– Комбриг, я ведь не шучу.
– Так и я не шучу, Лев Захарович. Всё дело в уровне ответственности. Мне кажется, многие командиры и не поняли сначала, что попали на реальную войну, были уверены, что пройдем легким походом, как в Польше было. А как только вступим на землю финнов, те поднимут знамя революции. А не кому было его поднимать, Лев Захарович.
– А с этого места поподробнее, Алексей Иванович!
– Отчего, Лев Захарович. Я ничего ни от кого не скрываю. В Гражданскую войну тут победили белофинны, с их победой связан террор, который проводился по двум линиям – политической и национальной. Яркий пример – Выборгская резня. После в Финляндии велась активная пропаганда. Одна – антибольшевистская, где подчеркивалось, что все ужасы Гражданской войны из-за большевиков, создавался негативный образ СССР как правопреемницы Российской империи, и велась активная националистическая пропаганда. Итог: ни рабочий класс Финляндии, ни крестьянство поднимать восстание против СВОЕЙ буржуазии не намерено. Они – свои, мы – чужие. Мы – захватчики и агрессоры. А нашу агитацию они просто не читают.
– Значит, в народное правительство Финляндии вы не верите?
– Лев Захарович, вы же знаете, что это чисто марионеточное правительство в глазах финского народа, которое и состоит из тех недобитых врагов, которые скрылись в СССР и теперь оттуда подзуживают агрессора, то есть нас.
– И откуда такие сведения?
– Беседовал с местным населением. Разведчики кое-что нашептали. У меня есть своё мнение, но раз мы начистоту, так начистоту. Считаю, что в Коминтерне многое желаемое выдают за действительное… А это неправильно, не по-коммунистически.
– Вот как… знаете, Алексей Иванович, вы пока своё мнение придержите при себе. Не высказывайте. Не надо, чтобы кто-то неправильный услышал. Понимаете меня?
– Так точно. Только можно и вам, Лев Захарович, камешек в огород закинуть?
– Ну, давай, комбриг жарь по наркому! – Мехлис опять напрягся.
– Это не ваша недоработка, Лев Захарович, вообще это ничья недорабока, просто, мне кажется, что мировая буржуазия выдвинула идею национализма как противовес идее пролетарского интернационализма. Это ведь проще простого: мы лучшие, потому что мы немцы (финны, украинцы, латыши, французы и т. д. и т. п.). Это находит отклик в душе самого затурканного крестьянина или поденного рабочего. Борьбе с национализмом надо уделить особое внимание. Именно вам, пропагандистам. Спаянные национальной идеей, рабочий Германии, Франции, Бельгии будет драться с нами, потому что мы – смерть националистической идее… И этот фронт будет очень важен.
– Не хотите перейти в политуправление, Алексей Иванович?
– Я строевой командир, моё место тут. Но всегда буду рад с вами пообщаться, Лев Захарович.
– Мне кажется, вы искренне это сказали… да, не часто такое услышишь искренне.
– Слухи о вашем склочном характере несколько преувеличены, Лев Захарович!
Мехлис рассмеялся:
– Нет, комбриг, ты конечно, шути, но меру в шутках знай… А что еще говорят о характере товарища Мехлиса?
– Что он неподкупен и договориться с Мехлисом – невозможно.
– Ну что же, я запомни это, комбриг, спасибо на добром слове. А от политуправления отказался зря. Точно тебе говорю.
Глава тридцать третья
Новогодние ожидания
Утро второго января в Хельсинки отмечалось самыми сильными морозами этой зимой. Маршал Маннергейм с самого утра проснулся в отвратительном настроении. Еще никогда дела не шли так плохо. И дело было даже не в том, что почти под новогоднюю ночь большевики взяли Оулу. Как взяли, так и назад отдадут, если приложить должные усилия. Он вообще не хотел этой войны. Требования СССР? Сталин хотел, конечно же, много. Но и давал немало. Но наши политики уперлись… Кто бы что не говорил, но сын шведского народа, родившийся в Финляндии, он был предан Российской империи, которой отдал лучшие годы своей жизни. Лицом Густав Маннергейм походил на азиата, на круглом лице маленькие раскосые глазки, широкие скулы, волевой подбородок. Расстрел императора, которому барон Маннергейм был очень предан, сделал барона последовательным и непримиримым врагом большевизма. Но сердце его принадлежало Санкт-Петербургу, городу его молодости, городу его любви.
Маршал трезво смотрел на события на фронте: Красная армия была намного сильнее, да, финны отчаянно сопротивлялись, сдерживая наступательный порыв врага, но рано или поздно, нам придется капитулировать. И было бы хорошо, чтобы наши позиции на мирных переговорах не были совершенно плохими. В поражении на Раатской дороге и взятии большевиками Оулу был только один положительный момент: это был серьезный промах «финских немцев» – группы офицеров финской армии, которые служили в Германии в Первую мировую и имели четкую выраженную прогерманскую ориентацию. Сам Маннергейм больше ориентировался на Великобританию, хотя и знал цену английским обещаниям. Английский посланник много говорил о помощи и моральном осуждении Советского союза, но реально… Англичане продали бедной Финляндии самолеты, орудия, снаряды, противотанковые ружья. А вот Германия демонстративно от помощи Финляндии отказалась, заняв выжидательно-нейтральную позицию. Складывался хороший шанс выдавить финских немцев из руководства вооруженных сил и снизить влияние прогерманской партии. Если бы Англия прислала еще и войска… Но… надо быть реалистом… Густав быстро приводил себя в порядок: как только чуть рассветет, надо ехать в ставку, которая была в городке Миккели, в самом центре страны.
Неожиданно появился адъютант, по лицу которого Густав почувствовал, что началось…
– Господин фельдмаршал, русские начали атаку на линию Энкеля[56]. Уже час идет артиллерийская подготовка. Первая полоса уже в нескольких местах прорвана, наши части начали отход…
– Юли, свяжитесь с этими… надо срочно собирать правительство. Пора решать вопрос. Поездка в ставку откладывается.
– Будет сделано.
* * *
Мехлис мне привез еще и последние новости с фронта. Задуманный маневр на окружение частей группы Талвела был более-менее удачен. Части 163-ей и 54-й дивизии встретились у Лиексы. К сожалению, линия снабжения 163-ей была прикрыта плохо, стандартного окружения не получилось, мобильная легкая пехота, которая составляла основу сил полковника Талвела сумела ускользнуть из кольца, да еще потрепать линии снабжения дивизии Зеленцова. Это уже было не критично, но вот дальнейшего развития наступление не получило. Опять промедлили, не воспользовались моментом, опять финны смогли перебросить подкрепление, завязать отвлекающие бои у Каяани, угрожая перерезать снабжение моей дивизии, наступающей на Оулу. Тут Зеленцов не сплоховал, вовремя подкинул Годлевскому помощь, Каяани удалось отстоять. Да! Не получилось. Замысел был смелый. Очень может быть, что надо было на Оулу отправить 163-ю, а мне форсированным маршем громить группу Талвела. Не уверен. По мне так стратегически взятие Оулу – правильное решение. Пусть не такие и большие части отсечены от Финляндии на Севере, но без нормального снабжения им скоро наступит крышка. Так что теперь мне предстоит выдержать атаки финнов, которые постараются городок Оулу вернуть. На серьезную оборону меня Мехлис и настраивал. Зачем я с ним завел разговор о характере войны, Коминтерне и национализме? Потому что хотел, чтобы эти тезисы Сталин услышал еще раз. От Мехлиса. А то, что Мехлис про этот разговор доложит, я не сомневался.
Так что в Новый год позволил себе три маленьких стопки хорошей водки (этого добра у дивизионного комиссара запас был невероятный), а сам поутру проверил посты (а нечего тут расслабляться). Надо отдать должное бойцам и командирам – службу несли как следует. О коварстве и жестокости шюцкора бойцы были не наслышаны – видели всё своими глазами. Началась подготовка оборонительных позиций. Я не тешил себя иллюзиями. Судьба войны решалась не в Оулу, а на линии Маннергейма. Пока держится линия-крепость, финны на мир не пойдут. Я считал, что главное в этой войне – работа вражеских разведок, которые оценивают силу Красной армии.
