В сентябре 1939-го Третий рейх мог продолжить свое существование только при одном условии: того что примерно 110 французских и английских дивизий, стоящие сейчас против 23 второсортных немецких дивизий, во время войны Германии с Польшей на Западе, останутся совершенно бездеятельными.
Гитлер нервничал как никогда. Теперь в любой момент его власти мог наступить конец, стоит лишь союзным войскам проявить минимальную волю к победе. В страшном возбуждении он неистово закричал генералам, стоявшим навытяжку вдоль стола с разложенной на ней картой.
— Судьбы мира висят сейчас на волоске! Необходимо Сталина связать в этой ситуации вместе с нами! Тогда англичане и французы побояться двинуть свои дивизии с границы! Немедленно пошлите нашему послу в Москве сверхсрочную секретную шифровку! Пусть он вокруг Сталина и Молотова ползает на коленях, но заставит их, уговорит красных ударить вместе с нами по Польше!
* * * Телеграмма
Берлин — Москва
«Совершенно секретно»
18.50 по берлинскому времени
«Только для посла в Москве. Главе миссии или его представителю лично. При работе предпринимать меры безопасности. Расшифровать лично. Абсолютно секретно.
Мы совершенно уверены в окончательном разгроме польской армии в течение ближайших недель. После этого мы оккупируем территорию, которая в Москве была определена как сфера интересов Германии. Вполне естественно по чисто военным причинам, что мы продолжим боевые действия против польских частей, которые к тому времени окажутся на территории, являющейся сферой интересов России.
Пожалуйста, обсудите немедленно с Молотовым, не предпочтительнее ли для русских выступить в нужный момент против Польши в сферу интересов русских и оккупировать эту территорию. Мы считаем, что это не только облегчит наше положение, но будет также в духе соглашения, подписанного в Москве, и в советских интересах».
Неожиданно заныли раны на плечах. Поморщившись, похмельный хронодиверсант попытался ощупать по очереди места ранений, чтобы оценить масштаб повреждений, но к однозначным выводам прийти не смог. Знаний, полученных от углубленного просмотра сверхпопулярных сериалов на медицинскую тему, ему для внятного диагноза не хватило. Однако наш герой пришел к разумному выводу, что сквозную пулевую рану и царапины полученные от когтей рыси следует показать квалифицированному медицинскому работнику как можно быстрее. Заражение вещь неприятная, и пенициллин, как ему помнилось, еще тут не изобрели. «Пенициллин!» — озарение пронзило сумерки сознания. Он спасет тысячи, нет, сотни тысяч жизней. Главное самому сейчас не загнуться без этого лекарства, и тогда надо найти способ, как обойти таких как Трофим Лысенко и довести пример технологии получения препарата. Из научно-популярных статей Слава знал, что товарищ Лысенко получил славу жулика за свой метод выдерживания злаков в холодной и влажной среде, который был одобрен Сталиным, несмотря на невнятные результаты подвижника в его «яровизации» зерновых. И это без упоминания остальных его «проектов», в которых даже картошке досталось от этого колорадского жука от науки. А своих научных оппонентов ученый, по слухам которые подтверждала статистика, устранял руками НКВД.
Слава смутно помнил, что использовался какой-то подвальный грибок и при этом все это происходило в «чашках Флери». В памяти всплыла фамилия Флеминг. Несмотря на предельную скудость сведений, он осознавал, что, тем не менее, обладает самым важным — точным знанием эффективности технологии и путей ее достижения. Наверняка, людям с биологическим образованием, таких данных окажется более чем достаточно. Но сейчас самому требовалась помощь. Со стоном Викторов оторвался от сена и поплелся к крыльцу слепой сказительницы. Ноги ели шли и точно требовали ухода — судя по ощущениям, их вчера кое-где стер до мяса.
Мария Евсеевна оказалась добра к страдальцу и первым делом поднесла склянку с огуречным рассолом, высказав даже при этом неожиданное для Славы теплое сочувствие его состоянию. Выпив живительный эликсир и озабоченно, со скрипом, потерев отросшую щетинку, собиратель сказок пожаловался на боль от царапин, ран и мозолей. Так как осмотр старуха не могла провести по естественным причинам, а от ощупывания раненый отказался, то пришлось прибегнуть к помощи плотного мужичка, который тоже оказался в избе. Тот считался каким-то родственником старухи, и заночевал по «техническим обстоятельствам», сраженный загадочной русской болезнью под названием «перепил». Слава подозревал, что после вчерашней пьянки то ли собаки хозяина не признали, а то ли у жены возникли вопросы, которые, действуя как сотрудник коллекторского агентства она задала, приложив для верности скалкой по хребтине гулены. А по поводу родственных связей, то тут Викторов наивно считал, что в деревне через одного все друг другу родственники. Кряхтящий мужик, назвавшийся как Павел, поминутно пытаясь руками тщетно погладить самого себя по больной спине, придирчиво осмотрел царапину у Славы на правом плече и вынес свой вердикт:
— Вспухла ранка, залечивать надо. Как председатель съедет на выезд, пойдем огородами к бабке Васси. Не надо чтоб он нас видел.
Помолчал, а потом добавил, чтобы уйти от скользкой темы, почему прозвучало не честное «меня», а хитрое «нас»:
— Ну ты лихо вчера показывал, как раны лечить надо. А сегодня, значит, покумекав, сам решил к дедовскому способу? Тебе же сказали — поссать надо было сразу, все бы и там зарубцевалось.
Викторов возмутился:
— Дурной совсем? Как я сам себе на плечо это сделаю? В лесу? Он у меня резиновый что-ли?
Хронодиверсант неожиданно спохватился и переспросил напрягший его момент:
— А что я такого рассказывал про лечение?
Павел смеялся долго и громко, пока боль в спине его не скрутила обратно. Захлебываясь он рассказал, что пьяный в дупло Викторов принялся хвастаться боевыми ранами, которые ему нанесли какие-то японские «нинся», с которыми подрался в лесу на волшебной могиле Куллерво. Потом еле отняли бутылку с самогоном, с ее помощью рассказчик попытался «продезинфицировать» следы от ударов загадочных японских мечей с лезвиями веером. Под конец собиратель сказок потребовал в категоричной форме патроны, чтобы вынутым из них порохом прижечь края ран. Оттерев слезы, под конец рассказа, Павел заявил, что такого качественной, необычной и смешной байки он не слышал уже давно.
Неожиданно встряла в рассказы хозяйка. Она своими бельмами как-то поймала взгляд рассказчика и спросила в лоб, не отвлекаясь на второстепенные вопросы на тему выдумал ли ее новый постоялец всю эту историю, и есть ли в ней хоть часть правды:
— Могила Куллерво? Так на ней пролилась кровь или нет?
Слава замялся. Он вспомнил, как почти случайно опрокинул мензурку на черную землю надгробия, поверх которой не росло ни былинки.
— Да я не в курсе. Если и пролилось, то не больше нескольких капелек… — как можно беспечнее заявил расспрашиваемый о колдовских местах.
— Ну-ну, — задумчиво, как то с испытующим нотками протянула старушка. — Тут как беременна — или да, или еще нет. Да и то место за речкой. Откуда все знаешь? Ты либо брехун, либо замалчиваешь. А это грех! Как кровь прольют — война начнется.
Викторов посчитал за лучшее вновь отмолчаться. Молчание, оно, как известно даже не серебро — а золото!
Вновь ожил Павел, который припомнил еще одну яркую подробность вчерашней попойки:
— Про дирижабль ты хорошо рассказывал, все в избе заслушались. Прямо герой!
Викторов судорожно сглотнул и закашлялся. Горло стало совершенно сухим и колким.
— Дирижабль?!..
— Ну тот, который полтора года назад под Кандалакшей врезался в гору и взорвался. Ты там рассказывал, как в февральский мороз вдоль железной дороги костры раскладывал, специально для авиаторов, а затем скакал на олене всю ночь, чтобы найти выживших. Молодец, паря!
Хронодиверсант с диким ужасом припоминал отрывки своего отчаянного хвастовства. Опираясь на воспоминания своей прабабки он приписал себе заслуги своего прадеда, который реально участвовал в спасательной экспедиции к потерпевшему крушению советскому дирижаблю, который в свою очередь летел спасать полярную экспедицию Папанина. Правда, тот не скакал на олене верхом, а ехал в санях, запряженными рогатыми четвероногими. Не найдя что сказать, он только неопределенно покачал головой.
— Но ты правду нам скажи! — не слезал с горе-хвастуна следующий допрашивающий. — Что там на нем взорвалось? Гиперболоид, или снаряд, которым хотели земную ось сдвинуть, чтобы растопить льды севера?
У Викторова натурально выпала челюсть. Судя по всему, приняв на грудь, он взял себе роль своего прадеда. Но что там за взрыв был такой, о котором Павел так расспрашивает? Насколько помнил ту историю, пропахав просеку в лесистом склоне Небло-горы, неотмеченной на картах-десятиверстках 1909 года, по которым прокладывала маршрут экспедиция, гондола врезалась в землю. Затем от сотрясения взорвалась несколько тонн пиротехники, которую везли, чтобы в условиях полярной ночи искать погибающую полярную экспедицию, уже плавающую на льдине пятьдесят на тридцать метров. Следом взорвались емкости с бензином для двигателей, и в довершении воспламенился водород вытекающий из вспоротой оболочки. Люди, пытаясь выбраться из горящего дирижабля, голыми руками разрывали плотную ткань охваченной огнем оболочки, накрывшей гондолу. Несмотря на сильную череду взрывов, которую слышали в округе на десятки километров, шестеро из девятнадцати аэронавтов ухитрились выжить. Они находились в кормовой части корабля и сразу после крушения оказались скрыты от взрывной волны складкой местности.
