Я обернулся к ней.
— У тебя-то как дела? Сколько сыновей уже?
Алина вновь улыбнулась. Если она и горевала о прежних мужчинах, то недолго. Её одежда, обилие украшений и вид уверенной в себе хозяйки говорил о том, что она обрела надежное место в социальной системе завоевателей. Хотя ей было уже к пятидесяти, она еще сохраняла остатки былой красоты, и, явно умела пользоваться сделанной из подручных средств косметикой.
— Родилось семеро. Живы трое. И девочки еще!
— Ну, прямо, мать-героиня. Твой муж — вождь?
— Да. Очень сильный, смелый вождь. Он и другие мужчины сейчас ушли в набег на соседнее племя. Должны вернуться через три дня. Почти все ушли, мало их осталось.
— Ладно, Валерьян, рад был, честно, рад. Не думал увидеть тебя! Пойду на Сашу посмотрю, поздороваюсь. Давно тоже не виделись с ним!
— Иди, конечно. Он там у хаты своей баглайничает.** Наверное, как раз брагу греться поставил!
— А куда идти-то?
— Вот прямо, а потом в левый кут, там сразу увидишь! И, прихвати у него для меня баклажечку — у него здорово теперь паленка выходит. И еще, знаешь что — шелковицы сушеной, перетертой, как у них делают. Очень люблю!
* — Энигмо — паззлы — прим.
** — баглайничать — бить баклуши, бездельничать, — прим.
Глава 8
Саша — теперь — Дядя Саша, очень уже старый, сухопарый и совершенно седой, крепко обнял меня на пороге своей хижины. Жил он в небольшой, но добротной мазанке из белой глины, крытой ячменной соломой, с маленькими окошками овальной формы, затянутыми какой-то мутной пленкой. Перед входом в хатку стоял небольшой навес, тоже покрытый соломой. Рядом — «сажок», загончик для овец. Полуголые дети играли в свайку на улочке перед хатой.
Жена Саши, невысокая смуглая женщина из племени, и ее дети вынесли под навес циновки и много местных фруктов со стареющего хуторского сада.
Выпили за встречу. Дядя Саша гнал самогон из ячменя и падалицы фруктов. Как он это делал без самогонного аппарата, я не вполне понял — как-то хитро ставил одну кастрюлю в другую, а сверху — перевернутую крышку. Несмотря на кустарное исполнение, результат был вполне достойный. Полученное пойло имело где-то 20–25 градусов и стойкий запах исходного продукта, но, другого крепкого алкоголя тут нет.
— Семмун одобряет! — радостно сообщил мне дядя Саша, закусывая вторую стопку прекрасной сливой из хуторского сада. — Он мне и выдал эту посуду, да и абрикосы с яблоками на это дело выделяет. Слушай, а мне вот еще змеевик нужен. Нельзя там у тебя в твоем «ковчеге» отколупать чего-нибудь? Да шучу я, шучу. Можешь меня током не лупить. А то наслышан я уже, про дела то твои, убивец ты наш коварный!
— Это не я. Слушай, ДядьСаш, а как бы мне с Семмуном этим поладить? Не хочу проблем с начальством, прошлого раза хватило!
— Ну, он вроде мужик нормальный. У меня с ним все ровно. Как примет моего, свежевыгнанного — так прямо кунаки мы с ним!
— Кстати, Валерьян просил ему баклажку…
— Ну, старику Валерьянычу ничего не жалко. Сколько лет мы с ним среди нехристей этих обитаем — страшно и подумать! А шелковицы, скажи, нет. Вся в спирт вышла.
— Смотрю, вы тут не бедствуете!
— Я-то? Да ну! Если руки есть и голова — везде себя найдешь. Мы с адажами нормально живем, частью племени стали. Кочевать с ними, конечно, тяжело было, ну а сейчас ничего, полегче.
— Вы тогда постоянно по степи мотались?
— Да нет. Переходили с места на место, жили какое-то время, пока можно было еду добывать, потом собирались и шли на новую стоянку. Бывало, и год, и два жили на одном месте.
— А потом сюда пришли?
— Ну да. Мы уж и забыли обратный путь, случайно тут оказались!
— Про меня-то, что говорят новые хозяева?
Раскрасневшийся от выпивки Саша сделал выразительный широкий жест рукой.
— Все тут балакают, что ты — местный бог. И обитаешь в священном месте, а раз в 20 лет к людям выходишь. И покой твой тревожить нельзя. Эггон подтвердил бы, если бы копыта не откинул. Да все у тебя будет хорошо, не сумлевайся!
Я, наконец, успокоился. Самогон теплой волной затуманил сознание, и будущее уже не казалось таким скверным. Но все же, червячок беспокойства точил меня, а о чем я волновался — никак не мог понять. Наверно, просто нервяк перед встречей с вождями. Хоть меня и презентовали, как должно, но кто его знает, как пойдет дело…
— Слушай, Саша, а Сергей ведь жив? — вспомнил я добровольного реаниматора бедолаги Кханара.
Саша кивнул.
— Если хочешь, жена тебе покажет, где он живет. Эй, Залак!
Невысокая женщина Саши проводила меня на другой конец поселения. Тут действительно можно было заблудиться — кругом кривые переулки и тупики. Народу вроде не так много, но многочисленные загоны для скота и изгороди мешали проходу.
Сергей тоже здорово постарел. Ему было под семьдесят, и было просто удивительно, что в этом диком месте, при никакущей медицине, он смог дожить до таких лет. Когда я подошел к его хате, он развешивал на просушку какие-то корешки, подвязывая их к потолку навеса перед своим домом. Увидев меня, он очень обрадовался.
— Ну наконец-то! Не думал уже свидеться! Совсем не изменился, надо же, только белый стал, как снеговик!
Я тоже заметил, что кожа моя после выхода из Цилиндра оказалась молочно-белой, а теперь покраснела и начала ощутимо саднить. Видимо, пребывание в капсуле приводило к сильной депигментации кожи. Кажется, в этот раз я недостаточно густо намазался штатным кремом!
— Да. Как бы не обгореть!
— Если что, приходи ко мне, помогу. Я ведь теперь тут знахарь!
— Это как это?
— Когда я Кханара-то откачал, все меня трошки зауважали. Ну, а мне пришлось поддерживать, так сказать, реноме. Я кое-что и раньше знал, увлекался народной медициной, а тут — раз, и никаких врачей, лечись, как хочешь. Главное — наших жалко! Вон, ребятишки Алинины, — сколько померло, у Петра тоже детки… А кому лечить? Эти-то — он кивнул на адажей — привычные, у них помер, да и ладно, а наши-то? Ну, я проштудировал книжку про это дело, — хорошая книжка у Марьи была про травы, — да и начал делать настои и сборы. Вот, видишь, зверобой готовлю. Только вот все труднее становится — меняется состав местной растительности. Климат-то все жарче и жарче!
— Да, это я заметил. Жара стоит просто невыносимая. И очень сильно упал уровень воды в запруде!
— Да, с водою нынче беда! При хозяине-то, при Егорыче, её по край плотины было, весной даже сбрасывали. А теперь вон, сам видел. А откуда ей, воде-то, взяться, если Кавказа больше нет?
— А причем тут Кавказ?
Сергей глянул на меня с укоризной.
— Так Терек-то откудова брался? С Кавказа, с гор! Вся вода на вершинах конденсируется, а если кругом просто степь, так тучи шуруют мимо, до ближайших гор. А их-то теперь и нет!
— Ну, вот тебе раз! А я думал, горы — бесполезная вещь, только место занимают!
— В природе, Костя, нет ничего бесполезного. Теперь видишь, все как перемешалось! И в итоге — кругом бардак…
— Полегче тут стало, как адаже пришли?
— Конечно! Они как абреков тех заломали, сразу свои порядки установили. Мы тогда уже года два рабами не были, это тебе спасибо, а там дядя Саша с Валерьяном за нас словечко замолвили. Нам привольнее стало жить-то с новой властью. Только вот Виктор, видимо, злобу затаил на Асхенаба с сынком. Эггон-то здорово его избил, когда он дочь не захотел отдать за Кханара, ну он и обиделся. А тут, как Эггон погиб, оттого что кто-то с проводами баловался — Сергей ехидно посмотрел на меня, — Асхенаб с сыном вождями быть перестали, и Валерьян зрение потерял, ружье своё Вите отдал. Вот так все и сложилось!
Тем временем подошла Алина, уже без ребенка. Забрала у Сергея пучек корешков, но не стал сразу уходить, видно, разговор ее заинтересовал.
— Слушай, я в той истории вообще случайно. И с проводами не баловался, Виктор все сделал. Да и тот урод, который сгорел — как его, Эггон? — навряд ли кто-то о нем пожалел!
