— Он же самолет угробит! Сам-то ладно, раз дурак.
— Он его как раз проверяет по ускоренной программе. Вон как крутит-вертит. Наверняка хороших перегрузок достигает. Добрая проверка, хотя я ее и не одобряю.
— Но…
— Он обязательно себе шею сломает, как с ним не поступай. Так что к этому нужно относиться спокойнее. Валерий человек хороший и талантливый. Так что, думаю, сильно уж его наказывать не нужно. Просто передайте, что Михаил Васильевич приказал поставить его в угол как шалуна и проказника. На часик.
— Поставить в угол? — ошалело переспросил начальник аэродрома, хлопая глазами.
А остальные присутствующие заржали.
Фрунзе же, не дожидаясь приземления шалуна, сел в машину и отбыл. Он все равно проезжал мимо и решил взглянуть на то, как проходят испытания. Лишние полчаса погоды не сделают, а тонуса подчиненным добавят.
Новый самолет Поликарпова строился по техническому заданию под сильнейшим влиянием знаменитого Lockheed P-38 Lightning. За тем исключением, что он был деревянным.
Алюминия и сплавов на его основе пока в Союзе выпускали очень мало. Да, делалось все для решения этого вопроса. Однако чудес не случалось и Михаил Васильевич не видел смысла делать ставку на цельнометаллический боевой самолет раньше 1935-1938 года. Просто не получится обеспечить его сырьем в случае массового производства.
Так что этот «пепелац» имел силовой набор, собранный из дельта-древесины, обшивку ровных поверхностей из бальзы, а изогнутых — из стеклопластика. Благо, что «эпоксидку» уже «открыли» и даже начали мал-мало производить. Да и со стеклотканью дела наладились. Дельта-древесина же была по своей сути разновидностью бакелитового композита, получаемого склейкой под давлением множества слоев древесного шпона фенол-фольмальдегидными смолами. Последние и отечественная промышленность выпускала с нарастающим объемом, и у немцев получалось закупать.
Бальза же… кое-какие посадки ее уже имелись в районе Сочи. А так — Союз закупал очень и очень прилично этого сырья в Латинской Америке, благо, что никакого сильного рыночного спроса на нее не имелось. И никто не стремился эти закупки перебить. И не только закупал, но и запасал на специально развернутых стратегических складах. Чтобы, если что, не оказаться с, так сказать, голым задом…
Так что получалось с этим самолетом довольно интересно.
Да, не «лайтинг», но и на дворе всего лишь 1928 год.
Тем более, что этот самолет, что шалил в виду наркома, был единственным образцом. Нулевой моделью, на которой отрабатывали и изучали планер, а также, что намного важнее — механизацию крыла. А ее тут было дай боже. Да еще с электромеханическими приводами.
Так что Чкалов рисковал невероятно.
В любой момент могли отказать опытные агрегаты…
Туполев после завершения работ над «Пчелкой» занялся опять не стратегическими машинами. Согласился с доводами Фрунзе и взялся за двухмоторный бомбардировщик вполне традиционной схемы. Этакий «Москито» по-советски, который ему требовалось «слепить» с использованием все той же дельта-древесины, бальзы, стеклопластика и пары перевернутых картером вверх двигателей BMW VI. Ну и, само собой, с обширной механизацией крыла. На его проекте обкатывались те же самые электромеханические приборы, что у Поликарпова. Да и в целом — максимум общих решений и богатый обмен опытом. Они каждые две недели собирались на рабочее совещание и мозговой штурм…
— Красивый самолет… — мечтательно произнес адъютант, вспоминая кульбиты Чкалова.
— Красивый, — согласился нарком, — но, увы, он пока не более чем баловство.
— Как баловство? Вон какой быстрый и маневренный!
— Это верно. Но когда он в серию то пойдет? Году в тридцатом если повезет. Пока освоят — год еще пройдет — не меньше. Так что — это дело нужное, но далекое.
— Так три года быстро пролетят.
— Если начнется война — каждый день будет тянуться как год, — мрачно заметил нарком. — Особенно если у нас все станет плохо складываться.
Адъютант замолчал.
Фрунзе же погрузился в свои мысли.
Авиация СССР на начало 1928 года, несмотря на всего его усилия, была в целом весьма и весьма архаичной. В том числе и потому, что ее основой являлся Р-1 Поликарпова. Тот самый Р-1, который являлся копией британского de Havilland D.H.9A являвшийся, в свою очередь, модификацией одного из самых массовых самолетов Первой Мировой войны — DH.4, разработанного в 1916 году.
Научно-технический прогресс неумолимо и быстро бежал в перед. И Р-1 к 1928 году был в целом уже устаревшей машиной. Рабочей. Пригодной к делу. Но устаревшей. Однако на 1 марта 1928 года в РККА их числилось 1948 машин. Из которых 1417 располагались в военных округах западнее Урала. В том числе и 78 в УССР, откуда их благоразумно выводили под любыми предлогами. В первую очередь, конечно, на плановый ремонт и модернизацию.
Это был дешевый биплан универсального назначения, стоимость в 14,5 тысяч рублей. Поэтому Фрунзе его выпуск не прекращал. Машина-то полезная и не только в армии. Хотя и не наращивал. А те аппараты, которые имелись в войсках, пытался хоть как-то модернизировать.
Вместо весьма спорного 400-сильного Liberty L12, известного в СССР как М5, он ставил 500-сильный BMW VI. А вместе с ним и новый клееный обтекатель, повышающий аэродинамические свойства машины. Ну и ставил в обязательном порядке радиостанцию ближнего действия, для связи в бою. Ну а дальше машины разделялись по функциональному назначению[1].
Часть переделывалась в одноместные истребители сопровождения. Максимально облегченные они имели батарею из четырех 7,92-мм синхронных пулеметов: по паре в фюзеляже и корне крыльев.
Другая часть переделывалась в легкие бомбардировщики. Они оставались двухместными, но оснащались бомбовыми прицелами, переговорными устройствами и восемью универсальными держателями под крыльями.
Меньшая же, третья часть, становилась специализированными разведчиками. В дополнение к ближней радиостанции они несли и достаточно мощную с хорошей дальностью, а также фотоаппаратуру и довольно серьезные оптические средства наблюдения.
Переделки в целом минимальные. Больше с новыми двигателями возились, чем со всем остальным…
— Бомбы! — как-то воскликнул на совещании Фрунзе. — Вот что важно! У нас ведь их толком-то и нет!
На самом деле Михаил Васильевич грешил против истины. Бомбы были. Но, в основе своей переделанные из старых артиллерийских снарядов. Что создавало и трудности, и путаницу, и бардака. Да и боевой эффективности не добавляло.
В оригинальной истории этим вопросом занялись только в начале 1930-х, в этом варианте реальности — уже в 1926 году. И к 1928 году имелся мало-мальски налаженный выпуск некоторого стандартного ассортимента таких боеприпасов.
Первым делом решили вопрос с выпуском фугасных бомб. Пока что самых простых. Обычный чугунный литой их корпус начинялся взрывчаткой. Ничего необычного. Все предельно просто и примитивно как мычание. Но главное — размеры стандартные как и точки крепления. Выпускались в калибре 100 и 250 килограмм.
Потом Михаил Васильевич наладил выпуск осколочных бомб. Они представляли собой достаточно тонкостенные стальные сварные корпуса, внутри которых располагалась как взрывчатка, так и пара слоев надсеченной каленой проволоки приличного диаметра. Выпускались 50-килограммовыми. В теории можно было бы и меньше калибр делать, но Р-1 имел возможность только внешнего подвеса бомб, причем в ограниченном количестве. Так что пока обходились вот таким вариантом.
Самыми последними стали зажигательные, 250-килограмовые бомбы. Сварной их корпус был наполнен пирогелем. То есть, простейшим напалмом на основе смеси солярки и гудрона, в который добавляли взвесь из смеси селитры и магниевого порошка.
В какой-то момент Фрунзе хотел сделать ставку на фосфорные бомбы. Но вмешалось два ограничения. Во-первых, их не было смысла делать большими, а решать вопрос со сбросом большого количества мелких боеприпасов с Р-1 не хотелось. Морока. Так-то их просто скидывали вручную, но это неправильно и в общем-то бестолково. А если по уму, то либо кассетные боеприпасы создавать, либо еще что-то выдумывать. Во-вторых, такие бомбы с пирогелем при подрыве расплескивались, заляпывая все вокруг зажигательным составом. Что выглядело намного эффективнее фосфорных зажигалок.
