И я хочу – чтоб мир погас,
Чтобы о судьбе моей не знали
И больше никогда не вспоминали.
А ещё Солдат вспомнил песню «Генералы песчаных карьеров». После того как отец оставил мир, а мать его бросила ради любовника – иногда, очень редко, он садился на пол в углу за шкафом, забивал папиросу анашой и слушал эту песню, размышляя, что его жизнь изначально дала ох..енную трещину. Беда одна не ходит – бедовая жизнь остаётся на всю жизнь.
«Вы рождены во грехе. И уже – должны».
– Мы рождены во грехе? Если бы я встретил того, кто когда-то начертал эти слова, то точно воссоздал истину его словам – принял бы на себя грех: отстрелил ему не в меру умный мозг, чтобы больше не смог философствовать и возносить мусорное понимание как истину.
Мозг Солдата вошёл в ступор: бежал-бежал, прыгал под пулями как бешеная макака – и что теперь? Как преодолеть площадь перед каланчой? А потом – как оттуда скинуть на землю снайпера? Ведь наверняка все двери закрыты. Придётся скакать и уворачиваться от пуль под башней, как вьетконговец в любимом фильме «Взвод» под выстрелами из автомата Чарли Шина, пока не поймёшь, что затея оказалась бессмысленной.
– Чёрта с два! Я вырву глаз этому стрелку!
Солдат на мгновение приподнял лоб над подоконником, рискуя получить пулю в глаз, успел запечатлеть картинку и нырнул под окно. С обеих сторон каланчи – по небольшому одноэтажному зданию. Недалеко справа по центру площади стоит разбитый автобус. И легковая машина притихла на дороге напротив автобуса. Возможно, дальше идут ещё дома и заборы. Тогда можно промчаться вдоль заборов к машине, оттуда к автобусу и дальше к одноэтажным постройкам, примыкающим к каланче. А там уже думать, как пробраться внутрь. Не вечно же снайпер сидит на самой макушке башни. Должен хоть разок выйти. Дождаться, проломить лопаткой башку, отнять ствол и с криком «ура» ворваться и перебить остальных – если таковые есть.
Только Виктор решил, как будет пробовать действовать, пуля расколотила подоконник по центру, обрызгав щепками пол и голову.
– Что, и подумать уже нельзя?! – взорвался криком Солдат и отскочил к углу стен. – Или приметил, когда выглянул?
Виктор подождал – выстрела больше не последовало. Выбежал из комнаты в холл, пробежал вдоль стены к следующей двери, за которой оказалась большая кухня с пристройкой и вторым – чёрным входом. Подошёл к этому входу и посмотрел на улицу сквозь стёкла двери. Домики, действительно, располагались вдоль дороги. Но расстояния между ними – гораздо больше, чем по этой улице, и между ними не было никаких оград. Незамеченным добежать до легковушки – вряд ли получится. Наверное, придётся ждать темноты. Солдат помедлил, решая – сейчас пересекать площадь или ближе к ночи. Покивал и пошёл в комнату, которая, как ему казалось, похожа на детскую сына. Умершего сына.
В левом углу сел на пол, закинул затылок, закрыв глаза и стараясь ни о чём не думать, стал ждать. Прошёл час. День ещё в полном разгаре. Настолько надоела эта гробовая тишина, что Виктор вскочил на ноги и заорал:
– А-а-а! – Стряхнув с себя психическое напряжение, он вышел из детской и прошёл к окну следующей комнаты, чтобы понаблюдать за каланчой, вдруг снайпера увидит.
И увидел. Отсюда видны три верхних больших окна. Но, как показалось, окна закрывались ставнями, только с внутренней стороны. Солдат предположил, что это обычные стальные щиты – как защита. В правом окне – щель. Сначала блеснуло и сразу за блеском появилась голова. А потом из щели появился дымок. Виктор решил, что голова снайпера сейчас исчезнет, но нет – создалось впечатление, что он греется на солнце, курит и балдеет.
Отсюда до окон – метров сто. Наверное. Солдат не знал, на какое расстояние прицельно стреляет «люгер», но он на коленях подполз к раме, укрывая больше половины тела за углом оконного проёма, достал парабеллум из бокового кармана штанов.
«Чёрт, – усмехнулся Виктор, – один патрон. И тот столетней давности».
Вытащил и вставил обойму, оттянул «лягушку» затвора. И – прицелился, удивляясь, что снайпер так беспечно решил отдохнуть.
– И пуля – дура, – произнёс Солдат, указательный палец правой руки надавил на спусковой крючок.
Пуф!
«Пуф-ф-ф!» – ответило эхо.
Виктору показалось, что увидел от своего выстрела дымок на лбу стрелка, голова которого тут же скрылась внизу.
«Неужели попал?» – не верил Солдат. Но радость была недолгой. Стрелок открыл такой огонь, что через пять минут верхняя часть стены первого этажа была разбита в лохмотья. Куда бы Солдат ни старался укрыться – пуля везде его настигала, дырявя пространство в миллиметрах от тела. И он оставался жив лишь потому, что, скорее всего, снайпер с ним играл как кот с мёртвой мышкой. Пули били и били вокруг, пронзая полумрак комнат солнечными шомполами. Иногда отверстия были не больше грецкого ореха, а иногда выбивали целые пласты, оставляя дыры размером большого яблока. Солдат скакал из одного места в другое, осыпаясь штукатуркой, крошками кирпичей, щепками. Стрелок всегда знал, где он находится. Видно, насытившись ураганной стрельбой, снайпер начал бить ровными интервалами. Виктор высчитал, что перерыв длился десять секунд и решил отступить в предыдущий дом. Но только он собрался выскочить из окна, как пули начали ложиться по земле, чуть ли не с пулемётной периодичностью и чуть ли не перед самым носом.
Стрелок таким образом выдавил Солдата из посёлка, прогоняв почти по всем домам до самой ночи. И когда Виктор весь измученный спустился с дороги, то задался вопросом: почему снайпер сначала хотел убить, а потом отпустил, до этого вдоволь с ним наигравшись?
Солдат повернулся лицом к посёлку и крикнул:
– Эй! Ну что?! Мы теперь почти как друзья?! А?!
«Так ты сдался?» – спросила мысль.
Виктор подумал и не ответил. Ничего не оставалось, как идти к «секонд-хенду бомжей». В кулаке сжималась сапёрная лопатка, а вот «люгер» потерялся. Не жалко, всё равно патронов нет. Некоторое время Солдат не решался разводить костёр: вдруг стрелок зашлёт пулю на огонёк. Но какая-то нездоровая доверчивость предательски сказала: «Да ладно, он отпустил тебя живым. Не ссы. Ещё друзьями станете».
Виктор долго отдыхал в темноте на автомобильном кресле. Ему хотелось пить, но усталость не желала отпускать. Он сложил руки на груди и, заседая, как в гамаке, любовался звёздным небом, тишью и дуновением тёплого, но создававшего приятную прохладу, ветерка.
Какая-то странная эта земля. Ни сверчков, ни бабочек, ни птиц. Одни комары по ночам лазят и заедают до смерти. А сейчас и их нет. Ощущение, что мир затаился перед всемирным взрывом. Спрятался перед грядущей бедой. И обеими руками выдвинул на заклание – Солдата.
«Но, не грозите демону адом – ведь это его стихия».
Взгляд растворялся в темноте неба, но где-то далеко внизу мелькали две светлые точки, и Виктор подумал, что, наверное, это пёс-мутант за ним наблюдает, выжидает, когда человек заснёт, чтобы успеть укусить и нализаться горячей крови.
Со стороны посёлка повеяло свежеиспечённым хлебом. Видно, неплохо снайпер устроился. Ему ещё и хлеб пекут. Наверное, какая-нибудь прекрасная дамочка с ним за компанию. Разве не могут хотя бы на время приютить одиноко путника?
«Много не прошу. Только ведро чистой воды, целого зажаренного барашка и… – Солдат хохотнул. – И твою тёлку на ночь, сэр».
Виктор с улыбкой поднялся с кресла, взгляд устремился в темноту посёлка. Ни одного огонька или хотя бы очертания. Ночь очень хорошо спрятала заброшенные домики в своей бездне, даже сияния звёзд не могут подсветить. И луна куда-то запропастилась.
– Жадный ты, стрелок, до тёлок. И до хлеба. – Солдат нашёл кастрюльку и направился к озеру.
Тёмная – почти чёрная – поверхность воды колыхалась и была похожа на ребристое плато, невысокие волны бились об глинистый уступ берега. Виктор спустился по пологому обвалу, сел на корточки возле кромки воды. Он устало всмотрелся вдаль, откуда, как ему показалось, очень быстро надвигались клубы белёсого дыма. Или это такой туман? Он уже узрел: как только появляется густой туман – жди неприятности. Возможно, это не так. Сначала он хотел искупаться – смыть пот и пыль, да и усталость немного снимет, но опыт нахождения в этих землях подсказывал, что пока лучше обождать. Ладони, сложенные лодочкой, зачерпнули воду, умыли лицо. Пахнуло тиной, но сразу же в ноздри влез душок мертвечины. Такой сладковатый, даже приторный запашок гниения. Вспомнился госпиталь: вид кровавых бинтов с примесью желтоватых пятен и лилово-чёрная гангрена ступни солдата из арабской армии.
