— Ой, да и куда она убежит-то? В тайгу? — вступилась Аннушка, — И долго она там сможет выжить?
— Но до этого она как-то же дошла в одиночку! — огрызнулась Нина Васильевна. — По тайге! Сама!
— В нарушение техники безопасности, между прочим, — поддакнул «Дон Педро».
— Так она же сама говорит, что её охотник спас из болота и до лагеря привел. Вон одежду даже дал — под ёлкой висит, — махнула рукой Аннушка.
Все зашумели, возмущённо. Я смотрела на этих людей. Злые лица, все были против меня. Лишь только одна Аннушка смотрела сочувственно, да ещё проводник-охотник Игнат глядел бесстрастно, во всяком случае на его смуглом обветренном лице ничего нельзя было понять.
Собрание закончилось внезапно, прервавшись почти на полуслове — грянула буря.
Природа сошла с ума, ветер был такой силы, что часть палаток унесло в обрыв, другую часть схлопнуло. Оторвало трубу в бане, и она болталась на узком куске жести, дубася под порывами ветра о металлический косяк и оглашая всё пространство гулким укоризненным стуком. Небо разорвало на куски и оттуда хлынули потоки ледяной воды пополам с крупным сухим градом, заливая и забивая всё вокруг. Температура еще больше упала, в общем, наступил если не Армагеддон, то что-то крайне близкое к этому.
Две бледных молнии пропороли чернильный небосвод, озарив всё вокруг. Кошка дико зашипела и забилась под лавку. Тут же, с опозданием, грянул такой гром, что казалось, барабанные перепонки лопнут. Аж чашки на столе задребезжали.
Мне было страшно.
А вот наши геологи беспокоились лишь об одном — зальет ящики с образцами пород или не очень. Нина Васильевна неожиданно показала себя с героической стороны: вместо того, чтобы бежать спасать свои вещи из разрушенной палатки, она унеслась в камералку, которую тоже потрепало, спасать укосы. Выскочила оттуда мокрая, прижимая к себе папки с гербарием, причем гербарий она укутала в куртку, а сама мокла.
Потерпевшим от стихии (у кого унесло палатки) пришлось спать в столовке — там хоть было тепло, правда сухих спальников осталось совсем мало. «Беженцы» заполнили все пространство, поэтому те, у кого палатки выдержали — ушли ночевать к себе. Моя палатка устояла, и я не знала — радоваться этому или огорчаться, что буду спать не в сухом теплом помещении (в столовке натопили печку), а в обдуваемой мокрым ветром палатке.
Закрывая лицо от хлещущих струй, я упорно, шаг за шагом, пыталась дойти до своей палатки. Здесь меня ждал закономерный сюрприз: всё окрестное пространство было обильно усеяно моими вещами, которые я хранила обычно под верхним тентом (так как моя палатка была двухместная и места для хранения вещей почти не было). И теперь их надо было собрать, пока не унесло в тайгу или в обрыв.
Ёжась от проникающих за шиворот острых ледяных струй, я ползала между ерниками и собирала куртку, тапочки, полотенце и остальное, что унесло.
Палатку злобно рвал шквалистый ветер, и я, кое-как справившись с задубевшей застёжкой, наконец-то, влезла внутрь. Еле-еле, с трудом, содрала с себя мокрые вещи, хорошо, что внутри спальника лежал старый трикотажный спортивный костюм, в котором я обычно спала. Он был сухой, и я с наслаждением натянула его на окоченевшее тело. Когда же я влезла в спальник — то аж застонала от наслаждения: там было значительно теплее и не так мокро (но не так чтобы прям уж и сухо, он отсырел от земли, но тем не менее). Кое как улеглась, скукожившись, чтобы сохранить хоть чуток тепла. Меня колотило от холода и адреналина. А снаружи бесновался ветер, бился о брезентовый тент так, что стенки платки схлопывались от ударов стихии, и тут до меня дошло: если сейчас мою палатку тоже снесет в обрыв, выбраться из спальника и, тем более, из люльки, я не смогу. Стало страшно, до крика, но я уже чуть согрелась и вылезать из теплого спальника было лень. Так и переночевала.
А утром появилось солнце, потеплело, и жизнь стала налаживаться.
В честь победы над стихией, Аннушка выдала нам всем на завтрак шоколад из н/з. Мы сушили вещи, спальники и сапоги на траве, собирали по тайге урожай из сбежавших вещей, мужики крепили трубы и забивали колья. Площадку лагеря залило, но не сильно, и к концу дня она должна была по идее высохнуть. Образцы пород почти не пострадали.
Одна лишь Кошка не принимала участия в общей бытовой вакханалии, подозрительно поглядывала за нами из хозки* и молчала. Ей тоже досталось, но, по-видимому, она уже привыкла.
Из-за этой бури, все тревоги и невзгоды от вчерашней ситуации отошли на задний план. Меня продолжали сторониться, но в помощи не отказывали и в глаза не травили.
А утром на следующий день мы услышали гул — это летел самолёт.
Мы как раз завтракали. Услышав самолёт, все выскочили наружу. Он покружил над нами в прозрачном небе и полетел дальше.
— За ребятами, — тихо сказал кто-то, и все опять посмотрели на меня.
Полдня тянулись медленно-медленно, словно в кабинете зубного врача. Наконец, где-то через пару часов, мы услышали, как самолёт прилетел обратно и приземлился на том берегу от обрыва. С той стороны была большая, заросшая арктоусом равнина, сухая и вполне пригодная для посадки самолета. Теперь им нужно было обойти обрыв. Это примерно часа полтора пути.
Все мы ждали лётчика и пассажиров с самолёта.
Всё валилось из рук. Аннушка хлопотала над ужином. Мужики доделывали ремонт разрушенного стихией лагеря, искоса поглядывая на тропинку.
Игнат и Генка пошли встречать.
В голове билась единственная мысль — нашли Уткина или нет? Мне очень хотелось, чтобы его нашли, чтобы он рассказал, что же там произошло, чтобы объяснил всем, что я не виновата, и главное, чтобы объяснил мне — почему я ничего не помню и как я очутилась в том болоте⁈
Через какое-то время наши вернулись вместе с худощавым рыжим лётчиком и вторым пассажиром, средних лет мужчиной, с бледной кожей и цепкими рыбьими глазами.
— Александр Владимирович Ледков. Следователь, — отрекомендовался рыбоглазый.
— Георгий Степанович Хвощев, лётчик, — представился рыжий.
— Пятого нашли? — хмуро спросил Бармалей, кивнув в знак приветствия и крепко пожав им руки.
— Нет, только четверых, — покачал головой Ледков, хмурясь. — Но там многочисленные следы. Судя по всему, там точно было пятеро.
— Шестеро, — поправил Бармалей. — Еще была Зоя Горелова.
Он указал на меня, и все развернулись. Следователь вонзил рыбий взгляд в меня.
— Гражданка Горелова, расскажите, как всё произошло?
Пришлось рассказывать, как очнулась на болоте, как меня спас охотник, как довел до лагеря (о том, что я сама вылезла, я почему-то не стала упоминать).
Следователь считал, что меня нужно забрать в город, чтобы я дала показания, но (к счастью) мест в самолётике было только на двоих, а в салоне находились тела погибших. Плюс Бармалей решил переслать часть образцов руды.
— Да куда она тут, в тайге, денется! — поставил точку в дискуссии Бармалей. — А через полторы недели мы всё равно будем на большую землю лететь, мне нужно пополнение. Выбыло пять человек, а работать кто будет? Заодно и Горелову захватим.
На том и порешили.
Гости улетели, а жизнь в лагере вернулась в свою колею.
Вот, только невзирая на то, что «в клетку» меня не посадили, все шарахались от меня, как от прокажённой. Даже Кошка дулась. Я находилась вроде, как и среди людей, но тем не менее словно в каком-то космическом вакууме.
Было тяжело морально. Я терпела. Долго терпела
И, наконец, не выдержала.
Прошло два дня, и я начала собираться.
— А куда это ты намылилась? — подозрительно уставилась на меня Аннушка, увидев, как я пакую рюкзак у палатки.
— Пойду на пятьдесят восьмой, — буркнула я.
— Чего-о-о? — обалдела Аннушка. — Сдурела? Тебе совсем мозги отшибло?
— Нет.
— Иди лучше картошку почисть, скоро суп варить буду.
— Почищу, — кивнула я, — сейчас, только дособираюсь. Немного осталось. Слушай, Аннушка Петровна, а ты мне соли дашь? Чуть-чуть. И пару лепешек в дорогу?
