Виктор ещё раз потёр бедро, указательный палец влез в прорезь. «Штаны жалко, новые – уже не новые. Хорошо стекло неглубоко вошло». Он вылез из ямы и, стараясь не шуметь ветвями кустов и сухими сучьями под ногами, двинул пробираться к домам сквозь густую зелень под тенью крон высоких деревьев. Шёл медленно, часто прислушивался, остерегался попасть в засаду: вдруг всё-таки снайпер не один.
Между веток начали просматриваться доски забора. Появился левый угол дома и угол крыши, где по центру над коньком возвышался и крутился ветрячок, загребая воздух лопастями-ложками, иногда поскрипывая. Неожиданно вертушка резко остановилась. Наступила необычайная тишина, от которой Солдату показалось, что он оглох. Со стороны бензоколонки над крышами завибрировал воздух, сжимаясь в мутную густоту.
«Что происходит?» Виктора осенило. Он рухнул на землю, пуля разнесла ветку, где только что находилась его грудь; по-пластунски ринулся к ограде. Он не знал – каким образом его видит стрелок, но пуля винтовки прошьёт деревяшки забора почти как бумагу. Поэтому, не дожидаясь следующего выстрела, он переметнулся во двор дома и на полусогнутых ногах подбежал к стене: здесь уже вряд ли пуля его достанет, если, конечно, пуля не какая-нибудь кумулятивная или с ядерной начинкой. Но таких вроде бы ещё не создали.
Солдат сел, прислонился затылком к стене и согнул колени. Всё это, конечно, увлекательно, и даже весело. Но что это было, когда увернулся от пули? Какая-то обострённая интуиция? Тем не менее – это лучше, чем сначала словить сталь в башку, потом подумать – а стоит ли умирать, вернуть прошлое и успеть за миг до выстрела куда-нибудь сигануть. Интересно – а если не успеешь? Второй шанс дастся? А ещё Виктор вспомнил, что древние Славяне умели сигать. А в одной секунде – 300244992 сига. И если даже сиг – это один шаг, то столько сделать шагов в секунду – никакие пули, снаряды и ракеты не догонят. Вот бы так научиться. С такой скоростью можно воевать с одним большим ножом. Пока мир прощёлкает хлебалом – все останутся без голов.
Солдат покрепче сжал ручку сапёрной лопатки, вскочил на ноги, добил стёкла в окне и перелез в дом. Из солнечного дня да в полутьму – глаза ничего не видели, лишь тёмно-серая пелена. Пришлось ждать, пока привыкнут. Виктор осмотрелся. Это оказалась детская комната. Выцветшие синие обои с игрушечными динозавриками, кровать с двумя ящиками – оба выдвинуты, письменный стол. На белом и очень грязном ковровом покрытии разбросаны машинки, солдатики в касках, рыцари. На люстре висела – повешенная – кукла с выколотыми глазами, её одежда напоминала скомороха. Кажется, где-то такое видел. Не продолжение ли сути тех полей перед особняком. И ещё…
Виктор подошёл к письменному столу. Под изогнутой ножкой ночника лежала раскрытая тетрадка. В небольшом глобусе, примкнутом к стене, зияла дыра. В ней – две пластиковые красные розы. На шипе – записка. Чернила почти полностью выцвели, но всё же можно разобрать, что написано: «ПРОСТИ, МАМА, ЧТО МЫ СЪЕЛИ ТЕБЯ». Солдат ещё раз прочитал: может, чего-то не так понял? Ладонью стряхнул пыль с тетрадки. Глаза побежали по строчкам:
«Мы уже давно умерли, а нам всё ещё дают эти таблетки. Всё время хочется кушать. А как только покушаем – начинает рвать. А как только вырвет – невозможно как хочется есть. А как только поедим – снова рвёт… Очень хочется есть, а нечего. Мама умерла. Мы с братом решили её съесть… Когда мы её ели – она плакала. Но как, она же умерла? Или мы плакали. Но кто-то плакал…»
Солдат наотмашь ударил ладонью по тетради, проследил за её полётом, приподнял лицо и закрыл глаза.
– Не понял, – прошептал он, – я в аду? Но я вроде не умирал. – Он вспомнил лодку, на которой уплывал подальше от выхода из подземного склада. На её боку было написано: «ПУТЬ В АД». – Значит, я в аду. Нет. Где же черти, сковородки, вонь серы?
«А вонь серы была», – вспомнила мысль.
– Но ведь я же не умирал, – прошептал Солдат. – Или, быть может, омоновцы меня убили? И я теперь в чистилище? Нет, нет, конечно, всё не так. Здесь что-то другое. Возможно, чьи-то опыты. Создание зоны, где… – Он вспомнил, что уже создано оружие, от которого возникают сильнейшие галлюцинации. Человек полностью перестаёт понимать реальность, психика создаёт свои физические законы, от которых человек постепенно гибнет. Ну, или что-то подобное – типа аватара. Или – с помощью чипа отключают сознание и полностью подчиняют своим действиям. А когда человек приходит в себя – он знает, что вчера пришёл с работы в шесть часов, попил пива и рано лёг спать; позавчера ездил с друзьями на рыбалку, а ещё перед этим участвовал в соревнованиях «Формула –1», но на самом деле – за эти дни убил несколько сотен человек.
Солдат вышел из комнаты. По этой стороне располагалась ещё одна дверь. Но Виктор не собирался сейчас обыскивать дом, прошёл небольшой холл и вошёл в другую дверь. Комната – пуста от мебели, зато мусора и старой одежды – по колено. На передней стене размашисто написано кровью: «МЫ БЫ РАДЫ СМЕРТИ, НО НАМ НЕ ДАЮТ. ПРОСТИ НАС, БОГ».
«Интересно, – подумал Виктор, – это всё военные творили? Или творения по приказу правительства? Или творения тех, кто стоит над правительством? И не знаешь: то ли учёным радоваться – то ли их убивать».
Солдат зачем-то прикрыл за собой дверь, не двигался с места, размышляя, если подойдёт ближе к окну – увидит стрелок или нет. Но стрелок сам не дал долго размышлять, из-под потолка левого угла брызнула штукатурка, образовалась дырка размером апельсина, пуля ударила в стену на уровне колен между ног Солдата.
– Да здесь что, стены фанерные?! – вскрикнул он и бросился к окну, в прыжке головой разбил стекло. Боковым зрением успел увидеть вспышку выстрела, правда, не понял – где, и пуля, скорее всего, прошла в оконный проём не зацепив. Перелетел через голову, прокатился по траве, вскочил на ноги и ринулся к следующему забору. Он слышал эхо выстрелов и свист пуль, но не дёргался в сторону, не падал на землю и не скрывался за деревьями, а лишь набирал скорость, чтобы на одном дыхании проскочить в следующий дом.
Солдат влетел в разбитое окно, долетел до стены и воткнулся лбом. И нервно рассмеялся. Расселся на полу в окружении мелких стёкол, осмотрелся: эта комната – тоже детская.
– У этой гниды – точно есть тепловизор! И ружьё, наверное, как пушка. А у меня… – Ладонь покрутила перед глазами сапёрную лопатку. – И один патрон в пистолете… который, возможно, и не стреляет. – Виктор отдышался. Перед тем как делать забег к следующему дому, решил порыскать в комнате и что-нибудь полезного найти. Он пролазил на карачках минут двадцать. Старался не поднимать голову выше окон, надеясь, что крыша следующего дома как-то защищает – хотя, башня высокая и, скорее всего, все домики как на ладони. Виктор, конечно, больше надеялся – что не может пуля снайпера пробить несколько стен и крышу с потолком, но кто его знает, что за техническое новшество в руках убийцы. Так ничего не найдя, что и следовало ожидать, – лишь нацеплял на потное лицо кучу паутин, – он взял листы, скреплённые степлером с детской кровати, и вернулся сесть на прежнее место.
Начал читать:
«Когда мы пришли, мой брат сказал, что не помнит меня, а я ещё подумал, что, и правда, какой-то он другой, хоть и похож на меня как две капли воды. У него не было родинок, а до этого было очень много. И лицо стало морщинистое, как у взрослого дядьки. Нас часто тошнит и рвёт, мы всегда хотим есть. Он сидел, сидел, скулил, скулил, плакался, что умирает с голоду, а потом откусил у себя палец и начал с удовольствием им хрустеть.
И я тоже…
Мне кажется, что нас куда-то водят и мы часто кого-то едим, но не помним. И никак не можем насытиться. Наверное, потому что нам дают эти сильно сладкие таблетки.
Сегодня никого не было. Все куда-то делись. Я доел брата. Но потом явился другой. Я и его съел. А потом ещё один явился. Мы вместе с ним съели его. А перед этим, вчера, нам сказали, что у них что-то случилось. В наш мир кто-то явился, вторгся.
