В магазинах стояли громадные километровые очереди. Люди боялись, что деньгами скоро можно будет лишь оклеить стены в сортире, и сметали вообще всё. Хлеб скупали десятками булок — сушили сухари. Соль брали мешками, спички сотнями коробков, электролампочки десятками, да и вообще покупали всё, до чего может дотянуться рука. Проезд в транспорте подорожал в несколько раз, чего не было никогда, несколько десятков лет, и это было неслыханно!
Но такая громадная масса ничем не обеспеченных бумажных денег, разом вброшенная населением в экономику, в торговлю, способствовала лишь дальнейшему углублению кризиса, и очередному росту цен. Видя обнищание населения, правительство издало указ о выплате единовременного пособия отдельным категориям граждан в размере 60 рублей. Однако деньги напечатали на станке, и они ещё больше усугубили ситуацию.
Жека ехал в технарь, и офигевал — в каждый магазин стояли толпы народа, сметающего всё подряд. Однако деньги быстро кончились, а цены на продукты выросли в несколько раз в связи с бешеным спросом. И когда спрос прекратился из-за отсутствия денег, цены вниз уже не опустились. Люди остались без денег, и с высокими ценами.
Масса народу обнищала, и людям стало не до развлекушек. Лыжная база почти прикрылась. В начале апреля стало тепло, лыжня подтаяла, и на лыжные прогулки никто уже не приезжал. Однако кафетерий ещё работал. Правда, цены пришлось увеличить. Но если цены на продовольствие в городе выросли в среднем в 3–4 раза за неделю, цены на выпечку в «Зимушке» Жека уговорил пацанов повысить лишь в два раза. Держать до последнего, лишь бы не в минуса. В среднем, цены были ниже, чем городские, и людям стало выгодно приезжать из города за выпечкой, даже с учётом расходов на автобус.
— Пусть пока на еду работаем, хрен с ним, — уверял Жека. — Главное, клиентов не растерять, самим выжить.
Добазарились с алтайцами насчёт мяса, с мужиками колхоза «Красный партизан». Теперь раз в неделю алтайцы ехали сразу в «Зимушку», сдавали уже нарубленное мясо, пацаны тарили его в купленный холодильный ларь, остальное везли грузинам на крытый рынок, с которыми Жека договорился о приёме алтайского мяса. Имел с этого небольшой личный процент с каждой машины, в пару-тройку сотен. Грузины на рынке совали ветеринару полсотни, и тот клеймил мясо как совхозное, прошедшее ветеринарный контроль.
Всё-таки, несмотря на максимальное снижение издержек, доходы резко упали — несезон, финансовый кризис, обнищание народа… Однако, есть народная пословица, что когда толстый сохнет, тонкий дохнет. Чуть уменьшили зарплаты работникам, перестали себе брать проценты, а сели на твёрдые оклады в пару штук, и худо-бедно кризис переживали. Работали, кормили работников. Не уволили никого. А в городе меж тем уже открыли первую биржу труда, как на треклятом западе…
Хмырь из строительного управления пробовал юлить, изменить договор строительства кафе, а также аренды грузовиков и крана — в новых экономических реалиях он смотрелся невыгодным, но Славян отказался.
— Стройматериалы куплены. Договор подписан на работу. Мы тебе зимой сто процентов оплатили. Ты должен нам кафе под ключ!
— Но сейчас ситуация поменялась! — выкаблучивался директор. — У меня строительство жилого квартала встало! Нет цемента! Нет гравия на железобетонном заводе!
— Ты бабки брал? — грозно сверкнул глазами Славян.
— Ну… Брал… Но я же… — пытался что-то возразить хмырь, однако Славян его перебил.
— Ты помнишь бывшего директора? Знаешь, что за кидок бывает? Ты кого кинуть хочешь, сука?
Славян погрозил пальцем, и вышел из строительного управления, оставив испуганного директора размышлять о разном. Связался с бандитами — сиди и молчи в тряпочку.
А пацанам было о чём перетереть…
Глава 14
Защита диплома
— Сука, что за страна конченая — совдепия! — кипятился Славян вечером в кооперативе. — Только голову чуть подымешь, сразу вниз прижмут. Только чуть-чуть побольше денег станет, сразу в ноль уйдут.
— Ничего не поделать, — философски заметил Жека. — Надо на два шага вперёд идти. Мы-то пока ещё на плаву, а сколько людей закрылись, на биржу пошли.
Конечно, немалая заслуга, что пока жили, и даже прирастали чем-то, была именно Жеки, и его извечному недоверию властям СССР. Его вечной боязни хранить пустые деньги, которые именно сейчас превращались в фантики. Сами пацаны стали жить попроще — зато на стройплощадке лежали поддоны с кирпичом и бетонные перекрытия, а в сейфе кооператива лежал договор на строительство кафе, и от него хмырю никак не отвертеться.
Была у Жеки мысль открыть большой продуктовый магазин, но не было ни связей, ни образования — мало лет ещё. Привыкли пацаны мутить по чёрному, на копейки, на большее не выходило. Был бы лет на 10–15 постарше, да ещё член партии, то знал бы всю городскую элиту, с кем побазарить, с кем в картишки поиграть, в кабак сходить, то расклад другой был бы. А так… Появилось реальное опасение, что достиг своего потолка, выше уже не прыгнуть. Так и придётся всю жизнь колгатиться мелким предпринимателем, каждый день воюя за гроши с отморозками.
Однако Жека понимал, что все эти последние перемены неспроста. Что всё идёт к рыночной экономике, к капитализму, и нужно уже сейчас, при полусоциализме, иметь это в виду, и готовиться к приходу новых времён, чтобы не остаться у разбитого корыта. Ведь планы, которые он держал в уме, и даже пацанам ещё не говорил о них, были самые грандиозные, и уж явно пока не по их возможностям.
А целью Жеки с недавних пор стал металлургический комбинат, крупнейший за Уралом. Там! Именно там крутились огромнейшие деньги! Построенный ещё в 30-е годы, при Сталине, комбинат сутки напролёт дымил домнами, мартенами, коксохимом. Зимой ревел турбинами ТЭЦ, отапливая город. Гремел прокатными станами, катая всё — от рельсов до листов и швеллера. Причём сотнями тысяч тонн в месяц. Туда заходили бесконечные железнодорожные составы с рудой и углём, а выходили точно такие же бесконечные составы с металлопрокатом, разбегаясь по всей стране, а особенно на Дальний Восток, и дальше, на кораблях, в Японию и Китай. СССР зарабатывал на комбинате чистую валюту, сотни миллионов долларов, так же как на нефти и газе. Вот где были деньги! Вот где была сила!
Но чтоб встрять в будущую драку за него, требовалось нечто большее, чем работа решалой в кооперативе «Удар». Требовались в первую очередь экономические знания по грамотным разводам. Почитывал вечерами демократические газетёнки, ту же «Советскую Россию», рупор Бориса Ельцина, где много писалось о рыночной экономике, акционерных обществах, биржах, банках, валюте. Кажется, что-то стал понимать.
Сходил как-то вечером к Сахарихе. Позвонил, а она там одна. Важная, вся из себя. Одета в шорты и майку с Томом и Джерри. Светлые волосы заколоты в пучок. Зелёные глаза сверкают, как у бесёнка.
— Привет! — Жека полез лобызаться с любимой, но она отстранилась, и окинула слегка недовольным взглядом.
— Я занята! Чё надо?
— И чем это занята? Ути-пути!
— Учусь! — с достоинством ответила Сахариха, скрестив руки на груди, и отставив стройную ляжку. — У меня экзамены ваще-то скоро! А ты чё делаешь? Диплом?
— Да… Диплом — ерунда… О нас думаю всё время. Спать не могу.
— О нас? И что надумал? — заинтересованно спросила Сахариха.
— Да так… Как жить будем, поженимся. Ребёночка заведем. Так ведь, Светка? Кого хочешь, мальчика или девочку?
— Ой, Женька, да ну тебя нафиг! — расхохоталась Сахариха, закрыв ладошками порозовевшее личико. Оттаяла!
Жека схватил любимую в охапку, потащил в спальню, бросил восторженно визжащую Сахариху на кровать, задрал маечку, и припал губами к нежному белому телу.
Потом лежали и молчали. Жека погладил девушку по тонкому плечику, поцеловал в розовое ушко.
— Кем стать хочешь, Светик?
— Не знаю. Ромка говорит, на юриста идти. Я… Мне ничего не надо. Я бы парикмахером хотела быть.
