Пушечный выстрел в качестве «здравствуйте, к вам гости» вполне подошел. Ядро громыхнуло в стену. По ней забегали, засуетились. Можно бы вступить в бой. Сделать насыпи, размолоть стены в труху.
Можно. Только – не стоит.
Кинбурн слишком близко к планируемой границе. Эта крепость им самим нужна как русский форпост. И гарнизон тут будет значительный. Ее укреплять, а не разрушать надо.
Так что пришлось поднимать белый флаг для переговоров и ехать поближе к стене.
Там парламентеров заметили и тоже махнули белым полотнищем – мол, давайте поговорим. Не прошло и получаса, как на стене появился турок.
Ферхад-паша, комендант Кинбурна.
Хитрово смотрел на него с безразличием опытного мясника, разглядывающего сотого барана. Резать? Пустить на племя? Нагулять жирок?
Кажется, турок это почувствовал. По полному, лунообразному лицу под чалмой струился пот.
– Почь…чем пожаль…
Кажется, это было «почто пожаловали?». Ну-ну…
Анфим Севастьянович кивнул толмачу. Кстати – одному из царевичевых воспитанников, именем Филимон. Мальчишка открыл рот и разразился длинным приветствием, которое сам Анфим понял с седьмого на десятое. Кажется, паренек восторгался храбростью и удалью паши, желал ему всего самого наилучшего и призывал на него и его семью благословение пророка. Как-то так. С другой стороны – война ведь не повод хамить противнику?
Паша, чуть пришедший в себя после приветствия, тоже открыл рот. И тоже выдал ответную речь не короче. Минут десять они просто переговаривались, обмениваясь любезностями. Воин не торопил парня. Пусть так, если принято…
Но наконец они перешли и к делу. И паша поинтересовался, что привело храбрых русских воинов под стены его ничтожной крепости.
Юноша перевел это боярину – и мужчина кивнул:
– Скажи, что мы пришли с войной. И предлагаем ему почетную сдачу. Мы выпустим его со всеми людьми – и пусть уходит в Очаков. Мы можем взять Кинбурн. Но нам не хочется сначала рушить, а потом восстанавливать крепость и зазря класть людей. Я знаю, их тут тысячи полторы. Нас же более пяти тысяч. Они погибнут без чести и смысла.
Филимон послушно перевел туркам сие рассуждение. Паша задумался – и принялся что-то говорить.
– Не соглашается.
– А ты еще раз скажи, что мы их перебьем.
Филимон кивнул. Торговаться его учить не надо было. Уже обучили. Причем – по самому жесткому методу. Голландскому. Так что следующие полчаса под стенами крепости шли переговоры. Турок сначала сомневался, что крепость возьмут, потом прекратил юлить и согласился, что – да, сопротивляться глупо.
Но где гарантии?
Честное слово Анфима Севастьяновича убеждало мало – турки пока с ним не сталкивались настолько тесно. Хотя лгать мужчина не собирался.
Пусть оставляют крепость и уходят с тем, что могут утащить на себе.
Казна? Пес с ней.
Рабы? Вот рабов извольте оставить. Мы, православные, в этот поход и пошли, чтобы их освободить.
Лошади? А к чему вам там лошади? Да и не ваше это, скорее татарское. Так ведь? Вот, а какое вам, паша, дело до татар? Вас еще и похвалят за сохранение гарнизона.
Паша в принципе соглашался с этим. И, поломавшись, все-таки согласился сдать Кинбурн.
Анфим Севастьянович довольно кивнул:
– Молодец, Филимон.
Парень довольно усмехнулся. Ну да. Сначала турок требовал, чтобы их не просто выпустили из крепости, но сделали это со всеми рабами, пушками, казной, и вообще – чуть ли не на руках донесли до Очакова. В отместку ему парень требовал, чтобы турки оставили в крепости все. Разве что кроме нательного белья – а то стирать его неохота. И шли сами пешочком… к Очакову. Сошлись на вполне приличном варианте – и со следующего утра началась сдача крепости.
Без единого выстрела. Без единой потери.
Собственно, и по дороге-то сюда потерь не было. Разве что татары налетали. Но с башкирами шутки были плохи. На всякое действие есть свое противодействие, на вашу легкую конницу – есть другая. Решили на войско налететь? Пока вы доскачете, мы уже луки изготовим и стрелами вас утыкаем. Налетали татары и на обоз – решили пограбить. Ну, по ним и жахнули из пистолей, лучников-то там не было, а обоз комплектовался серьезно. Результат – двадцать дохлых татар, одна сломанная нога у обозного мужика – из телеги неудачно шлепнулся, у двоих раны от стрел. Всегда бы так воевать.
Хитрово назначил комендантом крепости капитана Голотвина – и решил с четырьмя тысячами человек идти дальше. А Петру Голотвину и тысячи хватит. Тем более, здесь пятьдесят пушек есть да четыреста рабов, которых никто не пустит просто так шляться по степи…
И коней около двух тысяч.
А еще в окрестностях нашлось несколько стад коров, голов так в триста. И бараньи стада общим числом более пятнадцати тысяч.
Ну и что еще надо, чтобы пересидеть в крепости хоть десять лет?
Петру хватит, а ему надо идти вперед. И догонять Алексея Алексеевича.
* * *
Симеон в ярости бегал по комнате.
Ну где же, где все разладилось?!
Где и когда полетела под откос колесница хитроумного замысла?
Долгоруков убит, все его приспешники теперь так затаятся, что их и тараканы не найдут. Хованские… Андрей – мертв, Иван – в пыточных застенках. И молчать он там точно не станет. Все выложит. И про Симеона, и про Долгорукова… за такое наказание лишь одно – смерть.
Вот тут и пожалел «старец», что живет в Кремле. Из города куда как легче удрать было бы. Но это надобно раньше было делать, а не сейчас, когда царевна своей волей закрыла все ворота…
Впускают сюда всех. Не выпускают никого.
А мог бы, еще как мог! Уже когда бунт проваливался, на крыльце, но ведь его там не было! Царевна Евдокия в него вцепилась не хуже репья! И оставить ее было никак нельзя, она старшему Хованскому предназначалась, так что уцелела бы в любом случае. И те, кто при ней, – также. Был бы он на крыльце, успел бы удрать. Но Симеон оставался во дворце, желая держать руку на пульсе!
Все ж таки Хованский не настолько умен, чтобы самому все без ошибок сделать. Был…
А как могло бы все хорошо получиться.
Царевна…
Да, главная беда именно в ней. В Софье.
Симеон отлично видел ее лицо, когда стреляли в Хованского, видел, как она наводила порядок, да и потом в Кремле видел ее. Как она шла по коридорам, даже лица не прикрыв, в сопровождении пары девиц и казаков – срамота! Как распоряжалась, как говорила с боярами…
Царская дочь, что тут еще скажешь?
Волчица. Хищница, стерва…
Шестнадцатилетняя соплюшка? Да, в этом возрасте замуж выходят, но…
Чтобы его переиграла… вот эта?!
Поверить в такое Симеон просто не мог. Но пришлось. А как иначе? Может, в Дьяково кто-то и оставался, но здесь и сейчас была только Софья. Сначала – лишь она. Потом уже появились ее тетки, потом Аввакум…
Симеона снова затрясло.
Да что ж такое, как все было рассчитано! Никон вносит изменения в канон, переписывая книги. Аввакум начинает ему противостоять, из него было так удобно сделать мученика, расколоть Церковь на две половинки, а далее – кто знает! – свернуть в католичество, а что в результате?
Аввакум, так и не став мучеником, становится героем в глазах своих единоверцев. И не бунтует почти десять лет! Только увещевает, мирит… со всей доступной ему кротостью. А кротким он никогда не был. То есть кто-то держал его на цепи.
А сейчас, когда патриарх так обгадился, – вылез! И поди ж ты! Тут не то что Русь к католичеству привести – тут ноги б унести! Ох, не любил протопоп иезуитов. Да и смычка появляется вовсе не та – Марфа замуж за Корибута вышла, так что дети ее…
Есть шанс, конечно, воспитать их в верном ключе, можно и королеву отравить, да не вышло бы, как сейчас.
А сейчас получалось, что ноги б унести.
Ладно. Авось да удастся.
Симеон быстро собрал самое необходимое – деньги да пару нужных вещиц, сложил все в карман рясы и быстрым шагом направился к выходу из дворца.
Авось да не задержат духовное лицо. А уж где и у кого спрятаться в Немецкой слободе – он найдет.
* * *
Семен и Павел сидели неподалеку от несущих охрану казаков. Собственно, караул на всех воротах выглядел так. Два казака, два стрельца, два солдата из полка Гордона да пара воспитанников царевичевой школы. Здесь – Сенька и Пашка.
Сидели, истории травили о царевичевой школе, о своем житье-бытье.
– …есть у нас один парень, вот он всякой живности до ужаса боится. Мы однажды приходим на речку, а там лягушек – видимо-невидимо. Ну, наловили десятка два да ночью ему в постель и выпустили! Ох, как же он кричал!
– Не выдрали вас? – поинтересовался со смешком один из стрельцов.
– Нет, дяденька. Но лягушек мы ловили, и комнату потом мы отмывали…
– А надо б выдрать!
– Так царевич хуже придумал. Сказал, что ежели мы так лягушек любим, то он от нас работу ждет. Где в природе сия тварь живет, что ест, как размножается, почему квакает… кажный день вместо игр на пруд бегали и наблюдали. Чуть сами не заквакали…
