Домики стояли большей частью, как говорится, из говна и палок. Каркасники, заполненные соломой и навозом, беленые известняковой штукатуркой. Но давно. Все это уже на многих домах успело обвалиться. Дыры затыкали кто чем.
Повозка не остановилась и поплелась в центр. Хмурые люди в грязной одежде сонно отходили, пропуская нас. Покатая улица по краям имела глубокие канавы, откуда сильно воняло. В вечернем солнце все это выглядело мрачно, но напоминало мне кое-что.
Женщины, мимо которых я проезжала, здоровались легким поклоном головы. Я здоровалась в ответ. Девушки же пялились на мое платье, как не пялятся во дворце на платье самой королевы. Пышные нижние юбки и их огромное количество были видны. Ткань верхней блестела. Невиданная роскошь. Еще и башмаки из неместного дерева с гладкой резьбой, затертой шкуркой так, чтобы не цеплять грязь. Резчик их не продавал. Он выставлял их в окно своей лавки, как рекламу мастерства. Но для меня подогнал по ноге и поставил набойки.
Ближе к центру народ стал попадаться улыбчивый и более позитивный. Две прачки с корзинами белья одарили рыжика смехом и многозначительными взглядами. Сиськи девки сильно не прятали, и мальчишка залип взглядом. Часть дороги за нами бежали дети. Худые, грязные и счастливые.
Некромант остановился у большого, но не богатого дома. Хотя стены целы, побелка не так стара. Хотя, может быть, дом и не был бедным.
— Я к магистру. Часа через три приходите.
— Леди, я вас провожу, — сказал рыжий.
— Девок бы лучше проводил.
— В городе опасно.
Я только рассмеялась.
— Покрадут тебя, братец лис. Покрадут. Вон те прачки и покрадут. А мне боятся нечего.
— Скажете тоже.
Я спрыгнула с телеги и пошла в сторону центра — искать базар. Делать мне там особо нечего, но все лучше, чем в лагере скучать и от магов отбиваться.
У края рынка мальчишка увидел валяющийся на грязной мостовой подгнивший помидор и тут же бросился к нему. Торговец помидорами заметил и, не думая, кинул в ребенка палкой. Мальчик не увернулся, и палка больно ударила его в голову. Зато он подхватил помидор и убежал, вцепившись в него зубами на бегу.
Чуть приподняла руку и прошептала заклятья. Глаза торговца резко расширились, он схватился за руку и стал озираться. Рука на глазах стала чернеть.
Наши глаза встретились. В его была такая ярость. Да и в моих. Только уголки моих губ смеялись. Торговец открыл рот, но ни звука не вырвалось. Проходили, знаем. Я улыбнулась и пошла вперед.
Рыжик с ужасом смотрел то на меня, то на торговца.
Нищета города давила в глаза. Старухи, считающие рубленную медь и приценивающиеся к куче отбросов, что на свалку стыдно нести. Дети, бегающие между рядами, уворачиваясь от затрещин и мечтая спереть себе еды. В боковой улице плотник как лев сражался с продажной девкой за пару медяков, пытаясь сойтись в цене. Девка была уже беременной, хоть этого никто не замечал. Да и плотник здоровым не выглядел. Зато у пивного сарая даже тут, в центре, была давка. Трезвыми оставались разве что совсем бедные. Старики да дети. Старики — это мужчины чуть за тридцать. Дети — это до восьми. После уже надо работать или воровать.
— Доченька, подай! — проговорила старуха.
— В богов веруешь? — спросила я.
— Верую! Во всех верую!
— Раз веруешь, то боги тебе и помогут.
— Это ж кто? — старуха поняла, что денег я не дам, но все еще не отступала. — Смерть разве что пораньше придет?
— Чем не помощь? Никому так страстно, как ей, не молятся. Никого так вожделенно не ждут, как ее. Уж я-то знаю. И ты знаешь.
— А может, дашь монетку?
— Зачем она тебе? Все равно умрешь. Уж подавать так детям.
— У меня дома тоже дети!
— Врешь. Не рожала ты. Если и хотела, то не могла. И жить тебе недолго осталось. До весны может и продержишься.
— И на том спасибо, добрая женщина.
— Помогай тебе боги.
Рыжий все больше смотрел на меня как на чумную.
— Госпожа! Подайте всех богов ради! — перед нами нарисовался мальчик.
— Работать иди! А всех богов не тронь. Там темных много.
Мальчишка вытянул вперед руку, изувеченную веревкой. Сломанную в двух местах и сросшуюся криво. Видала я такое. Взял ношу не по себе, веревку на руку намотал и не удержал. Веса не хватило. Вот мясо и вырвало, да и кости сломала. Откуда у ребенка тут крепкие кости? У нас в школе такие часто бывали. Людям лечение, нам практика.
Схватила за руку. Мальчик тут же заорал, упав на грязь мостовой. Много сил теперь у меня это не отнимало. Амулеты сильно помогали в работе.
Кости треснули и выпрямились. Рана открылась по старому рубцу и стала быстро зарастать. Вокруг тут же собралась толпа посмотреть на чудо. Мальчик пару раз отключался от боли, но другого способа сделать это быстро не возникло. После обезболивающих пациента надо выхаживать хотя бы пару часов.
— Все! Пошел прочь! Работать иди! Нечего милостыню просить!
Мальчик, лежащий на мостовой, привстал, осмотрел свою руку и поцеловал край моего платья.
Еще недолго нас провожала толпа. Все только глазели, но близко не подходили.
— Купи самого дешевого хлеба полмешка. Только не сухого, — шепнула рыжему и положила в его ладонь монетку. После чего толкнула в сторону лавки. Сама же направилась к сидящим тут же рядом цыганам. А может и не цыганам. Но девушка в ярких юбках пела, а носатый смуглый парнишка ловко и звонко играл на чем-то, похожем на гитару. Музыка напоминала цыганские мотивы. Или испанские.
Кинула им монетку и вышла. Подняла руки кверху, притопнула и стала танцевать. Вся злость и тяжесть с души скатывалась как вода с кошки. Деревянные башмаки отбивали громко. Амулеты в руках прекрасно звенели, заменяя мне бубенцы. Десяток юбок красиво кружился вокруг меня. Простонародный фламенко я знала прекрасно, но раньше меня видело только зеркало. Теперь на меня смотрела чернь, и мне было все равно. Жгучий, звонкий, заводной перебор прогонял все дурные мысли. Взгляды мужчин липли к моим бедрам. Девки смотрели и краснели. А я хохотала и требовала от цыганенка играть быстрей. Амулеты на моей шее звенели не хуже, чем у горячей форентийки на улицах средневекового города, кем я себя в тот момент и представляла.
Рыжик так и стоял, глядя на меня, пока я танцевала. Но усталость взяла свое, и в голове прояснилось. Подхватила его за руку и пошла прочь.
— Леди, вы прекрасно танцуете.
— Не вздумай рассказать об этом в штабе. Умрешь еще мучительнее, чем тот торговец.
— Мы уже обратно?
— У нас нет времени.
— Но еще и полчаса не прошло.
— Увидишь.
Пока мы шли, за нами рос ручеек детей. Грязные, больные, еле живые. Не все могли даже бежать за нами.
Села на край повозки.
— Ты первый. Не толкаться! Стоять смирно и ждать!
Рыжий во все глаза смотрел, как я лечу детей. К пятому до него дошло, и он открыл мешок, доставая хлеб.
— Сам режь и давай по куску! — сказала я. — Следи чтобы тут ели!
Некроманта не было больше трех часов. Он не раз выглядывал в окно и все не выходил. Вышел только когда я закончила лечить. Рыжика за это время еще два раза посылала за хлебом. Лечила столько, что край магического платья почернел от детских поцелуев. Назад ехала, лежа в телеге, словно труп. Да и сильно от них не отличалась. Разве что жива. Но детей для города все равно было немного. И очень больных я тут не видела. Колечные все больше. Оно и понятно. Не выживали. А кого и кормить переставали, видя, что ребенку не выжить.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Госпожа! Госпожа! Пожалуйста, просыпайтесь! — меня легонько трясли за руку.
— Леди Херши! — раздался голос Матисы. — Прошу прощение за вторжение. Но вы украли у нас поваренка. Не могли бы вы его вернуть? Уже давно пора готовится к раздаче. Повар ждал сколько мог.
Я открыла глаза.
— Леди! — служанка стояла красна. — Нам так неловко вас просить!
— Вы так прекрасны, леди! — выдавила из себя вторая служанка. Тоже красная.
