— Ваше величество, после этой приватной беседы на глазах высшего света у меня исчезнут одни и появятся другие проблемы. Но этого не избежать, борьба за место при дворе суть вечная игра.
— Что-то я не наблюдал усилий с твоей стороны. Или ты так был в себе уверен?
— Верите ли, собирался эту жизнь провести в увеселениях и познании мира. Власть не нужна, богатство как инструмент для достижения цели.
— А цель какая?
— Бесцельное существование ради наслаждения.
— И ради этой цели, ты готов горы свернуть. Ведь так, Дорд?
— Да, ваше величество. Максимальная независимость, максимальный комфорт, максимальная безнаказанность.
— Иной услышавший тебя решил бы, что ты метишь в короли. И только настоящий король понимает, что ты описываешь идеал жизни, недостижимой для монархов.
— Истинно так, ваше величество. Склоняю голову перед вашим мужеством и трудолюбием.
— Черт! И ведь искренне сочувствуешь, Дорд! Я же слышу. Откуда ты такой понимающий взялся? Тебе же всего семнадцать.
— Во многом знании много печали.
— Иди, а то ты действительно меня в печаль сейчас вгонишь! А пить в печали целители не рекомендуют.
И я пошел. Сказать, что я был сильно доволен результатом беседы было нельзя. Вообще, эта ситуация была абсолютной копией прошлогодней дуэли с послом Иманта. С поправкой на масштаб. Небольшая такая поправка выходит: «Жора, ты хреново убил посла, война не началась. Так что пойди и убей еще кого-нибудь, но с гарантией, чтоб война в полный рост, чтоб всадники Апокалипсиса и штурмовики в небе!»
Глава 8 Оруженосец
Жан был впечатлен, нет так, он был ошарашен! Его сюзерен и наставник, Дорд или Жорж, как он просил себя именовать, сначала удостоился приглашения на приём к королю, а потом еще и высочайшей личной беседы в течение достаточно долгого времени. Причем со стороны было видно, что беседовали не о покрое камзола, а о чем-то серьезном. И следил за этой беседой не один Жан, куча народа бросала украдкой взгляды, хотя кто-то и откровенно пялился на сие чудо. О чем король может беседовать с безусым юнцом так долго? Его спонтанный поступок, когда он буквально навязался к Жоржу в оруженосцы немного шокировал самого Жана. А потом удивило снисходительное и даже можно сказать благожелательное отношение к этому отца. Он явно был не против такой судьбы своему сыну, то есть считал род Пристов достаточно респектабельным, или достойным того, чтоб его младший отпрыск связал свою судьбу со служением этой фамилии.
Чего греха таить, Жан ни разу не разочаровался в своём сюзерене, даже когда потел на тренировках или был безжалостно избиваем на них же — это нормально, без мученья нет ученья. Но всегда Жан точно знал, что вот такой вольницы во всем остальном, включая панибратские отношения с рыцарем, ни у кого из оруженосцев в служении нет. Ни у кого, кроме Жана. Да что там, порой судьба оруженосца жалка до уныния, иногда требования рыцаря граничат с унижением… Жоржу, не взирая на молодой возраст рыцаря или благодаря ему, было плевать на многие внешние проявления послушания. Зато за невыполнение указаний и команд он дрючил — смешное и верное словечко из лексикона рыцаря — дрючил жестко.
Отношения к аспектам рыцарской чести у сюзерена тоже было лёгкое, мол рыцарь и только он сам вправе определять, что может считаться умалением его чести. И до тех пор, пока суд рыцарской чести не заклеймил какое-то действие как неподобающее, никто не вправе обвинить в этом рыцаря. Очень удобно, с одной стороны, но в то же время очень верно, если разобраться. Ведь только ты понимаешь, какими резонами руководствуешься, только ты принимаешь на свою совесть груз ответственности за решения и поступки. Как говорил Жорж во время одной из бесед, грош цена рыцарю, который исполняет букву кодекса чести, но не вникает в суть. Если, спасая даму, благородный человек бросил на смерть кучу невинных детишек, то может он и не так благороден? А если детишки из простолюдинов? А если дама громко портит воздух?
Непросто в учении. Толи дело война! И тут к Жоржу только одна претензия — не взял на одну из ночных вылазок под предлогом того, что Жан не умеет бесшумно двигаться. Оруженосец уже знал, куда следует засовывать фразы типа «настоящий воин никого не таится», поэтому аргументированно отстоять своё участие в той вылазке не смог. Но все остальные авантюры проходили с его участием. Да что там, Жорж даже своих малолетних сестер порой брал на войну. Его не смущало, что они могут погибнуть, что не дело дамы воевать… все знают легенды про дев-воительниц, никто ни словом персонажей не осудил? Вот и сестры его из такой породы, только вякните что-то плохое, разом зубы проглотите. И все понимали — проглотят.
И вот сейчас Жан ехал по улицам Старграда в дом своего наставника весь такой модно одетый с блестящим сюзереном с приема у короля. Кстати, да! На приеме впервые мажордом объявил собственный титул Жана, пусть ему всего пятнадцать, но это вам не «граф Антуан дер Брубек с семьёй», это «барон Жан дер Брубек»! Совсем другой статус, взрослый. Вот только бы не накосячить, как выражается Жорж, то есть не сделать косо там, где надлежит действовать прямо. А порой так и подмывает вызвать на дуэль какого-нибудь нагло смотрящего субчика или напомнить зарвавшейся черни из купцов, что деньги на самом деле ничего не решают, если нет чести. Ага, и получишь таких люлей от рыцаря, что спать будет больно, не то что сидеть. В этом он строг. Говорит, если разменивать честь по мелочи как гросс на ярмарке, то она быстро в белку превратится.
Несколько характерных глуховатых и одновременно лязгающих щелчков вымели все мысли из головы. Выстрелы из арбалетов ни с чем не спутать! К падающему под копыта Жоржу с разных сторон полутемной улицы метнулись тени. Вбитые в Жана новые рефлексы буквально заставили его «бросить» магию иссушения в одного и тут же во второго, бегущих по правой стороне улицы, благо рыцарь упал вправо. В это же время из-за спины рванулись вперед «слуги» виконта, отрезающие своими лошадьми тело хозяина от атак. Все переволновались, будь их сюзерен жив, он бы не одобрил такого отношения к «материалу». Нападавшие, которых оказалось четверо были изрублены в куски в считанные секунды. «Кого теперь допрашивать?» — сам себя спросил Жан, сам себе удивляясь. Наставник вбил в него не только боевые рефлексы, но и порядок действий в боевых ситуациях:
— Ты по левой стороне, ты по правой, хватайте всех подозрительных тащите сюда. Я прикрою виконта!
— Сделаем, ваша милость!
Была надежда прихватить кого-то живого, но она не оправдалась, сообщники убийц, если они были, сбежали, оставив своих дружков. Да и то, на улицах Старграда нет трущоб и каких-то нор, кроме действующих сливов в канализационные тоннели. И совсем уж откровенных разбойников в эту часть города не пускают. Если кто и мог на такое решиться в аристократическом районе, то только цивильные высокооплачиваемые наёмники, умеющие притворяться обычными гражданами или даже благородными господами. Говорят даже, что среди наёмников изредка попадаются опустившиеся аристократы. Врут небось.
Пока бойцы не оставили своих попыток найти причастных к покушению, Жан взялся осмотреть своего наставника на предмет необходимости оказывать какую-то помощь. Хотя в голове сидело иное — четыре арбалета в упор по бездоспешному не оставляют шанса. Оттащенное от копыт приученного к заварухам и крови коня тело внезапно застонало. Ого, Жорж еще жив! Понимая свой уровень лекарского мастерства, то есть его полное отсутствие, оруженосец сделал единственное, что пришло в его голову — позвал бойцов. Парни бывалые, может подскажут что.
— Чего кричал, вашество? Нашел кого?
— У меня тоже глухо!
— Погодите вы, Жорж живой, стонет!
— Вот как! Крови много? Он учил, прежде всего надо кровь остановить, у нас при седлах аптечки, там корпия, бинты. Мы мигом!
Абсолютно не растерявшись, бойцы тут же посреди улицы бросились разоблачать виконта, искать дыры в его теле, затыкать раны тампонами, как их называет Жорж. Кровившая рана оказалась одна — на щеке, её и замотали. Больше в темноте никаких ран не нашли, зато нашли три застрявших в одежде арбалетных болта. Их забрали с собой, положив в седельную сумку, а самого Жоржа пристроили между связанных ремнями стремян и повезли странным семенящим шагом домой.
