— Дивно говоришь! Не слыхала о таком! Говорят немцы в войну, с помощью пара и лепестричества оживляли своих мертвяков, так чуть Питер не захватили! А рассказывать басни сейчас некому, внук ейный, аккумуляторщик Ленавтопарка, Иван, хоть и молод был, да знал почти все, книжки все читал, о самосознании народа рассуждал. Дорассуждался. Его, председателя нашего, да еще пятнадцать человек — всех в городе расстреляли. Еще прошлой весной.
Разговор плавно пошел на второй, очевидно штрафной круг. В сказку про оживших немцев Слава чуть было не поверил, но увидев кривую ухмылку на лице слепой сказительницы, понял, что его дурачат. Тот, кто поет народные руны, по карельской традиции вложив партнеру руку в руки, и куплет за куплетом, друг за другом — должен, кроме хорошей памяти, отличаться просто невообразимой находчивостью, смекалкой и быстротой ума.
«Может бабка чего-нибудь хочет?» — подумалось Славе. — «Почему она вокруг да около ходит?»
— На голодный желудок много не споешь, баснями сыт не будешь! — отчеканил внезапно догадавшийся визитер, сам потихоньку перешедший на местный иносказательный речитатив. — Вы скажите мне, где можно хлеба раздобыть, молока может, приду во второй раз, не с пустыми руками.
Викторов не сразу, но нашел верный путь. Бабушка сидела здесь оголодавшей, но гордость не позволяла ей ни принять деньги, ни выпрашивать еду. Так она медленно и угасала здесь, тихонько загибаясь с голоду. Через час, Викторов, оббегав указанные рунопевицей дома, уже позаботился о застолье. Бабуся, схватив корочку, еле нащупав ее костлявыми руками, принялась ее буквально жадно обсасывать. Славе стало не по себе. «Нахрена происходили все эти политические войны за светлое будущее, московские перевороты, и прочие восстания, если и в мое время, спустя десятки лет, вот точно также, безвестные бабушки умирают в своих развалюхах с голоду?! Какого черта?»
Свечерело, неожиданно для Славы, к избе стали подходить люди. Часть из них, особенно старшего поколения уже видел — так как заходил к соседям, покупая продукты, заодно рассказывая с какой целью, появился в их селе и для кого берет еду. К его удивлению, нисколько не стесняясь, они свободно заходили в дом к сказительнице, и рассаживались по лавкам. Открыто переговаривались через открытые окна с бабками и бабами, оккупировавших двор и проход к калитке. На столе, как по волшебству возникла бутыль с белесой жидкостью, на рушниках появились яблоки, сливы, груши и сладкий финский крыжовник.
Завязались разговоры. Все пришедшие интересовались новым персонажем в деревне. Высокий, образованный гость из города внес некоторую интригу в колхозные будни. Неожиданно для самого себя Слава признался, что в родне с Викторовыми и Ореховыми из Кандалакши. Какой-то пожилой мужичок припомнил его, видимо, прадедушку, с которым вместе сплавлял лес. Другая старушка выдала, что де, некий Орехов-рыбак сватался к ней сорок лет назад…
Оба этих свидетеля, как на библии, открыто поклялись перед народом, что гость — очень похож на их давних знакомых. Деревенские выслушав это поцокали языками, выпустили кубическую тонну ядреного махорочного дыма, кивнули дружно головой и простодушно честно выразили восхищение карьерным ростом Славы. Но гость, перенервничав за этот день, выдал гневную отповедь принимающей стороне.
— Что у вас бабушка голодает? — неожиданно взорвался Викторов. — Почему известная сказительница похожа на скелет?
В ответ нагло, буквально в лицо прыгнула со скамьи ерническая частушка:
Хорошо тому живется
У кого получки нет:
В магазин ему не надо,
И не надо в туалет!
— Всем сейчас живется туго, каждый пояс затянул, — спокойно отмел эти юношеские нападки псевдофилолога беловолосый кряжистый мужик, не обращая внимания на ядреный, явно антисоветский текст. — Чем можем, делимся — сама не берет. Говорит — детей лучше кормите, меня выкармливать — корм переводить. И ведь права, старая, не поспоришь. На выпей, лучше.
Новый собеседник протянул Викторову стакан.
Кто-то язвительно выступил с рифмованным речитативом, тут же куплет подхватил второй голос:
Мы с приятелем на пару
Зарубили муравья
Три недели мясо ели
И осталось до хрена!
Народ дружно грохнул хоровым пением:
На столе стоит стакан
А в стакане лилия
Что смотришь на меня
Рожа крокодилия!
Потом они, кроме язвительных частушек пели протяжные песни, о чем-то жарко спорили, выходили курить на крыльцо, где Викторова скрутило от жесткой деревенской махорки, затем снова сели за стол и там пили и пили. Он пытался записать хоть что-то из ярких выражений, но получались слабочитаемые каракули — рука отказывалась выводить буквы. Тетрадки затем забрали и посадили за них девочку, которая высунув от старания язык записывала какой-то текст сразу и одновременно надиктовываемый ей несколькими бабками и ухабистыми мужиками, в том числе и престарелой хозяйкой дома. Викторов в последствии с удивлением прочел записанный текст, никак не похожий на размеренные песнопения, который, похоже, просто стенографировал происходящее:
Пусть я не красива,
Зато завлекательна,
Одного не завлеку,
Троих обязательно!
Сероглазого миленка
Доведу так доведу!
Позабудет мой хороший
Сколько месяцев в году!
Ой солома, ой солома,
Яровая белая,
Не рассказывай солома
Что я в детстве делала!
Я любила гада,
Ублажала гада,
А у этого-то гада —
Целая бригада!
Слава, напившись, вывернул наизнанку свои потайные карманы, предлагал деньги пачками, но деревенские со смехом отказывались, закладывая их обратно ему за полу рубашки. К нему подсела какая-то молодка и жадно сгребла к себе в объятья под смех присутствующих.
Женский голос, видно, глядя на все это, весело завел частушку:
Я девчонка боевая
Ленинградской волости,
Могу побить, могу отбить,
На все хватает совести!
И тут же, не останавливаясь, завели следующую частушку, которую радостно подхватили все женские голоса. Ведь еще бы — ее, шутливую, да с подковыркой, часто пели на свадьбах карел и русских, провоцируя жениха к более активным действиям:
Ветер дует, ветер дует,
Ветер дует на чердак!
Хорошо карел целует,
Русский не умеет так!
Викторов вырывался из женских объятий, что-то орал, чего-то обещал, в чем-то клялся. Деревенская пьянка, где каждый друг другу брат и сват, шла в деревне по знакомому прописанному сценарию «прием городского гостя», как проходила она тысячу лет подряд в сотнях тысяч сел и деревенек по всей многострадальной и щедрой Руси. Кривичи, чудь, поляне, древляне, карелы, финны — да какая разница — мысли и мечты на всех едины, и пусть вечно горят в огне ада политики, разделяющие народы.
Последнее что услышал Викторов было:
Ой девки, война!
Дай потрогать хоть одну,
Да за прошлую войну
Не пощупал ни одну!
Пробуждение после похмелья описано в тысячах книг сотнями красивых, полностью раскрывающих этот образ словами. Каждый взрослый человек минимум один раз в жизни наверняка проходил через это приграничное состояние, отделяющее беспамятство безумия от осмысленного существования. Но то — внешний образ, а вот ощущения и изнанка включающегося сознания? Многие авторы жалуются, что, например, тяжело описать чувства во время оргазма, но все, как один молчат про неспособность раскрыть внутренний мир человека во время похмельной побудки и его переживания всей гаммой доступных высокой литературе красок, не срываясь на жирный пунктир. Нелегко человеку описать муки собственного рождения заново, пробуждения смысла, настройки первичных ассоциаций и самосознания. Слава Викторов приходил в себя медленно и с жуткими муками. Наверное, он даже не хотел на самом деле найти обратную дорогу в окружающую его реальность. Но человек существо, насильно приспособленное эволюцией к выживанию, и поэтому счастливое забытье для не спящего сознания — скорее исключение чем правило.
Первое что ударило в нос — запах сена. Слава богу, рядом из слабого пола никого не оказалось, что вроде исключало пока конфликт с ревнивыми женихами и рогатыми мужьями. «Дальше поцелуев дело не пошло» — все-таки с нескрываемым сожалением оценил провал на амурном фронте незадачливый хронопопаданец. Лавры Казановы не давали покоя. «А в фильмах, чуть в прошлое попал — тут же оказываешься в спальне королевы, или на худой конец теплой постели какой-нибудь герцогини, — раздраженно подумал медленно очухивающийся Слава. — Все врут. Тут даже пейзанки не дают!..»
