Но превыше всего этого, было то, что он вслух, перед всеми присутствующими рыцарями заявил, что она находится на его попечении. Карстедт помнил, насколько он сам был потрясен, когда это произошло, он в жизни не ожидал что Фердинанд мог бы сказать что то подобное.
Эта Карстедтова наблюдательность, продемонстрированная этим замечанием, заставила Фердинанда поморщится от явного неудовольствия:
— Она мне не понравилась, ия не испытываю к ней каких либо схожих чувств. Просто, она именно настолько ценна.
— ОХ?
Фердинанд начал рассказывать насколько ее обильные запасы манны и выдающиеся арифметические способности приносят пользы для храма, и это еще не учитывая ее частых изобретений. Карстедта так и подмывало спросить, чем подобная заинтересованность отличается от высказанного им суждения, но сдержался. Фердинанд, и так обычно старался всегда скрыть все что имело для него ценность, или же дистанцироваться от них, но стех пор как он примкнул к храму, эти его подобные склонности только усилились.
…Фердинанд, несмотря на свое упорство, и можно даже сказать упрямство, наконец то нашел кого то кто ему пришелся по душе. И значит, не стоило его этим дразнить и тем самым рисковать все испортить — вот к какому заключению пришел Карстедт. Зная Фердинанда с довольно юного возраста, и потому будучи в курсе насколько тот был склонен к наплевательскому отношению к самому себе, Карстедт знал, что многие темы он должен обсуждать с Фердинандом соблюдая предельную осторожность.
— Она выказала просто неимоверные объемы манны прямиком перед множеством посторонних, — заговорил Карстедт, — сейчас, слухи о ней распространяются по кварталу аристократов со скоростью лесного пожара, а их источником являются рыцари, бывшие этому свидетелями. Мэйн будет еще в большей опасности, чем раньше.
— Без сомнения. Её запасы манны еще более впечатляющи, чем я предполагал. И хоть я объявил что она находится на моем попечении, я, если подходить непредвзято, не более чем жрец. Аристократы, что гонятся за манной, пойдут по её следу, и в какой то из дней, она из за этого пострадает. Невозможно предсказать, смогу ли я уберечь её в этом случае. — Ровным голосом, что соответствовал его без эмоциональному лицу, произнес Фердинанд. Очень и очень немногие из знавших его, видя и слыша его сейчас, поняли бы что он крайне разочарован своим бессилием.
— И что же нам тогда стоит предпринять?
— Я предлагаю тебе удочерить Мэйн. — Последовал ответ Фердинанда, отчего у Карстедта в удивлении распахнулись глаза. Как капитан рыцарей, Карстедт относился к высшей знати. Предложив ему удочерить Мэйн, Фердинанд намекал что она не уступает по объемам манны представителям высшей знати.
— Чем раньше это произойдет, чем скорее она получит аристократический статус, тем лучше. — Продолжил Фердинанд. — У неё слишком много манны для просто храмовой жрицы, хоть и в синей рясе. Это значит, что ей надо в Королевскую Академию, что бы научится контролировать свою манну. Но как священнослужитель, я не в силах перевести её в высшее сословие. Очень немногим я могу доверится в деле ее защиты от поджидающих её опасностей.
Карстедт принялся обдумывать озвученное предложение. Кому мог доверится Фердинанд, учитывая простонародное происхождение Мэйн, и учитывая ее непомерные запасы манны? Насколько он мог сказать, никто кроме его самого и его семьи на эту роль не подходили.
— Я собираюсь наставить Мэйн в этикете достаточно для того, что бы она не навлекла позора на твою семью. Более того, у Мэйн хватает таланта что бы самостоятельно обеспечивать свое содержание, и я уверяю тебя, я позабочусь что бы её удочерение не отяготило тебя.
— Воистину, крайне редко можно увидеть от тебя такую заботу о ком либо, — вот все что ответил Карстедт. Фердинанд опустил взгляд и замолчал, откинувшись в кресле. Переплетя свои длинные пальцы, он подыскивал слова для ответа. Наконец, он заговорил, слова его были не спешны и размеренны:
— Так как она простолюдинка, то невозможно предсказать что с ней может случится если у неё не будет поддержки мощного союзника. Я не хотел бы, что бы кто либо другой, проходил через то, через что пришлось мне. Не более, и не менее.
Скорей всего, тут было сокрыто намного более, чем он нашел нужным озвучить. Но, по крайней мере, Фердинанд говорил правду, слова его шли от сердца, без желания ввести в заблуждение слушателя. Карстедт, хорошо зная сколько боли Фердинанд испытал в прошлом, тяжело вздохнул и посмотрел в окно:
— …Я не против её удочерить, но найдутся люди, что поставят тебе в вину, что ты обратился с этим предложением сразу ко мне, а не к кому то другому. Не так ли?
Фердинанд понимал о ком говорит Карстедт и его лицо потемнело. Он постучал пальцем по виску и тихонько и проговорил:
— Неужто это так необходимо все настолько усложнять…?
Очень немногие могли понять по его заметно потемневшему лицу, что это был знак того что он на самом деле расслабился. Касртедт улыбнулся, подумав, что правильно читать настроение Фердинанда было очень и очень непросто.
Том 2 Глава 154.1 Гильдия печатников
Верховный жрец использовал магический инструмент что бы заглянуть мне в воспоминания. Сама такая возможность очень удивила меня, но я хорошо понимала причину, по которой он на это пошел. Не было лучшего способа что бы доказать ему что я не угроза окружающим. И как оказалось, магический инструмент был просто невероятен. Благодаря нему я могла перечитать любую книгу что уже читала в своей прошлой жизни, просто посетив мир моих воспоминаний.
Я просила что бы Верховный жрец снова применил на мне этот инструмент, но он наотрез отказался.
..Я понимаю, что он заглядывал мне в память, что бы оценить, насколько я полезна и не представляю я ли угрозу, но все же, что в этом плохого, время от времени повеселится в моих воспоминаниях? Верховный жрец, вы такой бука.
Вот таким манером я жаловалась про себя, но на самом деле была благодарна что Верховный жрец окончательно решил что я не представляю угрозы, а значит, я могла и дальше изобретать новое под надзором Бэнно. Благодаря этому, я могла продолжать жить своей обычной жизнью.
…Не говоря уже о том, что я многое поняла о себе.
Я поняла, насколько сильно меня любила моя первая мама, и насколько волнуются и любят меня мои здешние родные. Я хочу отплатить тем же моей новой семье, возместить через них те долги, что я не смогла в прошлой жизни. Я хочу сделать так, что бы каждая минута, проведенная с ними, была ценной и незабываемой, а не относится к этому как к незначительной части моей повседневной жизни.
— Мэйн, мы вчера начали печатать книги, одновременно делая бумагу.
На следующий день после путешествия в мой мир воспоминаний, Лютц рассказал мне, как идут дела в мастерской Мэйн, пока мы шагали в компанию Гильберта.
— Лютц, по твоему, сколько книжек мы сможем сделать? Сколько бумаги у тебя получится, примерно?
— Где то выйдет восемьдесят книжек, в самом лучшем случае, и это если мы используем и всю ту бумагу, которую доделаем сейчас. С той бумагой, что у нас уже есть на руках, получится семьдесят пять книжек — в лучшем случае семьдесят шесть — но я знаю, ты упоминала что хотела бы сделать их так много насколько это только возможно.
— Угу, верно. Спасибо за работу, я знаю, что из-за холодов работать теперь труднее, но я рассчитываю на тебя. По словам Лютца, во втором издании детской библии получится примерно 80 копий. Их создание не займет много времени, раз серые жрецы уже более менее набили в этом деле руку. Разобравшись с этим, я решила, что можно подумать и о создании на продажу книги с иллюстрациями.
Глянув вниз на свои ноги, я негромко произнесла:
— Что бы продавать книги, может быть, нам стоит создать для этого новую гильдию?
— Новую гильдию?
— Угу. Типа гильдия Печатников, или гильдия Книгоиздателей…Книги, что мы делаем в мастерской, ведь совсем не похожи на те, что имеются у аристократов, верно?
