Виктор перевёл дыхание, выгнул в коленях ноги, расправил плечи и поднёс лицо к тёплому обдувающему ветерку. В глазах промчались тёмные круги, пошатнуло. Он ещё раз посмотрел на особняк, обнесённый вязкой темнотой. Ему невыносимо как было жалко Лизу. Он с сожалением покивал, руками овил тело. Сгорбившись, пошёл прочь – подальше от этого проклятого места. Рваные раны на спине будто располосованные ножами и торчавшие сквозь разодранную толстовку, вывернули наружу мясо и саднили так, что, казалось, их поливают соляным раствором, размешанным со стеклом. А в голове пробежала неутешительная мысль: «Наверное, и голые рёбра видно».
– Папа, – за спиной прошептал детский голос.
– Нет, – покачал головой Солдат.
– Папа, – прошептало ещё раз.
– Не-ет…
– Папа…
– Не-е-ет! Не-е-ет! – заорал Солдат, раздирая голосовые связки. – Не-е-ет! – Он, прихрамывая, побежал. Его ещё раз позвал детский шёпот. – Не-е-ет! – Ладони прижали уши, тело уже не чествовало боли, лишь стремилось подальше удалиться. – Не-е-ет! – Виктор набирал скорость. – Не-е-ет! – орал он. Он бежал и бежал, иногда спотыкался и падал, перепрыгивал наваленные ураганом брёвна, стволы деревьев, камни, валуны. Не заметил, как свернул с дороги и уже мчался по полю, углубился в чащу деревьев, сначала молодых и с тонкими стволами, потом перешедших в искривлённые толстые с обнажившимися корнями, где на старых стволах загрубелая морщинистая кора напоминала каменные панцири. Он выбежал на тропу, поднимающуюся к небу, и опомнился, когда рухнул с отвесного утёса. Отбивая локти, колени, почки он катился по земляным заскорузлым бороздам, кувыркался через голову до самого подножия, перелетел серый узкий каменистый берег и шлёпнулся в ледяную воду. Горная река понесла его, била о камни, переворачивала, перекидывала через пороги, топила и скинула с водопада. Он летел в шумной воде, дух захватило, а руки махали, словно желали помочь – не дать упасть, но взлететь.
Солдат упал в ещё более ледяную воду тёмной лагуны, дыхание сбило, изо рта и ноздрей вырвались пузыри. Берцы коснулись каменистого дна. Виктор оттолкнулся ногами и постарался скорее всплыть, воздуха в лёгких катастрофически не хватало.
Над головой светили немигающие звёзды, серебряная луна наблюдала своим холодным взглядом. За пару минут Виктор успел околеть, зуб на зуб не попадал, а когда попадал, то готов был раскрошить и раскрошиться сам. Солдат осмотрелся. Вокруг возвышались высокие отвесные берега с покосившимися бетонными столбами и колючей проволокой. «Может, там ещё и ток пропущен?» – скользнула мысль в голове. Пришлось плыть очень долго – возможно, от усталости и ран на спине ему только казалось. Солдат очень удивился, когда справа в метрах двадцати появилась водонапорная башня, бочка которой наполовину высовывалась из воды. Потом со множеством дыр пошли черепичные крыши затопленных домов. Виктор проплыл между двух крыш. От холода начало сводить икры ног. Впереди замаячили окна и дощатые стены, по которым он определил, что у дома есть ещё первый этаж, а возможно, больше. Через пятьдесят метров появился покосившийся деревянный столб электропередачи, с одной стороны траверсы в воду опускались три провода.
«Не долбанёт?» – в мыслях спросил Солдат. Опасаясь электричества, он замер на месте, дрожа всем телом. «Да нет. Уже бы насадило так, что глаза бы выскочили и в припляс, обгоняя друг друга, помчались по водной глади, фига с два догонишь». Виктор подплыл и осторожно потрогал пальцами один за другим фарфоровые изоляторы с намотанными металлическими проводами: как если бы почувствовал ток, то не поплыл вперёд, а повернул назад и что есть силы погрёб руками и ногами, изображая гребные винты самого быстрого катера, чтобы не убило. Он осмотрелся, отгоняя пальцами мелкую зелёную тину, так и норовившую влезть в рот или ноздри: берегов не видно. Увидел второй столб, к которому, скорее всего, от этого, поднимались провода и дальше тянулись к следующему, и к следующему, и, чем заканчивались – в сизой дымке было не увидеть. Виктор решил плыть вдоль проводов и столбов, а то будет вечность кружить на одном месте, пока сердце не остановится от холодной воды.
Терпеть ледяную воду уже было невмоготу, да ещё тормозили водоросли, постоянно цепляющиеся за ноги. Уже проплыл десять столбов, а конца края – начала берега – не видно. Губы, казалось, окаменели; пальцы ладоней отказывались сгибаться.
– Ну и где белая полоса после чёрной? – спросил Солдат, выплюнув вонючие чешуйки тины. – Или моя зебра-жизнь состоит только из чёрных полос? Ну тогда это уже не жизнь, а вечный мрак, где лучший исход – утопиться.
Слева издалека донёсся металлический лязг и, как показалось, пёсий визг. Солдат долго всматривался в темноту, плохо подсвечиваемую луной и звёздами, и наконец различил очертания берега.
– А-га, вот куда мне надо. Вот где белая полоса запряталась. И не желает, чтобы я её нашёл. Но Солдата – не проведёшь. Ведь я не свой, – радостно закричал Виктор, – я божий!
Долго пришлось искать место, где можно было забраться на сушу. Рваный берег полметра высотой, сверху покрытый густой травой всё время обрушивался, как только ладони старались уцепиться пальцами за край. Место, где можно было вылезти, нашлось через километр, справа от того места, куда Солдат подплыл. Неимоверно уставший, облепленный тиной и водорослями, дрожащий как отбойный молоток, он опустился коленями на траву и тихо засмеялся. Вытянул перед собой руку с выставленным указательным пальцем и произвёл голосом «пуф» – этим показывая миру, что он не лыком сшитый и за жизнь – ещё как поборется.
– Ха-ха-ха, вот так вот, грёбаная романтика этого пришибленного мира, вечно незнающего покоя и не дававшего другим. – Виктор радостно воскликнул, увидев в двадцати метрах кострище, окружённое брёвнами, сиденьями от машин, сумками и всяким хламом. Обрадовался тому, что, может быть, найдёт что-то полезное в разбросанных вещах, ведь у него ничего не осталось кроме огнива. Ладони побили по накладным карманам, пальцы нащупали продолговатую форму: и ещё старый мобильник, который после воды вряд ли «заведётся». И пока не согреется – о сне не могло быть и речи, хотя усталость одолевала так, что было желание рухнуть на траву и сразу отключиться, отбросив ноги. Но можно заболеть, а что ждёт впереди, какие ещё передряги встретятся, перед тем как поймёт, что делать дальше, неизвестно: ведь он будет идти и идти, пока что-нибудь не изменится; если надо – будет озверело биться и всё менять сам.
– Пока не устрою свою жизнь. Или не сгину.
Солдат переворошил все сумки, полиэтиленовые пакеты. Кроме вонючего тряпья и серой грязной ваты ничего полезного не нашёл. Наверное, место каких-то бомжей, очистивших всю округу и собравших здесь свой секонд-хенд и библиотеку: старых книг – здесь тоже валом.
– Ладно. Я сам теперь почти как бомж.
Зато приготовлены дрова, наструганы щепы, из которых с помощью огнива и выдранных листов из книг Солдат развёл огромный костёр. Пламя достигало его роста, весёлые искры взметались к небу. Из-за жара пришлось подальше отойти. Огонь отбрасывал в ночь причудливые тени, плясал по лицу, создавал в темноте светящийся островок, накрытый мерцающим куполом света. Виктор снял берцы, пододвинул ближе к костру. Остальную сырую одежду снимать не стал. Ночь тёплая – с тёплым ветерком и жарким огнём: всё высохнет прямо на теле. От усталости не хотелось ломать голову о происходящем – тревожиться и переживать. Солдат улёгся на траве с наветренной стороны от костра, чтобы «во сне не хлебать умиротворённым хлебалом дым», и под треск дров от огня мгновенно уснул.
Единственная мысль, которая поселила на мгновение: «Когда плыл, кажется, боковым зрением увидел на крыше дома человека в чёрном резиновом костюме. Как водолаз. Но это… кажется».
Костёр постепенно утихал, горел медленным, ровным пламенем. Утихал и ветер, слабо обдувал теплом, пока полностью не остановил своё дыхание. Лишь чья-то ненависть взирала из ниоткуда и разгоралась всё большим пламенем и безудержным неистовством. Солдат часто вздрагивал, иногда стонал.
