Через десять минут на деревенской улочке царила тишина. Лишь горстка из полутора десятков бессознательных крестьян валялась на дороге. Рядом с ними лежали их инструменты, которыми они собирались отоварить прохожего.
— Эй! — повернул голову Жан-Поль в сторону дома, из которого выскочила монументальная эльфийка и куда она в ужасе забежала при виде побоища. — Я знаю, что ты там, ушастая провокаторша! Неси жратвы в поход и котелок, иначе… Считаю до десяти!
Секунд через пять она закричала:
— Не убивай! Я всё сделаю!
Через минуту она ему вынесла медный котелок и мешок с провиантом на неделю пути. Он в ответ кинул ей три сестерция, схватил мешок и продолжил путь через деревню. Больше на него никто не кидался. Более того — деревенская дорога была абсолютно пустая, словно все жители покинули посёлок или попрятались по домам.
Через некоторое расстояние от деревни он устроил привал.
Много времени ушло на поиск ручья, чтобы набрать воду для приготовления каши. Ещё дольше он разводил костёр самым примитивным способом с помощью трения палочек и пуха с древесной коры.
Пока каша варилась, он на скорую руку перекусил. Когда же еда свалилась, он, наконец, нормально покушал.
Еда приносила ему небывалое удовольствие. Вроде простые продукты: яйца, пшеничный хлеб, сыр и каша из подобия овса, но он так давно не видел этих продуктов, что они казались изысканным деликатесом. На его месте любой испытал бы те же чувства. Если больше четырёх лет питаться почти что одними бобами и ячменём, то даже колбаса с соей покажется верхом гурманского изыска.
После еды он помылся в ручье и сел обсыхать возле костра. При этом он с задумчивым видом сверлил взглядом котелок. Там ещё оставалось приличное количество каши.
Назвать Жан-Поля поваром — сильно польстить ему. Не сказать, что он совсем не умел готовить. Но его навыки ограничивались обычным студенческим набором из жарки яичницы и варки сосисок с макаронами. Он не знал, сколько нужно добавлять в воду крупы, оттого сварил слишком большую порцию.
Выкидывать еду ему даже в голову не приходило. Оставалось лишь нести её с собой. Но если поместить котелок с кашей в мешок, то несложно предугадать результат — всё его содержимое размажется по внутренности мешка. Остаётся лишь нести котелок за ручку до следующего привала.
Когда тело просохло, он облачился в свою одежду и собирался забрать поклажу, но замер, поскольку услышал шум копыт. Вскоре на поляну перед ручьём выскочил отряд из десятка всадников на белоснежных единорогах. Все крепкие и в доспехах легионеров.
— Стоять! — закричал ему командир с деревом на нагруднике.
— Стою!
— Ты арестован!
— Хорошо, — пожал он плечами. — Арестован, так арестован. А за что?
— За нападение на эльфов!
— А-а-а… — протянул он. — Вон оно что. Как видите, я не сопротивляюсь и готов предстать перед судом. Я свободный гражданин империи, в чём вы можете убедиться…
Глава 10
Комфортной доставку в тюрьму ближайшего посёлка, которым оказалась соседняя деревня размером побольше прежней, назвал бы лишь законченный мазохист. Но у Жан-Поля бывали тренировки жёстче, чем скачка на единороге в виде связанного тюка.
Зато в тюрьме сухо, тепло и мухи… Вот с ними проблема — кусают. Но жить можно.
Долго в камере он не засиделся. Ближе к вечеру ему заковали руки в кандалы, и повели в суд.
Судья — типичный эльф-андрогин с короткой светлой шевелюрой и в дорогой белоснежной тоге с серебряной вышивкой. Но для Нового Рима он скорее был нетипичным, поскольку тут больше эльфов плотного телосложения с признаками дальнего родства с людьми. При виде заключённого он с изумлением распахнул глаза и уставился на него.
— Хохотун?
— Он самый, господин судья.
— Вот это да! — обрадовался он.
В зале с арочными окнами помимо них находились десять легионеров и пятнадцать крестьян, попавших под кулаки землянина. Крестьяне расселись на лавках, расположенных перед трибуной.
— Присаживайся, Хохотун, — судья вежливо указал на место подсудимого в левой стороне между трибуной и скамьями.
Тут же хватка парочки стражников стала куда нежнее и их взгляды выражали меньше суровости.
— Итак, — начал судья, — рассматривается дело о нападении на граждан империи. Что вы можете сказать на этот счёт, подсудимый?
— Было дело, — кивнул он. — Напали эти ироды на меня, — кивнул он в сторону крестьян. Только не понимаю, почему я на месте подсудимого, а не они?
— Кх-м, — сложил руки домиком судья.
— Врёт он все, ваша милость! — подорвался с места первый избитый. — Этот человек напал на меня и избил, а мои соседи заступились за меня. Он и их избил.
— Молчать! Я вам слова не давал! — громко бахнул молотком вершитель судеб. Тут же фермер замолк и сел на место, испуганно вжав голову в плечи. — Вам есть, что сказать, подсудимый? Гражданин утверждает, что вы на него напали.
— Этот гражданин, — саркастично исказил губы Жан-Поль, — самоубийца. Он пытался покончить с жизнью весьма своеобразным образом — лицом к лицу грязно оскорбил гладиатора — он назвал меня, свободного гражданина империи, рабом. Если бы я его убил, то меня не за что было бы судить. Ведь никто не осудит меч, на который бросился эльф, желающий расстаться с жизнью. Никто не осудит скалу, с которой этот эльф решил спрыгнуть. Этот безумец выбрал в качестве своего орудия не нож, не меч и не скалу, а гладиатора. Впрочем, разница небольшая, как по мне. Я же в своём великодушии решил сохранить безумцу жизнь в надежде на то, что он раздумает помирать и решит продолжить влачить бренное существование. Поэтому легонько тюкнул его кулаком. Совсем легонько, ваша честь. Вы ж меня знаете — после моих нормальных ударов сам Сокрушитель отдал душу богам.
— Да я чуть не помер! — возмутился обвинитель.
— Видите, ваша честь, — кивнул в сторону крестьянина Жан-Поль. — У него даже челюсть не превратилась в труху. Вон, как ловко говорить может.
— Хм… — с прищуром присмотрелся судья к обвинителю. — Действительно, лишь морда опухла немного. Так, с этим всё понятно. Полностью согласен — он самоубийца, раз принялся оскорблять сильнейшего гладиатора Колизея.
На этих словах крестьянин стал бледнее мела. А судья продолжил:
— А остальных ты зачем избил, Хохотун?
— Избил? Вы им льстите, ваша честь. Дело было так. Спас я жизнь одному самоубийце, стою себе спокойно, а тут на меня несётся толпа этих мужиков. Все вооружены лопатами, вилами, дубинками, а я совершенно безоружен и безвреден, словно невинная овечка на лугу в окружении волков. Как давай они на меня кидаться, словно бешеные псы. Слова не дали сказать, лишь грязными ругательствами осыпали, которые в приличном обществе язык не повернётся повторить. Ну, я их аккуратно приласкал. Думал, вдруг они больные на голову или ещё чего. Авось, жрецы им головы вылечат, отмолят перед богами. Видите, ваша честь, руки-ноги-головы у них на месте, животы не вспороты. А ведь на моём месте любой от нападающей толпы защищался бы так, что остались бы одни трупы. И был бы прав. Закон, насколько я знаю, дозволяет свободным гражданам в случае нападения защищать свою жизнь любыми способами. Эх… Добрый я, за что теперь и страдаю от наветов безумцев.
В зале суда поднялся гвалт. Крестьяне угрожающе потрясали кулаками, выкрикивали оскорбления в сторону подсудимого и грозились ему всевозможными карами. Но судья бахнул молоточком и гаркнул:
— В колодки их!
Тут же с места сорвались стражники и быстро успокоили опешивших крестьян. Вскоре вместо обвинителей, сидящих на удобных лавках, на свободном пятачке перед столом судьи стояли пятнадцать поникших головами остроухих мужиков, закованных в деревянные колодки.
— Я рассмотрел дело, — поднялся на ноги судья. — Всё очевидно. Господин Хохотун шёл по своим делам, но на его пути попался самоубийца, который решил свести счёты с жизнью. Господин Хохотун спас ему жизнь. Соседи посчитали, что на их соседа напали, и решили его защитить, тем самым они нарушили закон. Им надлежало для разбора вызвать стражу. Гражданин Хохотун честно защищал свою жизнь. Поэтому по всем пунктам признается невиновным.
