Старик запахнул на себе плащ из овчины, как будто ему было холодно, несмотря на вечернюю степную жару.
— Мы же тогда на разведку поехали, на тракторе. Я, Тимофей, и Саша. Пытались людей найти, разведать, что и как. Тяжело нам пришлось!
Старик пожевал беззубым ртом, как будто вглядывался в видения прошлого.
— Дорог никаких. То и дело попадались то расщелины, то каньоны, а то и в гору упирались.
— Вроде гор-то не видно на горизонте? Где же вы их нашли?
— Это не то чтобы горы, скорее плато, возвышенности. Как будто нашу Землю пересобрали из этих, как их, энигмов*, перемешали все климатические зоны, все материки, континенты, вообще все! В одном месте на ледник наткнулись — едем-едем, вдруг– бац — перед нами стена изо льда. Огромный пласт откуда-то из Антарктиды, мы даже пингвинов там дохлых видели. Начали это дело объезжать, а там низина, с обрывистыми краями, а в низине — сибирский лес! Сосны, лиственницы, кедры, всё, как положено, и низину эту потихоньку водой заливает, наверное, теперь там озеро. Дальше — плато, как столовая гора, этакой обрывистый край метров в триста высотой, будто пласт земли вынули гигантский и кинули на степь, а из обрыва водопады бьют: грунтовые воды, значит, выходят. В одном месте пустыню с кактусами видели, в другом — зебр и жирафов, в третьем — видимо, тундру бывшую. Ну, а потом людей встретили.
Валериан усмехнулся, воспоминая тот день.
— Они нас сами нашли, «Адажи» эти. Шли ордою, со стадом коров и овец, а впереди разведчики — вот с ними-то мы и встретились. Здоровое племя, под сотню человек, наверное! Но обижать нас не стали. В племя приняли. У нас кое-какие диковинки были — нож, топор хороший, обувь, ружье опять же.
— Точно, у вас же с собой было ружье!
— Да, только патронов оставалось всего три. Я одним убил при них койота — ну, они и прониклись сразу ко мне уважением. Последние патроны в стволах хранил — мало ли что…
— А остальные живы?
— Тимофей Иванович скончался, лет восемь как. А Саша жив — здоров, живет себе с нами.
— А двустволка-то где теперь?
Он тяжело вздохнул и не сразу ответил. Алина, сидевшая напротив, нахмурилась.
— Ты ведь не знаешь ничего, да? Ружье я Виктору дал! Уже не видел, и пользоваться им не мог, а он пристал, как банный лист — дай да дай. А как в руки взял — сразу пошел и застрелил им Асхенаба этого, что был тут главным раньше. Какую-то обиду на него имел.
— Вот тебе раз! И что с ним было?
— С Асхенабом-то? Умер. Два дня кровью плевался. Виктор ему в брюхо зарядил, небось, специально, чтобы тот помучился.
— Да @*й с ним, с Асхенабом. С Виктором что⁈
— Ушел. Куда-то в степи убежал. Когда адаже за ним пришли, после того как Асхенаб окочурился — он в одного из них пальнул, а как те разбежались, сразу и сбежал. И ружье пустое прихватил зачем-то. У адаже закон — кровь за кровь, смерть за смерть. Убили бы его!
«Право талиона». Око за око, зуб за зуб. Помню-помню, учил что-то такое.
— А что они так вписались за этого Асхенаба? Адаже их разве рабами не сделали?
— Не всех. Они не всегда делают рабами даже тех, кого завоюют. Многих просто принимают в племя, особенно молодых людей. Надо грудь самой старшей женщины адаже поцеловать, ну, вроде ты молоко ее отведал — и все, ты теперь «молочный брат», и вошел в их племя. Обычай такой. Так что Асхенаб рабом не был. И Виктора, за то, что он сделал, должны были убить.
Тяжело вздохнув, старик повернул к солнцу невидящие, воспаленные веки.
— Мне тоже могло попасть за это — ведь это я дал ему ружье. Соучаствовал, так сказать. Пришлось наврать, что ружье принадлежало Виктору, а я его просто вернул. Тут уж ко мне никаких вопросов не было — не мог же я ему не отдать его же вещь!
— Они знают собственность?
— Ну как, «собственность»… То, что носится на себе или в руках, украшения там, одежда, кинжалы — да, это личные вещи. А все остальное — собственность всего племени. Скажем, уже копья и горшки — общие. Рабы тоже принадлежат всему племени, и работают на всех сразу, личных нет!
— Ну, это логично. Раз все племя их захватывало – значит, всем они и принадлежат!
— Ну да. И, если кто-то заставляет раба сделать что-то лично для него — другие адаже это пресекают сразу, такие привилегии тут не допускаются! Ну — он кивнул на невидимую им Алину — разве что иногда…
— Так ты, получается, кочевал с адаже лет двадцать?
— Больше. Они, эти адажи, — племя большое и сильное. Долго мы с ними по степи ходили, я уж думал, что хутора нашего больше не увижу. Тимофей так на чужбине и помер, бедолага, и могилы теперь не сыскать. Но, видно, Господь решил привести-таки нас с Сашей обратно к дому. А вышло так: адаже от торговцев бродячих прознали про богатства местные, медные и железные залежи, и пришли мы сюда вместе со всей ордой. Дурачки эти с Асхенабом во главе сами виноваты. Они ведь из меди от двигателя, который вы из озера достали, сделали чашу для браги, огромную, красивую, ведра на три, и хвалились ею перед всеми!
Алина презрительно скривилась.
— Вот и добахвалились, — продолжал старик. — Мы напали ночью, взломали ворота и устроили пожар в большом бараке, где жили варвары. Кого-то убили в ночной стычке, кто-то сдался. В общем, без труда одолели их, тем более, мы с Сашком всю территорию знали, как свои пять пальцев.
Пока мы разговаривали, рядом с домом Валериана на улице постепенно собирались смуглые голые дети. Они таращились на меня во все глаза, но близко подойти не решались. Иногда заглядывали и взрослые адажи — смуглые, горбоносые люди, внешне похожие на выходцев откуда-то с Ближнего Востока.
— И как вы тут живете? Еды-то всегда хватает? Зимой не голодаете?
— Живем небогато — ответил Валериан. — Но хутор наш растет. Днём уже вздремнуть не могу! Одни крики, лай, мычание. А как металл куют — так вообще!
— Летом голодно бывает. Пока урожая нового нет, плохо живем, — добавила Алина. Слушая нас, она, кажется, постепенно вспоминала родной язык.
— Я смотрю, воды в озере совсем мало!
— Да, обмелело совсем. Снег больше не выпадает, уже лет двадцать, как. Дождей тоже все меньше и меньше. Скоро совсем пересохнет озеро, я думаю — лет через пять. С каждым годом урожай все беднее!
— А что вожди думают с озером делать, раз оно мелеет?
Алина рассмеялась.
— Как что! Просить богов, чтобы наполнили! — воскликнула она, шутливо ткнув меня кулаком в плечо.
Гм. Ну да.
— Слушай, а про меня-то они что знают? Скажи, как мне с этими вашими адаже половчее сладить?
Валерьян пожевал беззубым ртом, раздумывая над ответом.
— Адаже во всяких духов верят. Дух огня, дух неба, земли, воды, ну и все такое прочее. Очень суеверные они, адажи. Ну а ты у них теперь навроде бога! Они узнали о тебе от варваров Асхенаба. Очень они тебя выразительно им живописали! Даже череп убитого Эггона показывали — он до сих пор прикреплен к столбу возле твоего модуля. А адаже как считают — если есть в каком-то месте бог, его надо уважать. В другое место откочуют — там других богов надо почитать, там они хозяева. Но и своих духов не забывают, — берут с собой частицу земли, пепел очага, воду с родины, прах предков, и тащат с собой, «в эмиграцию». Очень все суеверные тут. Ты, кстати, как этого Эггона-то убил?
Я рассказал, как сделал с Виктором электроловушку, когда узнал о грядущем нападении на мой модуль.
Валериан насмешливо покачал головой.
— Это ты, Костя, устроил из своего пристанища лейденскую банку, гигантский «конденсило»! Хорошо, что сам не пострадал. Но, ты это дело брось. С такими знаниями об электричестве ты, пожалуй, себя угробишь. Не надо таких ловушек больше делать.
— Да, надо будет разобрать все это, ведь энергия нужна для работы капсулы. Только вот страшновато мне, ведь этот мой модуль — огромный кусок железа. Как бы его не вскрыли! Ты же сам понимаешь, пока я там, как в хрустальном гробу, лежу — делай со мной, что хочешь!
— Ничего тебе не сделают, — Алина, насмешливо улыбаясь, вступила в разговор. Ты для них — бог. Тебя боятся, и не ходят на холм!
