— Я так почти и сказала, — глаза Сони сузились, и взгляд впился в меня.
— Ну, не-е… Ожегова молодец, — вступился Федя за Свету по незнанию . — Умная, и подход к мужикам умеет найти.
— К мужикам? — фыркнула Соня.
— Ну да, мужики же, в основном, преступления совершают. Вот она с ними и беседует…
— А как же муж ее относится к такой работе?
— Так она не замужем! — сдуру выпалил Федя. — Нет у нее никого!
Уши Сони окрасились в цвет запрещающего сигнала светофора.
Она сжала кулачки и прикусила губу, а я притворился табуреткой и пялился в окошко на взъерошенного воробья на тополе. Ничего не слышу, ничего не вижу.
— Хотя нет, — продолжал сливать инфу Погодин. — Тут в УВД ухажер у нее объявился. Цветы дарит.
— Это тот букет из гвоздик? — оторвался я от птицы.
— Да нет, уже второй подарил. На этот раз розы.
— Когда? — спросил я.
— А тебе какая разница, Петров? — зыркнула на меня Соня.
— Да просто любопытно. Коллега все-таки.
— Смотри. Как бы я тебе больничный не продлила, — Соня схватилась за чугунную сквородку, с которой собиралась идти на общую кухню, но при этом как-то угрожающе ей покачала.
* * *
Я надавил на кнопку дверного звонка, что была приляпана небрежно на стену слоями заскорузлой краски, больше напоминавшей застывшую лаву. Дверь, обитая красным дерматином (роскошь, однако), никак не реагировала на пронзительные бзыканья.
— Дома никого нет, — уверенно заключил Федя.
Он решил отправиться к жилищу Гребешкова вместе со мной.
— Нет. В квартире кто-то есть, — я ткнул на стену, где висели электросчетчики.
Черные выпуклости с пожелтевшими циферблатами вросли в стену. На одном из них, с циферкой “7”, выведенной чуть сверху на стене через трафарет, неспешно крутился диск.
— Видишь, счетчик мотает? Советский человек не будет так разбазаривать электричество. Значит, внутри кто-то точно есть.
Я не ошибся. После еще пары нажатий на кнопку за дверью, наконец, раздались шлепающие шаги (похоже на тапки).
— Кто? — спросила дверь несмелым женским голосом. Чуть глухим и неуверенным.
— Милиция, откройте, — сказал я.
Лязгнула задвижка замка, в образовавшуюся щель высунулась встревоженная курносая мордочка с распущенными волосами и голыми плечами. Остальное в узкую щель не разглядеть.
— Вы по поводу мужа? Меня уже опрашивали. Два раза…
— Есть еще пара вопросов, — строго заметил я.
— Сейчас, я не одета, подождите минуту.
Дверь захлопнулась, тапочки прошлепали вглубь квартиры.
Прошла минута, вторая. Наконец дверь снова распахнулась (на этот раз широко). На пороге стояла девушка в легком голубом халатике из буржуйского шелка. Тонкая ткань не могла скрыть выпирающие прелести. Девушка все куталась в кружева и оттягивала халатик вниз, будто хотела его растянуть, чтобы скрыть бедра до самых колен.
Погодин застыл в пороге, уставившись на хозяйку, чуть отвесив челюсть.
— Проходите, — попятилась девушка.
Мы разулись и прошли в зал. Уселись на предложенный диван. В квартире, по советским меркам — недурно. Даже богато. Сервант в статуэтках. Как и положено, хрусталь и гжель продавливает полки за стеклом румынской “стенки”. Обои в прихожей в модный “кирпичик”, в зале — в безвкусную, но дорогую полоску.
К дивану приблизился черный лоснящийся кот. Он злобно глянул на нас, дескать, место его заняли, и чинно удалился в спальню, распушив хвост.
— Ксения Александровна, — начал я. — У вашего мужа были недоброжелатели? Кто-нибудь ему угрожал?
— Я уже все сказала товарищам из милиции, — всплеснула она руками, будто оправдывалась.
Странно. У нее супруга убили, а она, такое ощущение, что нас опасается.
— Если несложно, повторите и нам. Мы из другого отдела. Хотим услышать все из первых уст, так сказать.
— Не было у него врагов, — зашмыгала носом девушка. — Разве что ваши коллеги, бывало, задерживали его.
— Кто?
— Не знаю. Демьян не говорил. Но частенько дома не ночевал, говорил, мол, во время рейда его сцапали и он ночь в КПЗ провел.
— За фарцу срок предусмотрен, — я постучал ногтями по подлокотнику дивана, отделанному под красное дерево. — Как же ваш муж после задержаний отделывался лишь ночкой в КПЗ?
— Не знаю, — растерянно развела руками женщина. — Демьян ничего не рассказывал о своих делах. Только сетовал иногда, что платить теперь надо больше.
— Кому платить? — насторожился я.
— Ой, я, наверное, лишнего сболтнула, — Гребешкова зажала рот рукой, будто это могло вернуть ее слова. Но, как известно — не воробей.
— Нас не интересуют махинации вашего супруга. Это все в прошлом. Убийство — более тяжкое преступление. Кому и за что платил ваш муж?
— Так вам же и платил.
— Как — нам? — поперхнулся Погодин.
Глава 10
— Ну, не вам конкретно, — пожала плечами вдова Гребешкова, — но тоже милиционерам.
— Каким еще милиционерам? — задохнулся от возмущения Федя. — Вы что несете, гражданочка? Советская милиция взяток не берет! У нас люди честные работают.
Я промолчал. Не вступился за органы. Все-таки, как ни крути, коррупция у нас была. Не принято ее было афишировать, это факт. Особо громкие случаи так вообще Политбюро засекречивало. Поэтому такие скандалы сейчас не могли быть на слуху. Это потом совку кости будут мыть, когда пресловутая гласность нагрянет. А сейчас даже Федя не особо помнил, как чуть больше десяти лет назад прогремело так называемое азербайджанское дело. Как оказалось, в солнечной республике сложилась целая система торговли государственными должностями. Так, стать судьёй или районным прокурором можно было за 30 тыс. рублей, пост начальника районного отдела милиции стоил дороже — 50 тысяч.
— Простите, — Гребешкова прижала руки к груди и захлопала длиннющими ресницами, — но я точно знаю, что Дёма кому-то платил. И все жаловался, что такса повысилась и ему теперь ничего не остается.
Последние слова Ксения сказала с каким-то вызовом. Даже прижатые к груди руки в кулачки сжала.
Но пока что всё это были эмоции, никакой конкретики. Я подался чуть вперед, как бы потеснив Погодина, давая ему понять, что сам задам все вопросы.
— Кому и за что он платил? — спросил я.
— Ни фамилии, ни должности я не знаю. Муж отдавал часть дохода — и его не трогали. Давали спокойно продавать импортные джинсы и кроссовки. Это я слышала от него. И, честно говоря, не думала, что вас так уж это покоробит…
Погодин зыркнул на неё с обидой, но я не дал ему вставить слово.
— Тогда расскажите поподробнее, Ксения Александровна, про бизнес вашего супруга, — я напустил в голос дружелюбности и понимания. — Нам не важны его старые делишки в плане нарушения закона. Это теперь никого не волнует. А вот все, что сможет пролить свет на его гибель — нам очень интересно. Мы хотим разобраться.
Ксения длинно выдохнула, опустила руки, сосредотачиваясь.
— Раз в месяц Демьян летал в Москву. Там у него родственник “выездной” живет. Международный журналист, вроде. Он постоянно привозил из командировок иностранные вещи на продажу. В основном, старался джинсы покупать, они лучше всего шли. В Москве за 180 рублей продавали, а у нас уже 200-220 можно было толкнуть. Однажды Демьяна на улице, когда он пытался “Левис” продать, задержали дружинники и доставили в отделение. Там его оформили, но дальнейшего хода делу не дали, пригрозили, что теперь он должен процент платить. Иначе материал по подследственности передадут, и тогда ему точно срок грозит. А он ведь у меня уже сидевший за подобное. Второй раз по максимуму схлопотать мог.
— Какое отделение и кто его на крючок посадил, вы, конечно же, не помните?
Конечно же, и поймали его специально, и угроза эта была тщательно продумана и легко могла быть пущена в ход. Я это хорошо понимал, а вот моему товарищу Феде ещё явно требовалось всё услышанное переварить.
