— Фердинанд, вы слишком явно выказываете свои чувства. Это неприлично для дворянина, — заметила я.
— Я делаю это нарочно, потому что прекрасно понимаю, что иначе ты не осознаешь и доли моего недовольства. Лучше подумай о моем особом отношении к тебе, — ответил он, но я не была в восторге от этого ”особого отношения“, которое включало в себя получение таких неприятных взглядов. — В любом случае, что это была за чушь насчет обучения детей членов бывшей фракции Вероники твоему методу сжатия? Разве ты не говорила, что откажешься давать это знание твоим противникам?
— Я не собираюсь учить этому своих будущих врагов, это осталось неизменным, но только когда я поговорила с детьми членов бывшей фракции Вероники в Королевской академии, я поняла, насколько велика эта фракция и насколько мало бывает общения между её вроде бы членами. Раньше это была самая большая фракция, верно? Невозможно просто уничтожить их всех, так что не согласитесь ли вы, что очень важно привлечь некоторых из них на нашу сторону?
Фердинанд молча выслушал меня и жестом велел продолжать. Однако в его глазах виделось не одобрение, а легкое раздражение.
— Кроме того, есть много детей, которые жалеют, что обманули Вильфрида, не понимая, что они делали в то время, — продолжила я. — Так же им неприятно и печально из-за того, что они считаются частью фракции их родителей.
— Это правда, что только взрослые могут выбирать себе фракцию.
— Но их самый бурный период роста объема маны, скорее всего, закончится к тому времени, не так ли? Мне кажется, что многие расстроены тем, что упускают эту невероятную возможность стать намного сильнее только из-за решения, принятого их родителями, и эти чувства только усугубляются, когда они видят, как Ангелика и Корнелиус прямо у них на глазах так быстро становятся сильнее.
— Это правда, что мана-способность человека развивается сильнее всего в возрасте когда он посещает Королевскую академию, — пробормотал Фердинанд, прикрыв глаза.
— Можно ли изменить детали магического контракта так, чтобы мы могли привлечь на свою сторону хотя бы детей?
— Ты произносишь это так, будто изменить детали контракта ничего не стоит.
— Я доверю все тонкости вам с Матушкой, поскольку вы лучше меня знакомы с особенностями фракционной политики. Мы должны действовать осторожно, но мы не хотим и не можем потерять так много людей.
Фердинанд обдумал ситуацию, прежде чем пронзить меня взглядом.
— Каковы твои скрытые мотивы? Говори правду.
— Нг… Я также надеюсь, что связав их магическим контрактом, Сильвестру будет легче принять их, когда я начну брать их себе в вассалы.
Глаза Фердинанда широко распахнулись, а на губах появилась улыбка, настолько холодная, что при виде её мне показалось, что ближайшая ко мне в комнате жаровня перестала греть.
— Ну что же ты за дура такая? — спросил он тихим, приглушенным голосом. — Ты забыла, что они с тобой сделали? Для остального мира прошло уже два года, а для тебя — всего один сезон. Не может быть, чтобы твоя память была столь плоха.
— Может, я и дура, но среди бывшей фракции Вероники есть очень многообещающие дети. Не будет ли напрасной тратой оставить их разлагаться там где они находятся сейчас? — ответила я.
Родерик доказал мне свою высокую ценность способностью собирать и создавать продолжения историй, которые я с трудом могла припомнить что их даже слышала.
— Не говоря уже о том, что неприятно жить в общежитии, которое так переполнено отчаянием и тревогой.
— Это обычное дело в общежитиях. Такая вражда между фракциями — дело само собой разумеющееся, — ответил Фердинанд, усмехнувшись, как будто хотел сказать, что я и вправду идиотка.
— Но так не должно быть, — объясняла я. — Как часть Комитета по улучшению оценок, мы разделили всех на команды в соответствии с курсами. Те, кто входил в эти команды, помогали друг другу сдать экзамены по письменным урокам, не обращая внимания на политику фракций.
Естественно, как и следовало ожидать, сначала все испытывали сильную неловкость, но по мере того, как студенты делились своими мыслями и обучали друг друга, атмосфера в гостиной общежития становилась более мирной и гостеприимной, чем когда-либо раньше.
Фердинанд снова уставился на меня, словно не веря своим глазам.
— Ты занималась подобными вещами в Королевской академии?
— Да. Ведь Сильвестр приказал мне повысить оценки студентов нашего герцогства. Я смогла повысить общую успеваемость, установив награды и заставив всех соревноваться, как это было в зимней игровой комнате. Разве вы не получали донесений от Вильфрида по этому поводу…?
Я думала, что это более чем важно, чтобы заслужить упоминания, так что если он не сообщил об этом, то ему действительно требовалось серьезно поработать над умением создавать донесения.
— Он не присылал мне ничего, кроме вопросов о тебе. Похоже, он упустил очень много ценных сведений, — сказал Фердинанд, подозрительно глядя на меня.
Я тут же отвела взгляд. Было ли это просто мое воображение, или он снова собирался прочитать мне нотацию?
— Насколько я понимаю, благодаря тебе общежитие было вне политики, достаточно, чтобы дети бывшей фракции Вероники могли свободно общаться с детьми из других фракций, — продолжил Фердинанд. — Я подумаю, является ли изменение контракта и попытка привлечь некоторых из них стоящим действием. Если тебе удастся привлечь на свою сторону детей на их пути к совершеннолетию, баланс сил между фракциями изменится еще больше. Конечно, это сопряжено с большим риском, и осторожность должна оставаться высшим приоритетом. Не делай ничего, пока мы не придем к ясному заключению по этому вопросу.
— Естественно.
***
За ужином мы обсуждали посылки от Хиршур и тому подобное. Я воспользовалась случаем, чтобы спросить, какие магические инструменты она хотела, чтобы Фердинанд починил.
— Это магические инструменты, используемые на её занятиях. Им около десяти лет, так что я был уверен, что она уже сделала новые, но, очевидно, это не так.
Фердинанд продолжил объяснять их назначение, и насколько я смогла понять, они были чем-то вроде проекторов. Достаточно было влить в фей камень ману, и инструмент становился способен на проецирование слов, написанных на листе бумаги, на натянутую белую ткань.
— Я уверен, ты заметила, что Хиршур ненавидит заниматься чем-то, кроме своих исследований, — начал он. — Её безмерно расстраивает повторение одних и тех же объяснений в классе, но для студентов естественно задавать вопросы, когда они не поспевают или не понимают её объяснения. Что еще хуже, её наставления становятся все более сложными и, следовательно, чем старше курс, тем труднее студентам было их запоминать. Я сделал ей магический инструмент проекции, чтобы ей не пришлось постоянно повторять исполняемые действия при уроках в её классе зельеварения.
Очевидно, он был вынужден сделать это после того, как Хиршур возвращалась с занятий в неизменно отвратительном настроении. Она была вне себя от радости, получив магический инструмент, так как ей нужно было только один раз написать инструкции, и все, и с этого момента инструмент стал неотъемлемой частью её лекций.
— Насколько я могу судить, Хиршур совсем не изменилась с тех пор, как она учила меня.
— Она сказала то же самое, когда я упомянула, что вы переусердствовали со сжатием маны до такой степени, что вам стало дурно. Вы действительно не щадили себя, когда учились в Королевской академии, не так ли?
— Я бы не сказал, что так уж переусердствовал. А теперь, что насчет четвертой стадии? — спросил он, до того так занятый мыслями о бывшей фракции Вероники, что забыл спросить о самом важном: методе сжатия маны.
По его просьбе я объяснила, что произошло во время класса сжатия маны. Мое непонимание того, что мне не нужно сжимать ману дальше, привело к тому, что я задумавшись взглянула на свой метод с новой точки зрения.
— Твой мыслительный процесс по-прежнему не поддается пониманию со стороны нормального человека, но я должен признать, что от этого тоже есть своя польза. Объединить два существующих метода вместо того, чтобы начинать все сначала, было весьма умно. Ты снова сжала ману после того, как сначала рассеяла её, но я не вижу причин, почему ты не можешь просто «вскипятить» ману, пока она сжата. Зачем добавлять еще один лишний шаг к началу? Просто добавь его к концу.
