Санитар-то был хороший. Поэтому — вдвойне жалко. Пусть и молоканин. Это ему ранее никак не мешало служить, а тут — едут во Францию только православные… Да, хоть иудеи, какая разница?
В Харбине батюшка ещё и экзамен всем нижним чинам устраивал, гонял их по Писанию как сидоровых коз.
Жижев у него экзамен сдал. Парень был весьма неглупый. Если я правильно помню, из Усть-Сысольска родом.
Очень он расстроился. Лица на нём не было, когда попрощаться подходил. Вот, сказал, не получится у меня домашним помочь… Да, жалованье у нижних чинов в бригаде особое. Наш солдат, тот же санитар, получает в семь-восемь раз больше того же французского. Офицер — в три раза больше коллеги из Франции.
Я нашел бывшего ротного Жижева. Спросил о замене.
— Мне бы кого посообразительнее. Ну, и не малосилка…
— Подобных, Иван Иванович, у нас не имеется. Я говорю о малосилках. Все мои — как на подбор. А посообразительнее…
Ротный командир задумался.
— Пожалуй, порекомендую Вам Малиновского.
Ротный поманил к себе унтера.
— Малиновского сюда позови.
Малиновский, Малиновский… Что-то мне эта фамилия знакома.
— Вот. Родион Малиновский. — указал мне на молоденького солдата ротный.
Родион… Поди и Яковлевич…
Дедушка мой у маршала Малиновского Родиона Яковлевича служил. Может, этот ефрейтор с солдатским Георгием в своё время маршалом и будет? Кто знает, кто знает…
— По батюшке как? — поинтересовался я у паренька.
— Яковлевич, — не замедлился тот с ответом.
Надо же… Да, нет — просто совпадение…
— Ранен был? — задал я очередной вопрос.
— Так точно.
— Ну, тогда, понимаешь важность санитарского дела.
Паренёк на глазах грустнел. Зигзаг его военной судьбы ему явно не нравился.
— Ранен был тяжело. В спину, в ногу… Смогу ли… Пулемётчик ещё…
Ротный на последние слова тут же прореагировал.
— Иван Иванович, затмение нашло… Точно, Малиновский у нас — пулемётчик. Вы про сообразительных спросили, вот я и… — командир роты тяжело вздохнул. — После второй контузии бывает со мной такое. Сейчас я Вам другую кандидатуру предоставлю.
Да… После контузии…
Ротного я прекрасно понимаю. Самого после контузии иногда клинит. Тут же — две человек имеет. Мозг — аппарат тонкий, его лишний раз ушибать не надо…
— Малиновский! Пегова сюда! — рыкнул командир роты.
Свидетельство его ошибки как ветром сдуло.
Пегов, так Пегов. Лишь бы не дурак был.
Качка становилась всё сильней. Мимо меня прошагал один из офицеров нашего полка. Морская болезнь у него прямо на лице была написана.
Мля… Начинается…
Сам я чувствовал себя довольно сносно, хотя голова немного и кружилась.
Я подошёл к борту. В море были видны три судна. Стоявший недалеко от меня морской офицер по силуэтам перечисли мне их названия. Надо же, оказывается, как можно… Ну, кто на что учился.
Это были японские крейсера, и, если я ничего не путаю, все они участвовали в Цусимском бою.
Между тем, военные суда подходили всё ближе. Они шли против ветра и то поднимались на гребне волны, то опускались. Причем так, что чуть ли не весь нос уходил в воду.
Ветер у борта мне что-то не помогал и голова моя стала доставлять мне всё большее беспокойство.
Глава 30
Глава 30 По морям, по волнам…
Море колыхается словно кипяток.
Морская болезнь выводит из строя одного нашего офицера за другим. Как дела у нижних чинов? Честно говорю — не знаю. Они за медицинской помощью пока не обращались. Не рана же, терпят.
Я пока держусь, но чувствую себя не очень хорошо.
Во время приема пищи меня подташнивает.
К вечеру ветер начал становиться всё тише и тише, волнение уменьшилось.
Когда на небе появились первые звёздочки, стало теплее, однако пальто ещё снимать рано.
Через сколько дней мы с Рязанцевым белые куртки и шаровары обновим? Даже и не знаю.
Я прошёлся по палубе. Внизу, у руля, в воде что-то мельтешит, светится фосфорическим светом. Что? Не знаток я морской флоры и фауны…
Температура уже плюсовая. Капитан сказал, что поднялась до шести градусов.
Утром уже половина солдат ходит без шинелей. На солнце плюс пятнадцать, а в тени только плюс шесть. Качка стала гораздо слабее. По палубе прогуливаются наши офицеры с бледными лицами.
Так. Сегодня надо проверить, как там нижние чины в трюме размещены. По большому счёту, этим мне надо было ещё вчера-позавчера заняться, но здоровье не позволяло.
Собираюсь в недра «Amiral Latosche—Treville» как профессор на обход в клинике. В моей свите два младших врача, несколько фельдшеров и санитаров. Сестры милосердия с белоснежным полотенцем в руках только не хватает. Такого, каким профессор после пальпации и перкуссии каждого больного свои руки вытирает.
Да…
Набили в трюм спасителей Франции как сельдей в бочку…
Нар, что были устроены на «Latosche—Treville» на всех не хватило. Некоторые солдаты сделали себе лежанки прямо на полу.
Мля! Вот это уже никуда не годится!
Сегодня же я решил поговорить с Рязанцевым, пусть он эту ситуацию как-то поправит. Или, это не его зона ответственности? С перевозкой личного состава по морю я раньше никогда не сталкивался, поэтому в данном вопросе не имел компетенций.
— Не холодно здесь? — обратился я с вопросом к трюмным жителям.
— Теплее, чем в вагонах…
Теплее… Понятное дело…
— Воздуха не хватает, — пожаловался мне сутулый солдат.
Да, в трюме было душновато.
Через несколько дней, так я подозреваю, здесь даже жарко будет. Необходимо обязательно личный состав наверх по графику выводить, иначе они тут просто задохнутся. И сварятся, как картошка в мундире.
Верхняя палуба сейчас забита живым рогатым скотом и птицей для офицерской кухни, но постепенно это поголовье убывает. Там же ещё несколько полевых кухонь стоят. Хорошо хоть имущество хозяйственной части погрузили в трюм куда-то на самое дно, а то вообще пройти по палубе было бы невозможно.
— Водицы бы нам побольше… — прозвучала ещё одна жалоба. — Мало выдают.
Я сделал отметку в своём блокноте.
Справедливо, но как этот вопрос решить? Пресная вода выдается с ограничениями, на корабле ключи у нас не бьют…
Несколько человек предъявили жалобы на здоровье и я попросил одного из фельдшеров проводить их на палубу. Там под брезентовым тентом у нас был устроен лазарет. В трюме как я солдат с жалобами осмотрю? Тут и темновато, и прочее.
Я и мои сопровождающие поднялись на верхнюю палубу.
Теплело просто на глазах.
Одна из рот проводила строевые занятия.
Понятное дело — солдат всё время должен быть чем-то занят. Иначе — баловство в их рядах начнётся. Надо так солдатика нагружать, чтобы он к вечеру с ног валился.
Миля за милей мы отдалялись от порта отбытия. Вот и Индийский океан. Так нам французский капитан объявил. Его границы по воде были не очерчены, флажками не огорожены.
Жара стояла уже невыносимая.
Такие вот дела — то мы дорогой мерзли, а сейчас таем, потом на палубу стекаем.
В трюме было просто ужасно. Солдаты правдами-неправдами наверх выбирались, где только могли притуливались.
— Надо прекратить строевые занятия, — обратился я к командиру полка. — У меня уже лазарет под завязочку полон.
Однако, не только муштра по жаре меня беспокоила.
Питание…
В отличие от офицеров, нижние чины получали сейчас солёную рыбу и солёное мясо. Чай для них был только утром.
Не продумали что-то союзнички с питанием.
От солёной пищи наших нижних чинов мучила жажда, а воды они получали с гулькин нос. Несмотря на запреты, некоторые пытались пить забортную воду.
Качка ещё…
— Петров из второй роты помер… — сообщил мне нерадостную весть младший врач.
Ну, началось… До фронта не доехали, а уже потери…
За два дня до ожидаемого прибытия в Сингапур ночью разразилась сильная буря. Волны с ревом заливали палубу, смывали за борт всё, что плохо было закреплено.
