— Откуда вам знать, где я ищу? — я пошаркал чашкой по блюдцу.
Есть не хотелось. Отбило у меня аппетит. Если эльвы решили меня прикончить, плохо дело. Прикончат, к гадалке не ходи.
Да ещё обедать за последние копейки противно. Я как увидел ресторан, куда этот журналюга нас притащил, едва не сбежал. Там одна чашка чая стоит, как целый обед в обычной забегаловке. У меня же денег останется — только на извозчике девчонку довезти до дома. А там уж можно и пешочком.
Репортёр сразу понял, говорит:
— Ничего, я здесь постоянный клиент. Иванищева каждый ресторатор знает. Ежели что, такую заметочку накатаю — все посетители разбегутся. Пойдёмте, сегодня я угощаю!
С намёком такой — типа сегодня я, завтра — ты.
Отказался я, сказал, что за свои поем. Тоже с намёком — мзды не беру.
***
Фыркнул репортёр, усишки разгладил. На спинку стула откинулся, глядит как на дурака.
— Да об этом весь город знает. Вы, господа полиция, столько шуму подняли, чертям в аду жарко.
— Работаем, — говорю.
А сам смотрю на Генриетту. Она за соседний столик сбежала. Скучно ей стало от нашего разговора. Увидала подружек с кавалерами, и вперёд. Сидят, шампанское пьют, смеются.
— Плохо работаете, — репортёр тоже на девушек глядит, усишки поглаживает. Чисто кот. — Зря государевы деньги проедаете.
— Зря, говорите? — отвечаю. Вытащил из кармашка визитную карточку, показал ему. — Не ваша, случайно?
Скривился репортёр, лицо стало кислое, как лимон пожевал.
— Отдал меня господин лейтенант, значит. По рукам пустил. Что ж, понятно. Им на повышение, а Иванищева — на место. Гав-гав.
— Руки вам никто не выкручивал, — говорю. Надо его на место поставить, точно. Уж очень рожа наглая. — Сами согласились.
Вижу — угадал. Иванищев челюсти сжал, как бульдог. Глаза злые стали. Но усмехается, вид делает, что ему смешно.
— И это вам сказали… Никакой чести у людей.
— Ближе к делу, — говорю. — Что значит — не там ищете?
Помолчал он, усишки пощипал.
— А вы, господин стажёр, не из эльвов сами будете?
Молчу. Не его собачье дело, кто я по крови.
— Ладно, ладно. Понял. Вот по чести — вы ведь не думаете, что инороды поезд взорвали?
Тут он угадал. И сказать-то нечего.
— Ага, молчите, не отвечаете! Значит, правда. Так я вам вот что скажу — зря вы инородов в поля разогнали. Помещики наши их пахать погонят, а что толку? Прогресс надо двигать! А мы всё по-старинке, всё дедовскими обычаем живём…
— Вы не ответили.
— Не ответил? Кто у нас, кроме гобов несчастных и оргов на такое способен? Проснитесь, господа. У вас под носом крысы бегают, а вы не ловите.
— Может, хватит загадки загадывать? — говорю. — Если сказать нечего, так я пойду.
Хихикнул он, гаденько так. На Генриетту покосился.
— Нет терпения, господин стажёр? Опять же, понимаю. Всё, всё, шутка. Знать хотите? Я помогу. Иванищев весь город знает, как свои пять пальцев. Вы про «Народ и Волю» слышали?
— Допустим, — отвечаю. А ведь правда, где-то слышал такое.
— Так вот. Я кое с кем знаком. В сам кружок меня не допускают, но я среди них вроде как свой. Сочувствующий. Иногда в долг даю, иногда совет подкину. Мелочь, а для дела полезно.
Наклонился он ко мне поближе, шепчет:
— Если хотите, скоро у них собрание будет. Под видом гулянки. Ну там винишко, картишки… шуры-муры всякие. Могу провести.
Призадумался я. Репортёр этот человек неприятный — правду мой начальник сказал. Но, похоже, не врёт. Да и преступника поймать очень уж хочется. Наши-то инородов ловят, а я раз — и настоящих взрывателей нашёл! Мне — медаль, повышение, а службе — польза.
— А не выкинут меня, — говорю, — с вашей вечеринки?
— Ничего, — репортёр ухмыляется. — Я скажу, что вы сочувствующий.
— Полицейский? Да ну.
— Не сомневайтесь. Вот вы скрываете, а я вижу — вы из инородов. Хотя из эльвов, но всё равно. А инороды для этого кружка — элемент угнетаемый. Вы, главное, скажите, что насмотрелись на ужасы полицейских застенков, и справедливости жаждете.
Ну, думаю — почему бы нет? Пуркуа па, как в одной песне поётся.
— Ладно. Ведите.
— Тогда запоминайте… — назвал репортёр мне место и время. — Только в шинельке своей туда не ходите. Людей по одёжке встречают. И вот вам визитка моя. Новая. Старую никому не показывайте. А лучше отдайте мне, я выброшу.
Взял я его визитку новую, а старую отдавать не стал. Обойдётся.
Смотрю, а за соседним столиком уже совсем весело. Один из кавалеров — офицер — взялся за скатерть, и рывком со стола сдёрнул. Посуда на столе осталась. Фокус такой. Девчонки завизжали, в ладоши захлопали.
Офицер коротко свистнул — неси, официант, новую скатерть. И ничего, принесли. Посуду заново расставили. Хотя какая там посуда — ведёрко с шампанским, да бокалы всякие.
Другой ухажёр, весь из себя нарядный — в галстуке бриллиантовый зажим, запонки в три карата, — давай фокусы с бокалами показывать. Поставил пирамидкой, из бутылки льёт, прям фонтан с пузырьками.
Смех, визг, веселье.
Другой портсигар достал, открыл — на крышке изумруд блестит. Может, поддельный — таких больших не бывает.
Открыл портсигар, показывает, все смотрят, хихикают. Нет, вспомнил — это табакерка называется. Вон, чувак этот пальцы внутрь запустил, взял щепотку. На руку сыпанул и занюхал.
Блин, не табак это!
А этот гад табакерку свою стал другим предлагать.
Второй кавалер взял щепотку. Офицер отказался. Девчонки стали пробовать. Не успел я вскочить со стула да подойти поближе, моя Генриетта цапнула на пальчик, и нос припудрила. Вот же ёлки зелёные!
Взял я её за руку, говорю:
— Хватит.
А девчонка моя уже весёлая до невозможности.
— Ах, — пищит, — мой друг! C’estcharmant! (это прелестно! фр.)се шарман! Попробуйте, Николя угощает!
Выхватила из рук чувака табакерку и мне в нос суёт.
Взял я эту хреновину с изумрудом на крышке, и в ведро со льдом весь порошок высыпал.
Сразу крик поднялся.
— Как вы смеете!
— Да кто вы такой!
— Отдай сейчас же!
А я табакерку пустую владельцу протянул:
— Вот, держите. В другой раз арестую.
— Чта-а?! — тот аж взвизгнул. — Да ты!.. Да ты знаешь, сколько ты порошка извёл, тварь?!
— Да мне по… параллельно, — отвечаю, — сколько. Нечего мою даму всякой дурью травить.
— Позвольте, господа, — офицер говорит, — он сказал — арестую? Господа, это шпик! Полицейская морда. Ишь, мерзавец, фрак напялил, прикинулся!
— Шпик, филёр, бей его! — крикнул ещё один ухажёр.
Тот, у которого я табакерку отнял, прыгнул на меня, и давай руками махать. Куда там — пить надо меньше. От удара я легко увернулся. Ногу ему подсёк, да и влепил от души. Тот с разбегу к окошку улетел и в гардине запутался. Лежит, ногами дрыгает, встать не может.
Второй — нарядный, манжеты с бриллиантовыми запонками подтянул, выскочил вперёд, в позицию встал, кулаки выставил:
— Защищайтесь, сударь!
Видать, боксу обучался.
Тот — раз, два, апперкот. Но я ж говорю — шампанское в драке не помощник. Да ещё с порошочком на закуску. А нарядный прёт, как танк, аж дым из ушей. Сейчас я тебя…
Генриетта как взвизгнет:
— Сзади!
Дёрнулся я от её крика, мне по башке сзади — дзынь! Повезло. Если б девчонка не предупредила, я бы сейчас на полу валялся в отключке. А так вскользь пришлось. Обернулся — позади офицер стоит с бутылкой шампанского. Штирлиц, блин.
Тут нарядный боксёр подскочил, и бац мне в челюсть. Я аж улетел. Грохнулся на пол, офицер с дружком ко мне подскочили.
Девчонки визжат, но не уходят. За своих болеют. Моя кричит:
— Бейте их, Дмитрий! Бейте! Врежьте ему!
Потряс я головой, муть в глазах разогнал. И вовремя. Боксёр уже навис, кулак поднял, добить собирается.
Пнул я его в коленку, тот охнул, повалился. Я на ноги вскочил, стул швырнул между мной и офицером. Тот уже рядом был совсем. Перепрыгнул я боксёра, добавил ему в печёнку пяткой. Он охнул и скорчился.
