Еще здесь было много полей для игры в мяч. Я насчитал семнадцать. В Саме тоже играли в мяч, но, так сказать, на любительском уровне. В Мичтлане эта игра была религией. В командах обычно были профессиональные игроки. Поля ориентированы строго по линии север-юг, а кольца, в которые надо, ударяя только коленями, локтями и туловищем, загнать мяч, который весит килограмма четыре, находятся на восточной и западной стенах ограждения. Если мяч влетал в кольцо, освещенное солнцем, то это хорошо, если в находящееся в тени, жди неприятностей. Изредка они наступали для игроков проигравшей команды прямо сразу. Это решал главный жрец и по совместительству правитель города. Наверное, обрекал на смерть в случаях, когда количество неприятностей и так зашкаливало, и надо было дать понять богам, что их намеки поняли, исправляемся. Проигравших обязательно приносили в жертву, если это были пленники. Вырезали сердца у них и в том очень редком случае, когда побеждали, но тогда вместе с ними жертвами становились и проигравшие мичтланцы. Это добавляло перца игре. Аборигены ничего не употребляют без него.
Иными были и дома здесь. Большая часть расположенных северо-западнее центральной площади, вверх по склону, к которым вела дорога шириной метров восемь, вымощенная плитами и кое-где залитая бетоном, были одноэтажными, каменными, оштукатуренными, с побеленными стенами и прямоугольными оконными проемами, закрываемыми деревянными щитами или тростниковыми циновками. Чем дальше от центра, тем чаще попадались прямоугольные деревянные дома с двускатными крышами. крытыми пальмовыми листьями. Хотя видел и варианты каменных строений с такими же крышами. Всего один дом был двухэтажным. Жил в нем главный жрец. Рядом было самое большое городское здание, в котором население «принимали» жрецы низших рангов. К ним ходили за советами по самым разным житейским ситуациям, обязательно принося подарок.
Южнее главной площади сначала шли районы, так сказать, среднего класса, затем бедноты, а дальше жили иноземцы. Возле таможенной арки находился постоялый двор на содержании города, в котором можно было условно-бесплатно остановиться на день-два. Дальше к центру по обе стороны мощеной улицы располагались частные. Это были одноэтажные каменные дома буквой П. С четвертой стороны находилась каменная ограда высотой всего метра полтора, в которой был узкий проход, закрываемый на ночь тремя брусьями. Залезть ночью во двор не составляло труда.
В том, в котором я остановился по совету купца, была круглосуточная охрана — крепкий и лохматый мужик с мутным взглядом и грязными лоскутами грубой ткани, свисавшими с узкого матерчатого пояса спереди и сзади, который сутками сидел или лежал на циновке под навесом слева от прохода и зорко следил за происходящим во дворе. Рано утром и вечером мужик косолапо перемещался к короткой центральной части дома, где жил с семьей хозяин и где его кормили. Вместо сторожевых собак были индюки, большая стая днем расхаживала по двору, а ночью сидела на жердях, прикрепленных к стене и ограде рядом с сортиром, расположенным справа от входа. Когда ночью кому-нибудь приспичивало, птицы будили всех. Сторож запомнил меня сразу, что не мудрено, а вот птицы просекли, что не уважаю их, поэтому встречали злобным бормотанием, доходя до истерики, если передразнивал, что делал частенько, чтобы повеселиться.
В левом и правом крыле были кельи с деревянными дверьми, которые поднимались с помощью веревок и днем служили навесом. Внутри два гамака с толстыми циновками вместо матрацев. Стоила такая келья один боб какао за ночь, а если снимаешь сразу на двадцать дней, то десять бобов. Я понятия не имел, как долго пробуду в Мичтлане, поэтому предпочел оптовый вариант. Келью выбрал в левом крыле, хотя из сортира — узкой каменной ямы, огороженной двумя каменными стенками полутораметровой высоты, одна из которых под косым углом прирастала к ограде, и защищенной от дождя навесом из пальмовых листьев — не сильно воняло. Гуав расстелил на моем гамаке шкуру ягуара. Как раз в это время мимо проходил хозяин — полноватый мужчина лет под тридцать с брезгливым выражением лица, которое я встречал у уроженцев этих краев только в двадцать первом веке в США. Он якобы прогуливался по своим делам, а на самом деле, как догадываюсь, любопытство обуяло. Увидев расстеленную на гамаке шкуру ягуара, остановился, как вкопанный, и челюсть отвисла. Я спросил жестами: что-то не так? Хозяин постоялого двора захлопнул рот, помотал головой из стороны в сторону и заспешил в обратную сторону. В следующие минут пять мимо моей келье по каким-то своим делам прошли по одному все члены его семьи: толстушка-жена, три дочери-толстушки и два сына-толстяка, младшему из которых было лет пять. Последний правилам приличия обучен был плохо, поэтому остановился возле входа в келью, посасывая темный, то ли загорелый, то ли грязный, указательный палец правой руки. Я угостил его куском ананаса, который как раз в то время очистил от жесткой кожуры, чтобы полакомиться. Отвык я от этого фрукта (или ягоды?) за время скитаний по Европе, Азии и Африке, как бы заново открывал его. Пацаненок оставил в покое грязный палец, запихал в рот сразу весь кусок, отчего смуглые пухлые щеки стали еще шире, и побежал к маме, которая наблюдала за ним, стоя у вода в свою келью, которая размером с три мои.
По утрам, позавтракав кукурузной болтушкой, которую почти для всех постояльцев готовила хозяйка постоялого двора, я вместе с Гуамом отправлялся на охоту. Уходить приходилось далеко. Возле города много деревень, джунгли истоптаны, дичь перебита. В первый выход я подстрелил броненосца, приличного, килограмм на тридцать, правда, большая часть веса приходилась на костный панцирь.
Первый раз попробовал это животное во время стоянки в никарагуанском порту Пуэрто Кобесас. В соседних Коста-Рике и Панаме отстрел броненосцев запрещен, а в Никарагуа почти в любом ресторане предлагают. Внушительная порция кусуко, как там называли это животное, стоила триста-четыреста кордоб (десять-тринадцать североамериканских долларов). Запах непривычный, но вкус интересный, насыщенный такой. В общем, блюдо на любителя. Мне зашло, поэтому, увидев броненосца, который рылся в опавших листьях, всадил ему стрелу прямо в глаз, где уж точно нет брони. Зверь оказался живучим, даже попробовал убежать, но хватило его метров на двести. После чего мы с Гуамом подвесили тушу на толстую длинную сухую ветку и понесли на постоялый двор.
Хозяйка, увидев, что мы принесли, сразу предложила помочь с приготовлением. Она позвала мужа, потому что, как я понял, считать умела плохо, после чего мы в три пары рук заключили взаимовыгодный договор: она готовит добычу на ужин, часть отдает мне и моему рабу, остальное продает другим постояльцем и берет себе, а затем расплачивается со мной бобами какао. Муж ее продает панцирь броненосца и, удержав десять процентов комиссионных, остальное отдает мне. У местных вояк в цене костные пластины броненосца. Из них делают небольшие щиты, наручи и нашивают на ватные доспехи в наиболее уязвимых местах.
Сухую толстую ветку я использовал для того, чтобы в американском «тандыре», который находился возле хозяйской кельи, заварить какао. Не то, чтобы я проголодался. В жару ем намного меньше, аппетита нет. Мне кажется, какао — это легкий наркотик, на который подсаживаешься. По шоколаду помню. Он, действительно, заряжает энергией, поднимает настроение. Да и сладкого захотелось, а мед, купленный еще в Куюскиуе, в одиночку не лез в горло. Надо было видеть лица аборигенов, когда я, подождав, когда напиток остынет, неспешно выдул большую чашку и при этом не лопнул от избытка энергии. Более того, завалился спать, потому что начиналась полуденная жара.
16
В семье хозяина постоялого двора был трехдневный переполох. В их келью залетела черная бабочка, которые здесь размером с птицу. Согласно принятой у аборигенов примете, в семье кто-то должен умереть. Они три дня оплакивали друг друга и ждали, на ком боги остановят выбор. Те не смогли определиться, и на четвертый день хозяйка сгоняла к жрецам, которые посоветовали зарезать всю домашнюю живность, лучшее мясо отдать им, а остальным накормить всех, кто подвернется. До вечера все индюки остались без голов, были ощипаны, выпотрошены и запечены. Самцов отнесли жрецам, остальное раздали постояльцам, соседям и всем, кто в нужное время оказался в нужном месте, а таких было много, потому что весь наш угол знал о беде и способе ее решения. Вместе с индюками попрощалась с жизнью и домашняя утка, обычная кряква, любимица младшей дочери, которая ревела от горя так, будто потеряла близкого родственника. То есть визит черной бабочки хоть и не забрал человеческую жизнь, бед принес много. Если искренне верить в приметы, плохие обязательно сбываются,
