— Чертежи заберите, а то не ровен час налетит еще один ретивый и их то же спалит, — буркнул я, обращаясь к господину Охоткину. — И пока мы здесь загораем, помогите этому бедолаге составить прошение об отставке.
Через пару часов мы продолжили путь. Сергей Иванович подробно расспросил что и когда беспредельничал на этой почтовой станции и доложил мне.
— Здесь третьего дня был с инспекцией чиновник Министерства внутренних дел, проверял новую дорогу до Новгорода. Обратно не проезжал, видать там сидит.
— Прошение составили?
— Составили, я его забрал. Если встретимся с чиновником, можно будет ему и отдать, —всякая инициатива наказуема, но это было правильное решение и я молча кивнул в знак согласия.
До Новгорода мы кое-как добрались, а потом зависли в нем на двое суток. Снежные заносы полностью парализовали движение в Москву. Делать было совершенно нечего, не было ни одной книг, прогуляться по Новгороду было не возможно, всё кругом было завалено снегом. А в путевом дворце публика подобралась совершенно серая и мне не интересная, по крайней мере те, кто попался на глаза. Да и дорога меня уже вымотала, всё-таки после болезни я еще не полностью восстановился.
Поэтому почти все время вынужденной остановки я спал. Правда перед тем как погрузиться в сладкую негу сна, пришлось пообщаться с чиновником, любителем распускать руки.
Когда я неторопливо выбирался из экипажа, ямщик успел всё узнать и подскочил ко мне с докладом:
— Барин, чиновник из Питера здесь сидит. Ждут-с пока дорогу расчистят, что бы обратно ехать.
Неопределенного возраста, жирный как откормленный боров, с лоснящейся от жира круглой физиономией, министерский чин пил чай в окружении местной чиновничьей мелкотни. Ямщик успел узнать и фамилию и чин, но эта информация как-то не задержалась в моей наполнившейся гневом голове. Осталось только общее впечатление, птица не высокого полета.
Я буквально подлетел к нему и схватил за грудки.
— Это кто тебе мерзавцу дал право дворянина бить и увечить? Ты кто такой будешь?
Чиновник похоже сразу понял в чем дело, побледнел и мне показалось от него пошел характерный запашок. Гнев мой тут же улетучился и я отпустил его.
Сунув в трясущиеся руки чиновника прошение смотрителя, я медленно, почти по слогам прошипел:
— Передашь бумагу кому надо. Человек это мне будет служить, — подождав, пока испуганный толстяк переварить полученную информацию, я продолжил, — обратно буду ехать, заберу с собой.
Глава 13
К исходу вторых суток новгородского сидения дорога была расчищена и можно было двигаться дальше. Первыми ускакали фельдегеря, а за ними должны были отправиться рейсовые дилижансы. Их оказалось целых три и неожиданно на первом образовалось четыре мест, одно из них правда на запятках. Сказать что неожиданно можно было с большой натяжкой, два образовались из-за болезни семейной пары, а еще два места Сергей Петрович выкупил у пассажиров с большой переплатой.
В Москву ехал какой-то купец со своим приказчиком и от лишних двух сотен он естественно не отказался. Вдобавок мне показалось, что не последнюю роль сыграло и мое громкое имя.
В Москву мы ехали вчетвером, камердинер Архип и слуга господина Охоткина Ян, были посланы заранее и вероятно успели проехать до снегопада. Они должны были передать приказ встречать нас в Твери. Я решил, что в дороге мы обойдемся и услугами денщика Матвея, Анисима.
На предложенный вариант дальнейшего пути я сразу согласился. Багажа у нас было немного, а нашу карету согласился купить услужливый купец.
До Твери дилижанс добирался двое суток, дорога хотя и была расчищена, но двигались все равно с черепашьей скоростью и с большими остановками в пути.
В путевом дворце Твери светлейшего князя Алексея Андреевича ждали две комфортабельных кареты, запряженные четверками лошадей, а на двух почтовых станциях были приготовлены смены упряжек.
Отдыхать в Твери мы не стали, две кареты позволяли дальше ехать с комфортом, в них было тепло. Просторно и можно было лечь. Особенно мне, я ехал один.
Дорога от Твери была хорошо расчищена, да и состояние её было вполне приличным. Главной тверской проблемой была речная переправа, летом это был наплавной мост, зимой соответственно зимник, а вот во время ледохода это была беда.
Но сейчас зима и по расчищенному чистому льду можно вообще прокатиться с ветерком, все зависит от умения и лихости ямщика или кучера.
До Москвы мы ехали всего ничего, двенадцать часов, после вынимающей душу черепашьей скорости предыдущих дней, мне казалось что карета не едет, а мчится.
В Москве мы задерживаться не стали: ужин, сон, завтрак и вперед. Я твердо решил продать московские дома и желательно побыстрее, поэтому господин Охоткин поручил заняться этим своему слуге и компаньону Яну.
Ян был из обедневших остзейских дворян. Вдобавок его отец был еще и заядлым картежником и в конечном итоге проигрался в пух и прах. Играл он уже со всеми подряд и за долги ему скорее всего открутили бы голову, но рижский губернатор Христофор Бенкендорф спас бедолагу и взял к себе служить. Затем отставному генералу стал служить и его сын Ян. После смерти генерала Ян пошел служить его сыну, который и определил его к господину Охоткину.
Ян был скорее напарником или компаньоном господина Охоткина. Он был грамотен, достаточно хорошо образован и ему часто давались и деликатные ответственные поручения. Своего дворянства он не утратил, но при необходимости выполнял и обязанности слуги Сергея Петровича.
Поэтому Яну и поручили провести быструю предпродажную подготовку всей московской недвижимости князей Новосильских и если нарисуются выгодные предложения начать продажу.
В Москве я решил не задерживаться в буквальном смысле ни на минуту: небольшой перекус пока перезакладывают лошадей и вперед, в Коломну.
Подмосковные имения были не чисто подмосковными. Наши имения были расположены вдоль Оки в двух губерниях: Московской и Рязанской. Это были исконные вотчины князей Новосильских, дарованных нашим предкам первыми московскими князьями. Основной массив земель был на левом, московском берегу как и большинство деревень. Заокские земли были между двух рек: Окой и Осетром. Они были чрезвычайно живописные и очень ценились нашими предками.
Прадед, а особенно дед стремились сосредоточить что бы имения в одном месте и преуспели в этом. Поэтому он продал матушкино имение и купил ей соседское имение.
Когда мой дед умер, то было два больших имения: московско-рязанское, но его называли московским и нижегородское. Третье имение — Нарвская мыза, не шла ни в какое сравнение с двумя первыми. Потом родитель зачем-то обзавелся и Пулковской мызой.
Центром имения было большое село Новоселово, раскинувшееся вдоль более высокого берега Оки. Село было немаленьким: почти пятьсот дворов и больше двух тысяч жителей. Центром села была площадь на которой стояла большая Петропавловская Церковь. В селе было четыре улицы, все они начинались от площади, две шли вдоль Оки и две перпендикулярно реке.
На южной околице села стояла господская усадьба центром которой был большой трехэтажный столетний дом. Он своим фасадом смотрел на Оку и перед ним был разбит большой парк с двумя спусками к реке. За домом был сад и все хозяйственные постройки.
Всего в имении было почти тридцать тысяч десятин земли и почти сорок тысяч крепостных.
Новоселовское имение было можно сказать почти родным, здесь прошла большая часть детства юного князя Алексея и я быстро как бы узнавал знакомые места и лица дворни и крепостных. Возвращение в родные пенаты было приятно и очень не хотелось, чтобы старый бурмистр Потапыч оказался вором.
Всю дорогу из Питера Матвей и Сергей Иванович проводили для меня ликбез по жизни в Российской империи. У меня, в смысле у князя Алексея до моего попадания, была репутация ботаника, если использовать терминологию 21-ого века: с детства сторонился общества, особенно светского, до тринадцати лет жил в деревне, очень любил читать и сам пошел учиться в университет и в итоге последние три года только и грыз гранит науки. В итоге даже толком не было знакомых в свете, общался преимущественно с беспородными и беспортошными. Мне было совершенно не понятно почему родителю был так безразличен его отпрыск, практически все чему обучали молодых дворян прошло мимо.
