Я машинально полазил по карманам и достал дежурную пачку «Космоса». Из старой жизни на войне всегда таскал с собой сигареты, как лекарство от нервов. Не всегда помогало, но для самоуспокоения вполне подходит. Да и вообще, как может помогать то, что вредно здоровью?
— Держи, браток, — дал я ему.
Посмотрев на него, обнаружил, что у него сильно кровит плечо и сползла повязка с головы. Спокойно поправил её, чтобы она не закрывала обзор, и аккуратно поправил бушлат, который спал с его прострелянного плеча.
— Так лучше? — спросил я.
— Да, спасибо мил человек.
Вот она! Война, о которой многие забывают. Романтика заканчивается в тот момент, когда ты видишь кровь, слышишь крики и чувствуешь запах горелой плоти. Начал я об этом забывать, и не рад, что вспомнил.
— Приходилось бывать в бою? — спросил Говоров, подойдя сзади и предлагая мне сигарету, на что я отказался.
— Спасибо не курю.
— А пачка, как и у многих дежурная, да?
— Вроде того, товарищ майор. В бою не был, но в войне кое-что понимаю.
— Хм, и что именно?
— Что это ни разу не весёлое приключение. Это болезнь. Страшная болезнь. К сожалению, с последствиями этой болезни вам и приходится справляться, доктор.
— Что правда, то правда. Ты зайди в приёмное, пускай тебя запишут. Если есть температура, то лучше жди, пока кто-то освободится и тебя примет, — сказал майор и пошёл в направлении второй линии госпиталя. — Раненых очень много, Родин, а заболевших ещё больше. Эпидемий нам не надо, так что будем и тебя лечить, лётчик. Ожидай.
Сидел я так в приёмном отделении, ну или санитарном пропускнике очень долго. Девчата и чаем меня напоить успели, и со столовой покушать принесли. Сразу чувствуется разница в пище, которую готовят для пехоты и для лётного состава. «Первое» кушать не стал. Сделал вид, что наелся и так. Щи, которые мне принесли, были как раз из той самой нецензурной поговорки, в которых что-то прополоскали. А вот от картошки с мясом воротить нос не стал, хоть она явно была консервированной несколько раз.
В Афгане я вообще заметил, что с картофелем очень большие проблемы. Его, в принципе, не было. Основу рациона составляли каши.
Шло время, а я всё сидел и ждал, пока меня куда-нибудь определят. Ответ был со стороны медсестёр один — дежурный врач в хирургии, там завал, подожди тут.
Само собой, я никуда не спешил, понимая, что не до моей простуды сейчас. Да только можно было бы меня в инфекцию отправить, и я там занялся самым «полезным» делом — «таскал» на спине кровать, не меняя горизонтального положения.
За размышлениями о предстоящей госпитализации я и не заметил, как уснул, прямо на кушетке. И сон мне такой хороший приснился.
Вновь бескрайняя водная гладь, лёгкий ветер и яркое солнце. Перед глазами опускается тёмный щиток светофильтра, а правая рука переводит рычаг управления двигателем в нужное положение.
— Взлёт! Форсаж! — произношу я и начинаю раскачиваться из стороны в сторону.
Потом понимаю, что качает меня чья-то рука. А голос такой тихий и усталый.
— Сергей, проснитесь, — услышал я знакомый шёпот.
Открыв глаза, я обнаружил над собой улыбающееся лицо Вещевой. Выглядела она уставшей и еле стояла на ногах.
— Я тут… зааадремал, — широко зевнул я и сел на кушетку.
Постовая медсестра спала на своём рабочем месте. В тесном проходе, ведущем к ординаторской и смотровым было темно.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Ольга, чьи глаза слипались от недостатка сна.
— Я в порядке. Может, я пойду?
— Куда⁈ — воскликнула она, но я шикнул на неё, чтобы она не будила свою коллегу. — Вы больны. Вам положен постельный режим, обильное питьё, лечение, а и освобождение от полётов…
Вот это уже точно наш Вещий Олег, начмед 236го Осмонского полка! Вещает и вещает! Половину и не запомнил того, что мне положено при заболевании простудой.
— Слушай, Оль, а вот если бы я ветрянкой заболел, ты меня в Союз тогда отправила в госпиталь Бурденко?
Тут у неё глаза раскрылись от удивления, будто я ей предложил переспать прямо сейчас.
— Можешь не начинать. Веди меня в смотровую и осматривай там, — смиренно сказал я, протянув вперёд руки, словно для закрепления наручников.
Свет в смотровой включили только после завешивания окна одеялом. Так уж положено в госпиталях, чтобы не провоцировать снайперов.
Меня усадили на стул, а сама Оля зашла за ширму снять с себя верхнюю одежду. Передо мной Вещевая появилась в халате с длинными рукавами и с завязками сзади. Обязательные атрибуты — белые кальсоны и накрахмаленный колпак.
— На что жалуетесь? — начала опрашивать меня Ольга, присев за стол.
Так и хочется сказать на вас, но шутить с Вещевой на тему медицины нельзя. Трепетно она к такому относится.
Пересказал я свои симптомы, которые уже сошли на нет. То ли так больничная еда на меня подействовала, то ли пару таблеток, которыми меня «угостили» медсёстры.
Пока я рассказывал, Ольга из последних сил держала голову, чтобы не свалиться на стол и не уснуть. Особую опасность представляет шариковая ручка, которая находится перед её глазами.
— Тебе надо отдохнуть, Оль. Еле пишешь уже, — сказал я.
— Нет! — воскликнула она. — Я немного устала. Несколько операций сегодня просто было. Ты, ой… точнее, вы — лётное лицо. У вас ВЛК. Вам необходимо качественное медицинское обеспечение, согласно…
Пока она это всё говорила, её голова чуть было не ушла в крутое пике по направлению к столу. Я даже дёрнулся в её сторону, чтобы не дать ей удариться.
— Снимайте свитер и футболку, — сказала она, достав из стола стетоскоп и тонометр.
Пока я раздевался, пришлось снять и подтяжки, удерживающие штаны лётного комбинезона. А без них они у меня спадали постоянно.
Давление, что не удивительно, у меня было в норме. Теперь нужно меня ещё и послушать со всех сторон.
— Вставайте, — сказала Вещевая.
Поднявшись на ноги, я придерживал штаны, чтобы они не спали.
— Руки в стороны, иначе я не смогу вас послушать, — указала Ольга.
Убрав руки, штаны в ту же секунды скатились до уровня колен, представив взору Оленьки мои полосатые семейки.
— Кхм… дышите, — сказала она, прослушивая мои лёгкие, пытаясь не смотреть ниже моего пояса.
— А ты когда сюда приехала? — спросил я.
— Две недели назад. Разнарядка в дивизию пришла. На усиление в 200й медсанбат отправить людей. Я не стала бегать.
— Родителям сказала?
— Нет. У меня одна мама только. Сказала ей, что на учения в Европу поехала, и буду писать ей. Думаю, что не будет она номер полевой почты сверять.
В любых боевых действиях части именуются полевой почтой. В Афгане таких сейчас очень много.
— А почему тогда…
— Повернитесь, — перебила она меня, развернув к себе спиной. — Дышите глубоко.
Как тут не дышать глубоко, когда девушка прикасается так нежно к тебе своими руками. Оленька делала это уж очень акцентировано, водя ладонью по моей левой лопатке.
А вот потом её рука медленно скользнула мимо подмышки к моей левой груди. Далее спускалась ниже и ниже, всё медленнее и медленнее. У меня даже мурашки по коже поползли от наслаждения. Вот так Оленька!
— Всё. Одевайтесь, — сказал она, резко убирая руку.
Немного я расстроился, что дальше дело не пошло. Всё-таки я болею и не то это место, чтобы заниматься любовью с доктором. С другой стороны, а где тогда?
Посмотрел я на Оленьку. Что-то она сама от себя не ожидала таких нежностей левой рукой, раз так залилась краской.
— Так, ну вот теперь я вам всё выпишу и вас…
— Тебя, а не вас, — поправил я её, готовясь надеть футболку.
— Ага. Тебя госпитализируют в отдельную палатку с больными ОРВИ и гриппом. Лечение след… дующее… — начала заваливаться Ольга.
Я успел подскочить к ней в последний момент, и поймал её, прежде чем она соскользнула бы со стула. Видок у меня, конечно, так себе со спущенными штанами.
— Оль? Ольга Онуфриевна? — прошептал я ей на ухо, но Вещевая и не думала просыпаться. Взяв её на руки, я перенёс её на кушетку и аккуратно уложил. Как раз в этот момент в кабинет вошёл майор Говоров.
