— Сынок, уступи бабушке место, — просит спортивного вида старушка с большим рюкзаком за спиной.
Оглядываюсь. Да автобус полон, и, как всегда, водитель набрал попутных пассажиров, а деньги за проезд себе в карман. Так-то нельзя стоя ехать по межгороду, но кто сейчас это соблюдает? Встаю, разумеется, хотя, как по мне, бабка вполне может и постоять, вон какой рюкзак здоровенный за спиной, была бы немощная, не смогла бы так бодро его держать. Не встать будет некрасиво, наверняка, будут полоскать потом всю дорогу её товарки, а автобус наполовину заполнен пенсионерами. Хотя… Я увидел знакомую фигуру в конце салона и стал протискиваться к ней поближе.
Глава 14
Глава 14
Пробравшись, кладу руку на талию девушке.
— Привет, Аленка!
— О, Толя! Привет! — говорит Фаранова, качнувшись ко мне всем телом, ибо автобус изрядно мотнуло. — Ты откуда взялся?
— Руку убрал, — рявкает мужик лет тридцати, сидящий напротив Алёнки, раздвинув ноги как Волочкова.
— Папа твой? — киваю головой на парня, не убирая, разумеется, руки, одноклассница-то не против.
— Не-е-ет! — смеётся она мне в ухо и говорит парню: — Не надо, я за него держаться буду.
— Ты бы место уступил девушке, — советую я. — И ноги сдвинь, вон бабушек по краям зажал.
Мужик шумно вздохнул, набычился и… сдвинул ноги, как только Алёнка произнесла:
— Толя, поздравляю тебя с победой на чемпионате СССР по боксу! Знал бы сейчас, как Каркатов гордится, что с тобой в восьмом классе дрался! Слушай, а ты вырос прилично за год!
— Дал ему разок в лоб, это разве дрался, а вообще, спасибо, я и не думал, что кто-то из наших следит за моими успехами! — несколько смещенно отвечаю я.
— А Сашка пусть сидит, у него нога больная, это мой знакомый с шахты, летом туда подрабатывать устроилась, вот ездила в управление, документы отдавала, — пояснила Фаранова.
Автобус качался и прыгал как мячик на порядком разбитой дороге, я еле держался на ногах, но был доволен как слон. Алёнка прижималась ко мне при всех толчках средства передвижения и болтала без умолку, рассказывая последние новости. Упругое девичье тело примиряло меня с неудобствами. От остановки идти до поселка ещё минут пятнадцать, но у нас это заняло в два раза больше времени. Не бросать же калеку Сашку. Тащил и сумку и его. Зато дома меня ждал торжественный приём. Сначала наш пес Снежок показал насколько он мне рад, пытаясь повалить меня на землю и зализать до смерти. Конечно, это ему не удалось. Потом батя пытался раздавить мою руку своей, здороваясь, и тоже просчитался, я хоть и ниже его ростом и меньше в плечах, но уже не мальчик для битья. Мама Вера пыталась окультурить меня и, дав тапочки, отправила сразу мыть руки, и лишь бабуля тихо улыбалась, разливая наваристый горячий борщ по тарелкам. Густая домашняя сметана, кремового оттенка, уже стояла на столе.
— Как там столица? — важно спросил отец, наливая себе грамм сто пятьдесят в гранёный стакан.
Рюмки он откровенно не любил. Его новая жена слова против не сказала на эту демонстрацию независимости, но бутылку сразу забрала, якобы, чтобы налить себе и бабуле, однако, плескнув на донышко, она закрутила «Столичную» и убрала в шкаф. Значит, отец из-под каблука ещё не выполз весь, и то хорошо! Хватит ему пить.
— Стоит Белокаменная, чё ей будет? — степенно отвечаю я, носом пытаясь понять — перчили или нет борщ. — Мам Вер, а как нога? Зажила?
— Ну, за встречу! — отец не дал ответить, намахнул весь стакан.
Закусил он корочкой домашнего хлеба и зеленью. На столе, несмотря на начало лета, уже были и лук, и редиска с огорода. Ростов, все-таки — юг России.
— С ногой всё хорошо, и, спасибо за путёвки, никогда не думала, что смогу поехать за границу, я вообще всего один раз отдыхать ездила, на Рижское взморье, — всё-таки ответила бывшая учительница.
— Тоже заграница, — ляпнул я.
— Ну, ты сказанул, — весело сказал отец, — вот мы за границу едем, а там Латвия, наша земля — советская!
— Вообще, Латвию в составе Лифляндии Россия выкупила на вечные времена у Швеции за пятьдесят тонн серебра, пол бюджета империи тогда было это. После Ништадтского мирного договора, — неожиданно сказала Вера.
Я подивился познаниям математички в области истории, ведь этот факт я и сам не помнил.
— А что за путёвка? Вы хоть знаете, какие города посетите? — перевел тему я. — И дорогие путёвки-то?
— Нам профсоюз половину оплатил, а из городов ихних я только Берлин знаю. Росток ещё посетим, Котбус какой-то. Ты знаешь? — батя повернулся к бабушке.
— Нет, а во Франкфурте-на-Одере была, ну мы туда не едем, — впервые что-то сказала помолодевшая бабуля.
— Денег-то хватит? — ради приличия спросил богатый я.
— Много не меняют, но я, смотри, что с собой везу, — батя полез в сумку, которая уже была закрыта, вызвав этим недовольство и жены и бабули.
— Дрель? — удивился я.
— И сверла победитовые! — с гордостью сказал отец и на смешки жены с обидой добавил: — А ты ложки мельхиоровые взяла! Что у них ложек нет?
— Нормально, — прикинув, сказал я. — Только не спалитесь там, куратор в группе, наверняка, будет от КГБ!
— Вот такой мужик! Нас уже познакомили! Он насчет дрели и посоветовал! — кивнул головой отец.
И правду, чего это я? Мои-то вроде как блатными едут, кто их там за руку хватать будет?
После обеда меня стала инструктировать бабушка, по её раскладам сейчас, летом, корова в районе двенадцати -пятнадцати литров даёт, уже годы не те, рекорды ставить. Продаётся всего десять в день! А покупателей — четырнадцать точек! Как так? А обычно берут трехлитровую банку или бидончик на несколько дней. В общем, продать надо будет в среднем четырем покупателям в день, не уработаюсь. Из остатков молока она делала и сметану, масло и творог, и даже сыр, но я этого не умею. Поэтому бабушка договорилась с детским садом отдавать излишки туда.
— Они согласились? — спросил я. — А там экспертизы разные?
— Они всё равно кипятят всё, — отмахнулась бабуля.
Взяв её записи, поразился красивому, округлому почерку с завитушками.
— Меня поп учил, если не нравилось ему что, бил по голове, — пояснила бабушка. — Быстрее так доходит наука. — Водки взяли ещё с собой шесть бутылок на троих, икры черной немного, сигареты да фотоаппарат. Я предупредила — продавать не буду, да мне и не надо ничего. Могилки ребят посетить, да цветы им положить.
Мы помолчали, а я сказал:
— Ордена с собой возьми.
— Взяла, и форму тоже. Пусть видят — я ещё жива! — сухо и зло сказала фронтовичка.
Я обнял её, мы постояли, и я пошёл переодеваться. Мою комнату занимали отец с женой, я буду жить в бабулиной, для этого туда уже перенесли мою старую кровать.
Пока корову не привели, решил сходить к своим друзьям. Первым отправился к Кондрату в гараж, где он работал. Он сидел в яме и копался под днищем жигуля-копейки.
— Привет мастер-ломастер! — кричу в яму своему другу.
— Толяныч, ты что ли? Них… ты подрос с зимы! Когда приехал?
— Только что, руку пожимать не буду, ты весь в масле и соляре! — смеюсь я.
— Щас и ты такой же будешь, подмогни-ка мне, вовремя ты пришёл, — обнаглел Кондрат.
— Грязный буду как свинья, — отказался я. — А где твой шеф?
— Болеет шеф, там, на стене висит роба солдатская, надевай, я, в самом деле, один не вывезу, — просит Кондрат. — Работа срочная, понедельник — день тяжёлый.
— «Им бы понедельники взять и отменить», — согласился я, переодеваясь.
Пока трудимся, вернее, трудится Кондрат, а я так — подай, подержи, принеси, нахер отойди, пока не зашибло, — друг рассказывает мне последние новости. Одна одноклассница родила, другая села в тюрьму, Похаба буквально вчера положили в Ростове в больницу недели на три, сгорел дом в поселке, без жертв, и то хорошо, два мужика, пьяные, утонули в реке, в нашей-то, мелкой! Я тоже рассказываю и про свою жизнь и про будущую поездку в Москву. Друг не завидует, у него выходит в месяц сейчас рублей триста, и терять половину зарплаты ради какого-то отдыха он не желает. Копит на машину. У одного ветерана можно взять старый ЗИС 110, не на ходу, за три с половиной тысячи всего, ещё вложиться в ремонт, и машина будет своя! Прав, конечно, нет пока у Кондрата, но в деревне из представителей милиции сейчас один участковый, и тот пьёт как конь.
