Случайных запутавшихся людей там нет: я на своём примере убедился, как бандиты проверяют новичков. Кузнецов собрал у себя мерзавцев, на которых пробы ставить негде.
Эти гады редко бывают храбрецами и предпочитают плен героической смерти, однако паника есть паника, кто-то от ужаса откроет огонь, чоновцы устроят ответку и тогда…
Начнётся бой, скоротечный и кровавый, наши положат всех, до кого дотянутся.
Пуля, она, как известно, дура, ей всё равно, кто свой, кто чужой. И расклад вырисовывается невесёлый: чоновцы меня не знают, окажусь на линии огня — пристрелят без мук совести.
Ни рядовые бойцы, ни их командиры не могут знать, что среди бандитов есть агент уголовного розыска. Иначе операция была бы провалена в первые часы.
Страшно? Глупый вопрос — конечно страшно, я ведь не отбитый на голову и ничто человеческое мне не чуждо.
Страх — естественная реакция на опасность, его не надо стыдиться. Да, волосы дыбом, а голову обдаёт жаром, словно сунулся в топку, на душе кошки скребут и возникает дурацкое желание нестись куда-то, сломя голову.
Да, я это проходил, да, у меня случались такие порывы. И, тем не менее, я стискивал зубы и сжимал кулаки, стараясь контролировать разум.
Стоит немного поддаться и всё, ты проиграл.
А я ненавижу проигрывать.
Досадно угодить под пулю своих. Ой, как досадно. Хуже не придумаешь.
Однако дело, ради которого всё затевалось, стоило жертв. Придёт конец банде, спокойно вздохнёт пол Москвы.
А дальше надо пройтись по всей цепочке, выявить и взять всех, кто кормился с рук Кузнецова, кто снабжал его информацией, оружием, одеждой, давал пищу и кров, делал фальшивые документы.
Чует моё сердце: цепочка будет длинной.
Не часто приходится иметь дело с размахом такого масштаба. В этой преступной схеме замешаны и гражданские и военные. Вдобавок Алтын проговорился, что у банды есть свои информаторы среди сотрудников МУУР, а это уже ни в какие ворота не лезет.
Вытащить на белый свет всю эту кодлу, тряхнуть как следует… Такое вскроется, такие вещи всплывут...
И как же хочется принять в этом участие!
Но для этого мало выжить, необходимо остаться целым и невредимым. А уж как Настю не хочется огорчать... Она, конечно, не в курсе моих приключений, только я не раз убеждался, что женское сердце — штука вещая, не знает, но чувствует.
— Внимание, граждане бандиты! — зарокотал Трепалов.
Голос у начальника был громкий, никакого рупора и мегафона не нужно.
— Предлагаю добровольно сдаться, иначе будет открыт огонь на поражение! — продолжил он.
Кузнец нервно ругнулся. Он не был дураком, дурак такую организацию не выстроит. Главарь в числе первых сообразил, что всё пошло прахом: налёт провалился, милиция каким-то образом узнала обо всём и устроила засаду. Банда в полном составе угодила в тщательно спланированную ловушку и нет никакой возможности вырваться из кольца.
Пулемётной очереди хватит, чтобы порвать в клочья самых рьяных и остудить пыл у остальных.
Глядя на него, я словно читал его мысли, понимая, что он сейчас думает, какие расклады всплывают у него в голове.
Вступить в бой — гарантированная смерть. Банду причешут за пару минут.
Сдаться? Но тогда впереди суровый приговор. Хотя… Есть маленький, но всё-таки шанс избежать высшей меры социалистической справедливости — зелёнки на лбу.
Тюрьма всяко лучше могилы, там, как известно, тоже люди.
А ещё советская власть регулярно балует уголовный мир очередными амнистиями, что порой сводит на нет нашу оперскую работу. Обидно сажать гада за решётку, а через год-другой снова видеть его на улицах, выпущенного на свободу с «чистой» совестью. Ну не понимаю я иногда этой «травоядности» правительства и ненужного гуманизма ко всяким уродам!
Не пришло ещё понимание, как нужно бороться с криминалом, жива ещё вера в то, что горбатого можно исправить гуманным поступком.
Кузнецов решился.
— Ладно, комса, ваша взяла! Сдаёмся, только палить не надо!
Он повернулся к нам.
— Слышали?
Ответом стал нестройный шум.
— Сдаёмся, — сквозь зубы процедил главарь. — Кто хочет сдохнуть — подыхайте без меня.
Меня снова пробила нервная дрожь. Неужели всё? Только бы поскорей…
Хлопнул выстрел, к счастью, одинокий. Я рефлекторно дёрнулся, увидел оседающего на землю Аристарх Михайлович. Из его руки выпал револьвер с дымящимся стволом.
Стреляли, к счастью не в него, просто этот демон самоликвидировался. У моего «интеллигентного» знакомого не выдержали нервы, и Аристарх Михайлович застрелился.
— Дурак, — мрачно прокомментировал Кузнецов.
Других любителей самому себе пустить пулю в лоб не нашлось.
Дело стало на поток. Подчиняясь командам Трепалова, бандиты покорно побросали оружие и дружно подняли руки.
Мне демонстрировать принадлежность к органам было рановато, я включился во всеобщий «флешмоб», делал то же, что и остальные: выкинул мосинку, задрал лапки и изобразил на морде лица, что просто мечтаю поскорее оказаться на арестантской шконке и дождаться макарон на обед.
Мелькнула неглупая мысль: что если коллеги захотят продолжить игру и оставят меня в качестве агента под прикрытием? Для бандитов я как был свой, так им и остался, со мной они будут куда откровеннее, чем со следаком на допросах, можно выудить любопытную информацию.
На месте Трепалова, пожалуй, я бы так и поступил.
Не стоило так задумываться в этих обстоятельствах, расплата за медлительность не заставила себя ждать: мне тут же прилетело прикладом по хребту. Не сильно, но чувствительно.
— Чего замер, сволочь! А ну, топай! — грозно велел парнишка лет восемнадцати в мешковатой шинели.
— Понял, командир. Больше не повторится, — кивнул я и под его конвоем отправился к месту «упаковки».
Затрофенный грузовик пригодился как нельзя кстати, арестованных бандитов сажали в его кузов.
— А ну, погодь! — Лёня Бахматов вырос как гриб из-под земли и оттеснил мальчишку-чоновца.
— Товарищ, вы что себе позволяете?! — вскипел боец.
Леонид отмахнулся.
— Всё нормально, боец. Не кипятись. Этого беру под мою ответственность. Если что, моя фамилия Бахматов. Можешь ссылаться на меня.
Чоновец вздохнул.
— Есть, товарищ Бахматов. Разрешите идти?
— Иди.
Я пока не знал, как себя вести в отношении Лёни, поэтому просто топтался на месте без всякого энтузиазма.
— Давай в сторонку отойдём от чужих глаз, — тихо произнёс он.
Он отвёл меня к какому-то сараю, из которого доносилось куриное кудахтанье.
Бахматов сиял, как надраенный самовар.
— Ну, Жора! Ну ты даёшь! — воскликнул он, обнимаясь. — Такое дело сделал! Такого матёрого зверя взял!
— Это не я, это вы его взяли, — ответил я.
— Да ладно тебе скромничать, Быстро! Без тебя мы за ним ещё год гонялись бы, а то и больше!
— Хорош хвалить, а то загоржусь! — засмеялся я и сразу перешёл на деловой лад:
— Мне бы с Максимычем свидеться, доложить что и как. Я в записке не всё мог написать.
— Соскучился? Будет тебе начальство, но чуть попозже, — заверил Лёна.
А затем добавил:
— Знал бы ты, Жора, как Максимыч по тебе переживал! Да и парни тоже извелись… Места себе не находили! А с докладом успеешь ещё. Сейчас бы принять всех гадов, а потом и разбираться начнём. Да, кстати, твоя Настя забегала, спрашивала нет ли от тебя новостей.
— И что вы ей сказали?
— Сказали, что всё в порядке, и ты скоро вернёшься домой.
— Спасибо!
— Не за что. Хорошая у тебя жена, Жора, очень за тебя переживает.
— Самая лучшая, — подтвердил я.
Мы ещё долго проторчали с Бахматовым возле этого сарая, и у меня началось складываться впечатление, что Леонид нарочно тянет время.
Я собрался прямиком спросить его об этом, как вдруг он взбодрился и заявил:
— Ну всё, пора на службу.
Эх, вроде не так давно я был на Петровке, но, почему-то, когда зашёл внутрь, возникло такое чувство, словно отсутствовал целый год. Всё казалось каким-то новым и чужим.
