скорости, что в замедленном времени ощущения движения уже, как в обычном, то одежда быстро начинает стираться к чертям!!
Больше достаётся сапогам, в меньшей степени штанам. Ибо больше песка встречается именно снизу.
Но я несусь, как человек — молния, перематывая пейзаж. Если вначале он казался бескрайним из — за однородности, то когда появились стеклянные холмы и трещины, всё замелькало, как в путешествии на поезде.
Для меня вечность прошла, когда достиг первой трещины, и, смекнув, что здесь особо не попляшешь, стал уходить стороной, не углубляясь в гигантскую паутину из трещин, создавшую целый лабиринт! Двинул сразу к «носику» Разлома.
И понял вскоре, что сил у меня нет. Вот только сколько прошёл, хрен его знает. Начал постепенно замедляться, понимая, что инерция может сыграть со мной злую шутку. И, похоже, пробежал ещё километра два прежде, чем меня уже самого не перестало нести. Притормозил у очередной трещины, примерно, в трёх сотнях метров.
И рухнул без сил, минут пять пытаясь отдышаться и утихомирить сердце, которое долбит как бешеный пулемёт. Вижу вены на руках, и страшно! Они набухли так, что вылезли на две трети, смотреть тошно. Похоже, золотая броня во мне ещё что — то латает. Жилы затлели болью адской, когда тело полностью отпустило боевую трансформацию. Если меня кто — то захочет сейчас убить, я только скажу «спасибо».
Не выдерживая боли, кричу в голос. И отчаянно пытаюсь себя залечить, ибо плоть теперь ощущается, как отчуждённое жаренное мясо, от которого жажду поскорее избавиться. Удаётся не сразу, боль постепенно переходит с тела в голову. И вскоре уже разрывает мозг. Дышу ровнее, успокаиваюсь. Иглы в башке понемногу истончаются. Боль уходит…
Почувствовав облегчение, кое — как поднялся.
Обернулся и присвистнул. На горизонте нет ни то что бы моего Утёса, вообще рельеф горной гряды смазался. Ещё и дымкой желтоватой всё припорошено.
На часы смотрю, если учесть пятнадцать минут отходняка, всего — то семь минут бежал.
Мне легче, но тело ватное.
Осматриваюсь. Впереди пропасть, откуда не просто веет холодом, оттуда будто чернота фонтаном бьёт. И ещё такой звук тихо вроде завывающий, но с таким эхом, что кажется, я тут микро — кубашка, нет, микроба, мля. Порыв ветра с лёгкостью меня туда погонит. А там уж некая злая сущность преспокойно засосёт.
Поэтому подходить даже страшно. И это я ещё не видел, что там на дне.
Но! Являю баллончик белой краски. Когда — то жена канючила, чтобы я перекрасил проржавевшие перила на балконе. Мне было лень счищать всё, и я нашёл краску по ржавчине. Очень хорошо ложится сейчас и на стекло — монолит. Рисую круг, звезду пятиконечную, взбалтывая периодически шариком внутри.
Вуаля, точка входа готова. Страховка имеется.
К Ольви телепортируюсь! И чувствую, что половины резерва с Камня, как корова слизала. Ух, ёп твою мать. Хрена се я умотал. Коленки трясутся, и в руках силы нет.
Магичка смотрит ошарашенно. Устроилась прямо под ножкой на бугорке, сидит, скучает.
— Я уже собиралась уходить, — заявляет и дальше с явной претензией: — Что с одеждой?
Мдя, в лохмотья она превратилась. А я так ошалел, что и не заметил, а всё в нитках бархата и дырах, особенно на бёдрах и плечах. Бархатный ковбой, мля, аль голодранец.
Ковыляю, хромая до неё.
— Я малость переборщил, — отвечаю и чувствую, что осип к хренам.
— Что ты сделал? — Ахает, подрываясь, и спешит ко мне.
Чтобы придержать. Тут же отшатывается.
— Да ты горишь!
Всё, снова ноги подламываются, сажусь прямо на стекло. Ольви рядом присаживается.
— Что ты сделал⁈ — Повторяет вопрос.
— Походу двести комье пробежал, — ответил, проанализировав ситуацию.
Магичка придерживает, но силёнок у неё не так много, поэтому садится на задницу и на ляжку мою голову укладывает.
Смотрит, сверху нависнув, озадаченно. Лоб трогает.
— Мы в поход собрались, а ты решил испытать себя на прочность? Сила Высшего — не шутка. Ты человек с живым телом, а они вампиры с мёртвыми, — отчитывает меня.
— Всё нормально, мам, — отвечаю скрипучим голосом.
— Вот только не надо спать, — тормошит. — Я тебе не подушка.
— А так хочется уснуть в твоих объятиях, обламываешь.
— Молчи.
— Любительница пообламывать. Обломщица — твоё второе имя.
— Крис.
— У меня Кристиан Везучий, а у тебя Ольви Обломщица.
— Дурачок, — смеется горько.
— Люблю, когда ты улыбаешься, — шепчу, всё же закрывая глаза.
Вечереет. Ветер завывает, обдавая жёлтым песком мою шевелюру, как гладит, по сравнению с тем, что испытал.
Вернулись на Утёс. Кое — как поужинал и упал полутрупом на кровать, не в силах даже с магичкой о трофеях поговорить.
Проснулся днём от деликатного стука. Надо же, утром никто не будил, дали поспать до самого обеда. Ещё вчера Нелли с ужасом наблюдала за мной, а утром тактично ушла по своим делам, не тревожа.
Молоденькая служанка Мартиша пришла поинтересоваться, не надо ли чего. А за ней уже и Ольви стоит с видом нетерпеливым.
— Ты как? — Спрашивает вроде бы с выражением лица фирменным, но в голосе беспокойство.
— Поем и рванём к Разлому, — отвечаю весело.
— Нет уж, хватит. Сколько можно сидеть здесь⁈
— Завтра крайний военный Совет в Леванте, где я должен присутствовать, чтобы удостовериться в том, что эти дебилы ничего не испортили. А после мы двинемся уже из Леванта в Фелисию. Поэтому у нас день. Полдня.
Нелли с Имирой усиленно готовят снаряжение в поход, ведь я сказал, что мы сюда прыгать уже не будем в пути. Ибо нечего прохлаждаться! Только в крайнем случае. У нас война, а не курорт. Калаш мне в…
В общем, пользуясь случаем, цепляю Ольви, которая вдруг решила, что без неё не выживу на этот раз. И телепортирую нас сразу к знаку, который я краской наносил. Ох, еле — еле вышло, чувствую, что магическая природа серьёзно сомневалась, переправлять ли нас сюда. Ибо краска песком уже частично посечена и содрана.
Переместившись, изумлённая магичка озирается по сторонам. До конца Разлома можно теперь пешком дойти. Если напротив Утёса много трещин побочных, расползлось, то здесь только одна! Самая главная ползёт, сука такая. Слышно даже, как трещит мощно, будто глыбы льда постреливают, угрожая обвалиться.
К краю дыры спешу первым. Сам «нос» трещины дальше, метров семьсот — восемьсот, если навскидку. Но это уже нюанс, главное увидеть.
Впереди человеческие кости! Череп с хребтом. Ой — ёй! Откуда здесь на ровном месте⁈ Обхожу.
— Ольви, аккуратно, — оборачиваюсь.
Хм. Магичка в ужасе стоит, даже не сдвинулась из круга.
— Ольви? — Окликаю.
На меня взглянула, будто опомнилась.
— Это паломник, — комментирует. — А значит, мы там, куда так просто не дойти.
— Кости ветром намело, — утешаю её, возвращаясь.
— Нет, ты не понял. Мы там, где не вступала нога живого существа. Стеклянное море — это смертоносная пустыня, где нет воды, где убивают ветра или жаркое солнце, и скрыться негде. Да и этот не дошёл, ты прав, его останки сюда принесло ветром.
За руку беру, как маленькую, тяну за собой.
Поддаётся неуверенно. Но сжимает лапкой крепко.
— Смелее, крошка, это всего лишь очередная пропасть, — говорю, приближаясь к краю!
Ольви вдруг вырывается с силой, отчаянно не желая делать последний шаг. Что ж, постой позади.
Ветра нет, но чувство давящее где — то в заднице остро и игриво, что в любой момент снесёт как пылинку, и зацепиться собственно не за что.
Глядя на ту сторону обрыва, кажется поначалу, что здесь водная гладь. А если левее смотреть вглубь, то очень быстро та сторона «берега» отдаляясь, пропадает, теряется в янтарном цвете, и застилается жёлтой дымкой.
Толщину «моря» оценить можно сразу по той стороне среза: монолит сплошной вниз. Но не однородный, ниже пяти — десяти метров уже белые и зелёные жилы видны.
Не сразу сообразил, отчего вдруг волосы на холке дыбом. Гул не прекращающийся идёт, и только больше нагнетает. Будто тайна мироздания открыла свой гигантский рот и гудит горловым пением степных народов.
К самому краю подступаю, не дыша. Дух и так перехватывает! И, млять, башка вниз, будто некие силы подпирают подбородок, вообще не хочет опускаться. Приходится с силой до треска в позвонках. И вот я вижу эту пропасть, ощущая всеми фибрами, что на краю мира стою. Волнение до трясучки… да я в ногах своих не уверен!
Внизу бездна чёрная, словно краску разлило. Но начинается мрак так далеко, что
