— Вижу, вы ничего не понимаете, как и ваш дежурный, который всё пытал меня — какие ценности вынесли из музея. Когда я ему сказал, что бесценные — он рассмеялся мне в лицо и отказался принимать моё заявление.
— А вот это непорядок, — изменился в лице я. — Милиция обязана принимать заявления от граждан. Даже если речь идёт о похищенных произведениях гражданина Арчехабидзе, — для меня было подвигом запомнить фамилию этого деятеля искусств.
— Дело не в Арчехабидзе, — понизив голос, произнёс Ипполит Севастьянович. — В конце концов когда-нибудь его полотна получат свою известность далеко за пределами города и даже губернии, и новости в газетах о том, что его работы похищены послужат тому хорошей рекламой.
У меня в голове тут же появилась первая версия. Наверное, это сам грузин-художник организовал кражу, чтобы повысить градус интереса к своему творчеству. Для искусства годится любой пиар, включая самый чёрный.
И тогда дело выеденного яйца не стоит. Возьмём Арчехабидзе в оборот, защемим между дверями его «фаберже» (в переносном смысле, конечно) — и тогда расколем его по полной программе, а это плюс один не только к карме, но и к отчётности, за которую с меня уже начали спрашивать и горисполком, и горком.
Но такая стройная и логичная версия рассыпалась в пух и прах после следующих слов хранителя городского музея:
— Товарищ Быстров, в списке похищенного значится ещё и работа кисти Серова — портрет представительницы рода Гальских, у них было имение под нашим городом.
Я невольно сглотнул слюну.
— Простите, Ипполит Севастьянович, Серов — это тот самый?
— Тот самый, — подтвердил мои худшие опасения он. — Валентин Александрович Серов.
Ох ты, ёшкин кот… Не было печали! В моём времени из-за пропажи картины Серова на уши поставят всю полицию. Это же художник мирового уровня!
Конечно, странно, что его картина висит не в какой-нибудь Третьяковке, а в галерее маленького провинциального городка, но, с другой стороны — почему и нет. Разве жители Рудановска не достойны любоваться настоящим искусством, не выезжая за пределы любимого города? По-моему, ответ вполне понятный.
— Вы сказали об этом дежурному? — сказал я, начиная слегка закипать от гнева.
Похоже, сегодня кое-кому влетит по-крупному. Заставляю вызубрить инструкцию от корки до корки, а потом устрою экзамен.
— Конечно, — удивился хранитель музея. — Но, когда сообщил, что на портрете изображена бывшая помещица Гальская, ваш дежурный сказал, что наследие проклятого царизма нашу рабоче-крестьянскую милицию не интересуют. Но ведь это не так! — воскликнул директор. — Настоящее искусство ведь вне времени и политики! И картины Серова — это не какое-то проклятое наследие кровавого царизма! Это достояние республики! И мы просто не имеем морального права от него отказываться. — Он вперил в меня угрюмый взгляд. — Товарищ Быстров, скажите, вы будете заниматься этим делом или мне придётся жаловаться в Москву самому Луначарскому, который, кстати, бывал у нас, видел эту картину и очень высоко оценил её. Сказал, что не каждый музей может похвастаться такой роскошью!
— Значит так, товарищ Осипов, — заговорил я. — Жаловаться никуда не надо, мы сделаем свою работу без всяких окриков сверху. Сейчас мы пройдём в мой кабинет, я вызову своих лучших специалистов и лично! Лично, — с нажимом добавил я, — займусь этим делом. Мы сделаем всё, чтобы шедевр изобразительного искусства вернулся на своё место.
Толстяк просиял.
— Спасибо, товарищ Быстров! Не зря о вас говорят столько хорошего! Городу повезло с таким начальником милиции.
Похвала, конечно, была приятна.
В ответ я лишь улыбнулся.
— Спасибо говорить ещё рано, Ипполит Севастьянович. Вот найдём похищенное, тогда и поблагодарите. А пока прошу следовать за мной.
Глава 15
По пути к себе я прихватил удачно подвернувшегося под руку Леонова. Вместе мы подошли к дежурному.
Тот при виде нас расторопно подскочил.
Мы оторвали дежурного от завтрака. В его густых рыжих усах застряли хлебные крошки, в руке осталась кружка с недопитым чаем. Конечно, дежурный увидел с нами Осипова, и потому во взгляде усача застыл немой вопрос: пронесёт или нет?
— Здравия желаю, товарищ начальник милиции, — по-уставному приветствовал он.
— Здравствуйте. Ваша фамилия? — сурово спросил я.
— Милиционер Химич.
— Товарищ Химич, на каком основании вы не приняли заявление от гражданина Осипова?
Взор Химича сильно потускнел, усы грустно опустились.
— Так товарищ Быстров, там ведь комедия, а не заявление, — сделал попытку оправдаться дежурный. — Гражданин утверждает, что кто-то залез в музей и выкрал из него картины. Я, товарищ начальник милиции, в том музее бывал. И видел, что за картины в нём висят. Такая мазня, что нужно быть полным идиотом, чтобы польститься на такое. Она и даром никому не нужна — мой младший, если будет нужда, красивей нарисует. Вот я и решил, что гражданину Осипову нечем заняться, и он собрался заморочить милиции голову.
— Мазня?! — щёки Ипполита Севастьяновича запылали, приложи к ним лист бумаги, и тот загорится. — Вы назвали произведения искусства мазнёй?! Да как у вас язык повернулся?
— Успокойтесь, — обратился я к раздухарившемуся директору музея. — Мы во всём разберёмся и наведём порядок.
Я посмотрел на дежурного. Тот под моим взглядом сжался и опустил голову.
— Значит так, милиционер Химич: за неисполнение служебного долга объявляю вам выговор, пока что в устной форме. Но если история повторится… — договаривать я не стал, по тону было ясно, что провинившемуся не поздоровится.
— Слушаюсь, — со вздохом отозвался дежурный. — Прикажете принять заявление у гражданина Осипова?
— Обязательно примите, но не сейчас. Пока что мы сами поработаем с Ипполитом Севастьяновичем.
Толстяк довольно кивнул.
В кабинете я предложил директору музея стул, мы с Леоновым сели напротив.
— Итак, сколько всего картин пропало из музея, товарищ Осипов? — задал первый вопрос я.
— Две. Одна кисти Арчехабидзе «Натюрморт с сыром, колбасой, рыбой и хлебом»…
Леонов при упоминании столь аппетитного названия, невольно сглотнул. Я и сам несмотря на вчерашнее обжорство и сегодняшний плотный завтрак не отказался бы навернуть всё, перечисленное в натюрморте.
— … А вторая, о которой я вам рассказывал — это портрет помещицы Гальской, выполненный великим Серовым.
— Как он попал в ваш музей? — спросил Леонов.
— Подарили сами Гальские. Они справедливо решили, что нельзя прятать настоящее искусство от людей и передали картину музею. Причём абсолютно безвозмездно. Музей не заплатил за неё ни копейки. Более того, Гальские регулярно помогали нам, делая щедрые пожертвования.
— Достойный поступок, — согласился я. — Но вы уверены, что в музее висел подлинник?
— Конечно! — обиделся Осипов. — Картину видели специалисты. Если хотите, могу показать их заключения. Правда, они у меня в кабинете…
— Хорошо, верю, — остановил его я. — Многие ли знали, что у вас хранится этот шедевр?
— В своё время о подарке Гальских писали даже столичные газеты. Не так давно о нашем музее вышла большая статья в губернских «Известиях». Думаю, все образованные и интересующиеся искусством люди слышали о том, какое сокровище выставлено в нашей галерее.
— Это осложняет дело.
Получается, о картине знала каждая собака, причём не только в городе или, на крайний случай, в губернии, но и по всей стране. Это существенно расширяло ареал поисков и превращало нашу работу в каторжный труд.
Леонов тоже порядком скис. Он, как и я, уже успел оценить сколько всего предстоит перелопатить, чтобы получить результат.
— Ипполит Севастьянович, как думаете, в городе есть кто-то, кто мог бы похитить картину для, скажем, личной коллекции? — с надеждой спросил я.
Если в городе есть какие-то коллекционеры картин, то их количество вряд ли исчисляется десятками, скорее всего — два-три человека, а, значит, вполне реально взять их в оборот.
