали в Россию те, кто бежал от войны. Сколько было добровольцев из России? Тридцать? Пятьдесят тысяч? Не в этих цифрах дело. Сколько сбежало хохлов от войны? Полтора, два миллиона, из которых половина недомужчин.
Почему простой слесарь из Сибири умер за свои убеждения вдали от своей земли, а хитрожопый хохол убежал, забыв свою малую родину Почему малую родину одних защищают другие, которым по сути нет дела до этой земли?
Бегство миллиона недомужчин… Что это?! Трусость? Расчёт? Или они просто быдло, стелющееся под любую власть, у которых нет гордости, нет чести, нет яиц?! Пока одни думали, как унести ноги от войны, другие влезали в долги, чтобы на перекладных добраться до передовой.
Я не спорю, что было всякое. Что было два параллельных набора в добровольцы. Были те, кому платила Россия за участие, и были те, кто воевал по зову сердца. Последних было намного больше.
Я всё понимаю. Я могу понять, если у мужика малые дети, семья и прочее. Я не понимаю другого. У добровольцев тоже были семьи, а они всё и всех бросили. Пошли воевать за то, что они считали правдой. Именно считали правдой! Ведь правда у каждого своя.
Своя правда есть и у тех, кто убивал мирное население с другой стороны. Кому-то это может показаться странным… Но и у них есть своя правда!
Если вы меня не поняли в этом, то я сочту за честь пожать вам руку.
А если поняли сказанное, то теперь я попытаюсь понять, кто вы. Вариантов всего три: такие же, как я; дураки или просто сволочи…
Сейчас в долине такая же ситуация. Есть кадровые военные. Есть те, кто понимает, что нужна мобилизация, но желают отсидеться за чужой спиной. Этих как всегда гораздо больше. Третью категорию не хочу упоминать…
