Ирина и в расстройстве присела на лавку. Мысли завертелись волчком, и ни одна не давала надежду..
И вдруг щелкнул замок! Ирина аж подпрыгнула от неожиданности и испуга. А дверь между тем стала меееедленно и тихо приоткрываться. Валиева прижалась к стене и непроизвольно поджала ноги.
В образовавшуюся щель бочком протиснулась мальчишеская фигурка и огляделась. Натолкнувшись взглядом на сжавшуюся на лавке Ирину, лазутчик приложил палец к губам, мол, молчи, и, приоткрыв дверь пошире, мотнул головой. Ирина поняла, что он приглашает идти за ним. Несмотря на невероятность проиходящего, Ирина двинулась за неожиданным гостем.
В темном коридоре малец взял попаданку за руку и потянул за собой в другую от лестницы, по которой они поднимались в номер, сторону. Ирина, прижав к себе узел, пошла за ним. Было тихо, только откуда-то снизу доносились приглушенные голоса, звон посуды и шаги. Ведущий Ирину за руку проводник аккуратно ступал по коридору, а она слепо следовала, почти не видя, куда ступает.
Беглецы прошли по коридору, спустились по лестнице (парень велел держаться стены), пересекли (Ирина боялась смотреть по сторонам, опасаясь, что если вдруг увидит кого, их тоже заметят) задний двор, остро пахнущий навозом и отхожим местом, и уперлись в дощатый забор.
И тут, в предрассветной хмари, Ирина смогла рассмотреть проводника. Им оказался не мальчишка, а мужчина-карлик, или, как помнила Ирина по прежней жизни, «маленький»: так, вроде, предпочитали называть себя люди с синдромом карликовости, вернее, там латинское название болезни было, что-то похожее на «нано».
Наверное, только благодаря шоку от всей ситуации Ирина не вытаращилась неприлично на этого человека, макушкой не достававшего ей до груди. А он, отпустив ее руку, раздвинул две доски в заборе и юркнул наружу.
— Пролезай быстро, да узел отдай, застрянешь- проворчал басом человечек и придержал доски. Не раздумывая, Ирина выполнила приказ, и через минуту оказалась где-то в проулке. Пусто и тихо, сыро и грязно, но Ирина готова была целовать землю-она выбралась. И тут до неё дошло: а куда, собственно, и кто ей помог?
— Ты, это, девка, не ори и шуруй за мной. Тебя ждут. Нам еще пилить и пилить, так что давай, ходко. — Мужчинка заковылял вперед на кривоватых ножках, а Валиева двинулась следом.
«Ждут? Кто? Неужели Микола? Или — норды? — лихорадочно соображала девушка, пытаясь не отставать от неожиданно резво передвигающегося сначала по переулку, потом по просыпающимся улицам, каким-то огородам и садам маленьким человеком. Шли довольно долго, как и сказал проводник, и Ирина Михайловна начала беспокоиться.
«Что ж я такая доверчивая-то? Пришел, увидел и увел, и я, как овца, тупо пошла… — злилась она на себя. — Вдруг тут тоже есть работорговля, и приведет он меня, наивную, в притон?»
Будто услышав ее мысли, карлик, не поворачиваясь, ответил на невысказанный вопрос:
— Да ты не трусь, меня Хмель послал, а его норд, Эйвинд. Смешное имечко, а мужик правильный. Веду тебя в дом на окраине города, подальше от гостиницы. Поживешь там пару дней, чтоб не нашли, если искать будут. Будут ведь? — он повернулся, и Ирина пожала плечами. Ротмистр может, обещал. Хотя, желаемое-то он уже получил. Ну а Дину кто слушать будет?
— В любом случае, на корабль ты попадешь не в порту, там народу глазастого много. Хмель тебя по реке отвезет до деревни в паре верст, а там норды тебя подхватят. Понравилась, видно, ты капитану-то, раз он Хмелю долг давний простил за помощь тебе! Цени, девка, правду баю.
Ошеломленная событиями утра Ирина не отреагировала на слова должным образом, просто кивнула. Главное- она избавилась от опекуна, а дальше жизнь покажет. Ирина взбодрилась и побежала догонять карлика.
Безымянный проводник привел поапданку в небольшой домик у реки, откуда просматривались купола церквей, но не видно было ни пристани, ни людей. Строение, напоминавшее хуторскую избу, было пустым, не сильно меблированным, но относительно чистым: печь, полати, стол, две лавки, сундук у стены. На притолоке — пара мисок, кувшин, чугунок, сковорода, пузатый закопченный чайник, стопка серых полотенец. В сенях- бочка, ведро, за домом-колодец. Все.
— Ты девка, не тушуйся. Приберись пока, осмотрись, я в город схожу, принесу пожрать чего. С печью справишься? Хорошо. Я после полудня вернусь. Никого здесь нет, так что сиди спокойно. Хмеля дом, его знают и не суются, так что…Да, бл..! На вот, документы и перстень, твои? Пощипал я того ляха — вытащил из-за пазухи сверток.
Успокоил карлик деву и ушел. А Валиева обессиленно опустилась на лавку. Сбежала! И бумаги у неё, и печать родовая Арины! Только вуэлу жаль…
***
Маленького компаньона звали Яцек, и был он вором-домушником (неудивительно), а еще — балагуром и матершинником. Как и почему в новом мире она снова приобрела такого соседа, пусть и кратковременного, Ирина не ведала, но искренне поразилась вселенской популярности и практичности уникального языка своих предков.
Про уникальность мата она услышала от пьяницы-соседа, когда однажды в сердцах выругалась длинно и сочно на строителей-рукож…в и извинилась, что, мол, совсем тут стыд и цивильность потеряла, в деревне.
— Ирка, вот темная ты женщина! Знала бы ты, что такую фразу некоторые ученые записали бы да в книгу вставили как пример возможностей использования уникального культурно-исторического явления, не имеющего аналогов во всем мире. Что, думаешь вру, как Троцкий? Зуб даю, чтоб мне тетка Клава не дала горилки на опохмел после праздника!
Сделав характерный жест, Серега поведал:
— Было дело, по молодости, дружил я с девочкой, а та из профессорской семьи была. Ну, ты ж небось, знаешь, что и на моей улице КАМАЗ с пряниками однажды перевернулся, да просрал я и пряники, и остальное… не суть.
Так вот, пригласила она меня на день рождения, а там народ собрался — ууууу! И разговоры вели умныя! Я тогда-то мог языком вертеть гладко, студент-физик, ёпть.
Там постоял, тут послушал. И услышал спор.
Сцепились два солидных таких мужика, вот прям издали видно-доктора да кандидаты. Один сетовал, что мол, падает уровень образования в стране, мельчают людишки, классику забываю, мат процветает. Мол, указ нужен о запрете такого постыдного для великого народа явления, роняющего честь отчизны на мировой арене.
На что второй ему: при падении нравов запрет — не выход. А вот о постыдности и мировом позоре — это вы, батенька, зря! Ни один, говорит, национальный язык на Земле не породил такое явление, как русский мат! Бранные слова — да, есть, а вот именно языка — нет!
Первый: в чем, мол,
