Я посмотрел на валяющегося Блумфельтда.
…любому станет очевидно, что кто-то помог резиновой херне оказаться в том «прекрасном месте», куда ты планируешь ему ее засунуть. И раз уж, кроме Кайи здесь никого нет и не было…
Нам с милой Кайей из всей этой передряги необходимо сейчас выбраться с минимальными издержками. Этот человек уже покойник, по крайней мере, если на виртуальном сервере хранится нечто из того, о чем поведала дама Кристина. А для чего мстить покойнику? Ты стал эмоционален, и это плохо. Очень плохо, хотя и объяснимо девчачьим телом. Мы с тобой, милая Кайа, никак не можем позволить себе жить и мыслить эмоциями. Даже в нетрезвом виде. Только голый расчет и чистая логика. Иначе нам не выжить. Нужно идти, Кайа, а то без медицинской помощи он умрет…
— Тварь… — произнес я практически ровным тоном и, подойдя к бесчувственному телу, замахнулся, собираясь ударить его резиновым изделием по физиономии.
Однако я все-таки сумел остановиться, а на моем лице уже отражалась безмятежность спокойного утреннего озера.
Бросив резиновый хер рядом с Блумфельтдом, я сходил за своими разорванными трусами и за бюстгальтером, которые, для придания всей ситуации особой пикантности, положил возле бесчувственного организма.
Далее надел одну свою туфельку (вторую искать и надевать не стал, ибо в одной мой видок драматичнее, а именно этого-то мне теперь и надо) и, взяв с бильярдного стола свою сумочку, а также ключ-карту, направился на выход.
Бляха-муха! — про себя ругнулся я, когда, позабыв о разбитом бокале, наступил босой ногой на осколок, порезав ступню. — Но это, пожалуй, даже и к лучшему. Еще драматичнее…
Открыв дверь, я, осторожно ступая раненой ногой, покинул логово Блумфельтда.
На этом моменте мои воспоминания были прерваны, ибо в зеркале над рукомойником я заметил движение. В ванную комнату вошла приемная мать, сделавшая знак рукой, мол, не входи сюда, кому-то, находящемуся в комнате за дверью. Все верно, матушка никогда не бывает одна.
Подойдя в ванне, маман внимательно рассмотрела мою физиономию, но ничего не сказала.
— Привет, мам. — вялым голосом поприветствовал я приемную родительницу, когда молчание несколько затянулось.
— Привет. Ты уже сколько в ванне торчишь-то? Кожа от воды вся сморщилась. Давай вылезай, хватит плескаться. Хочу поболтать с тобой. Пойду у тебя прилягу, пока ты вытираешься. — сказала она и была при этом бледной, словно поганка.
— Ладно. Сейчас вылезу. — согласился я и, улыбнувшись, поинтересовался. — Что это за чехол от платья на тебе?
— Много ты понимаешь в моде для беременных! — улыбнулась в ответ та, обернувшись, а затем вышла из ванной.
Несколько минут спустя.
— Мам, ты для чего приехала? — поинтересовался я, залезая под одеяло. — Если затем, чтобы своим личным присутствием поддержать завтра папу, то…твое волнение может негативно отразиться на моем брате, а мне бы этого очень не хотелось.
— Нет, милая моя. — матушка устроилась на подушке таким образом, что оказалась ко мне лицом. — Не затем. Твой папа не позволит мне наблюдать за поединком…
— Вот это новости! Разве существуют на свете люди, которые могут тебе чего-либо не позволить? — изобразив ехидный тон, поинтересовался я, слегка перебивая приемную мать.
— Представь себе, милая, существуют. — приобняв меня, ответила она. — Нет, я приехала не затем, чтобы завтра наблюдать за поединком мужа, хотя и дома оставаться было выше моих сил. Я тоже человек, в конце концов, и очень люблю твоего папу. У меня много иных дел, и поэтому я здесь.
— Завтра враги постараются сделать все, чтобы у нашей Семьи появился новый Глава. — произнес я.
— Постараются. Все. И внешние, и внутренние. — согласилась матушка. — А еще больше они будут стараться сделать так, чтобы от нашей Семьи вообще ничего не осталось.
— И когда же вся эта хрень кончится, мам? — поинтересовался я.
— Никогда. — ответила та, закрывая глаза. — Пока у нас есть хоть что-то, всегда найдутся желающие это у нас отобрать.
— Жизнь — борьба. — сказал я.
— Именно. — согласилась матушка. — А мы, в свою очередь, обязаны всегда поступать так, чтобы желающим поживиться за наш счет делать этого было неповадно.
— Мам,онжив? — сменив тему, поинтересовался я, не став уточнять, кто именно.
— Жив. — ответила она. — Сейчас он находится на аппарате поддержания жизни, без сознания. Врачи говорят, что, скорее всего, жить будет, и, возможно, даже не превратится в «овощ». Однако то, насколько поврежден его мозг они еще не знают. Александру очень повезло, что он употребил такое количество наркотика, банально выпив, а не вдохнув. А не повезло, что наркотик этот был растворен в алкоголе.
— Хорошо, что он жив. — произнес я.
— Правда…? Ты вчера здорово перестаралась, моя дорогая. Особенно в части драматургии… — не слишком довольным тоном сказала маман. — Как говорят, Генрих Карлович убежден, что это ты отравила его сына, а затем нарочно устроила публичный скандал, окончательно лишив лица Александра, а заодно и его самого. И что на подобное действо сподвигла тебя лично я…
В ответ на ее слова, память моя выдала новую порцию воспоминаний.
Когда прибежавшие за мной из бального зала, и ничего еще толком не понимающие, гости Рождественского вечера оказались, наконец, в логове Александра…
— Фу-у-у! Господи, какой ужас! — воскликнула остановившаяся рядом со мной гостья вечера среднего возраста, и демонстративно приложила к своему носу платок. — Помогите кто-нибудь Александру Генриховичу!
У самого же Александра Генриховича, за то время, что я мчался в бальный зал, не обращая внимания ни на охрану, ни на горничных (мне нужен был публичный скандал), расслабились мышцы и теперь он валялся не только в луже собственной рвоты.
Зрелище в итоге получилось чудесным, хотя и признаю, что не для всех.
Однако наслаждаться им чересчур уж долго не вышло, ибо, протиснувшись сквозь стоящих и пассивно наблюдающих за представлением гостей, к своему мужу, валяющемуся теперь на полу, ринулась «серая мышка». Наплевав на лужу мочи вперемешку с дерьмом, она, быстро произнеся что-то в свой умный браслет, встала перед ним на колени, достав из сумочки зеркало, при помощи которого проверила наличие дыхания у своего супруга. Вернее, отсутствие такового, ибо тут же принялась делать Александру искусственное дыхание и массаж сердца. И судя по ее ловким действиям, проводила она подобные манипуляции далеко не первый раз в жизни. Она, возможно, медицинский работник по образованию.
Вслед за этим, примчавшаяся охрана, вежливо, но настойчиво, выпроводила гостей из помещения, а внутрь вбежали двое вызванных медиков.
Затем меня настиг следующий «флешбек»…
— Ты чего это творишь?! За что?! Взбесилась что ли? — возмутился Консультант, стоящий возле меня, когда все гости оказались в коридоре.
Я с немалым удовольствием наступил своей босой пяткой на его ногу, еще и как следует потоптавшись на ней.
— Это вам, Дмитрий, за то, что не пришли ко мне на помощь! — заявил я, скрестив на груди руки и задрав нос (мой вид портил только подбитый глаз).
— Да ты совсем обнаглела, школьница! Сама же сказала, что это только твое дело и со всем разберешься сама! — еще сильнее возмутился этот тип.
— Дмитрий, вы же опытный ловелас, а ведете себе словно мальчишка! Неужели не в курсе, что когда барышня говорит: «нет!» — это на самом деле означает: «да!».
— Ну, знаешь…! — вконец обалдел тот.
Затем воспоминания сменились вновь.
— Я знаю, что все это устроила ты, шлюха малолетняя! — шипела мне в лицо смертельно бледная «серая мышка», поймав меня в тот момент, когда я остался один. — Я тебе этого не прощу, даже не надейся! Я…
Мы так и так смертельные враги, так что с ней можно обойтись и без политесов. Даже нужно… — услышал свое внутреннеея.
— Ты совершенно не о том волнуешься, Лара… — с выражением полнейшего спокойствия на лице ответил ей я, не давая договорить, а мой рост позволял смотреть на «серую мышку» сверху вниз.
