Планировать новогодний стол мы начали только в воскресенье двадцать восьмого декабря. Зареченские аборигены на выходных съездили домой, оклемались там от ужасов зачётной недели (из всех первокурсников горного института я единственный, кто не мандражировал перед сессией — только злился на Феликса). Об экзаменах старались пока не думать (они будут аж в следующем году!). А вот о предстоящем празднике вспомнили. Делегация девчонок явилась к нам в комнату (пришли не только Света и Оля — впервые нас посетила Надя Боброва), где мы посовещались и решили: первое отдельное от родителей празднование Нового года — важное событие. Решили отметить его с размахом (сброситься по пять рублей!).
При нынешних ценах на спиртное пять рублей «с носа» не показались мне «размахом». Если только парни не собирались пить дешёвый портвейн или закусывать «Столичную» хлебом и килькой. Но я своё мнение приберёг: придерживался образа бедного советского студента. Лишь ненавязчиво подкорректировал меню праздничного стола, привязал его к Пашкиным обещаниям. Могильный прихвастнул, что достанет прибалтийские шпроты; знает, где на рынке продаются «нормальные», а не синюшные курицы; пообещал раздобыть для праздничного стола хорошие шоколадные конфеты и мандарины; купить консервированный горошек для салата «Столичный». Пашкин выбор салата поддержали все — единогласно.
Я сообразил, когда подсчитывали стоимость продуктов, почему салат «Оливье» (или его аналог — «Столичный») советские граждане сейчас считали «особенным» салатом, едва ли не блюдом богачей. Всё дело оказалось в том, что его ингредиенты приходилось покупать, а не брать из погреба или с огорода, как для того же винегрета. В Зареченске «свойские» продукты были у многих (особенно — у тех, кто проживал в «частном секторе»). Покупки продуктов для салата в магазине горожане считали неоправданными расходами (консервированный горошек, яйца, майонез, курица или колбаса — на всё приходилось тратить деньги: на зареченских грядках эти продукты не росли), старались избегать подобных трат.
Общими силами мы распределили обязанности при подготовке к празднику. Пашу Могильного единогласно назначили ответственным за «добычу» дефицитов, к которым перед Новым годом относились не только шпроты и шоколадные конфеты «Белочка», но и банки с зелёным горошком (мандарины так и вовсе можно было раздобыть только на рынке, но Паша заверил: «знает места» — купит их «дешевле и не хуже»). Славке Аверину перепала «охота на птицу» — Паша описал ему, где на городском рынке можно приобрести хорошую курицу: именно запечённую в духовке курицу мы решили сделать главным блюдом стола. Девчонкам досталась «готовка». Меня же с подачи Пимочкиной сделали их помощником — товарищем «принеси-подай».
* * *
В понедельник я после занятий отправился по магазинам на поиски яиц и майонеза. «Квест» оказался непростым и небыстрым. В преддверии Нового года прилавки советских магазинов пустели с невероятной скоростью — складывалось впечатление, что граждане готовились не к празднику, а к затяжной войне: запасались продуктами, словно на годы вперёд. Повсюду, где ещё можно было прикупить что-либо годное для новогоднего стола, собирались длинные очереди. И по закону подлости самые длинные стояли там, где продавались значившиеся в моём списке продукты. Причём, удача от меня в этот день не просто отвернулась — повернулась ко мне задом: несколько раз прямо передо мной заканчивался майонез (отстоял за ним три очереди), за яйцами пришлось ехать едва ли не на другой конец города.
Радовало, что зимой не приходилось опасаться за сохранность продуктов. Отсутствие в комнатах общежития холодильников компенсировала минусовая температура на улице. К зиме корпуса общежития превратились в подобие новогодних ёлок. Вот только походили на те не цветом — количеством «игрушек»: едва ли не на каждом подоконнике красовались деревянные ящики или сумки, где студенты хранили продукты. Были подобные и в нашей комнате. Там мы прятали привезённые парнями из дома съестные припасы. Туда же складывали ингредиенты для новогодних блюд. Пашка Могильный не сплоховал: к вечеру понедельника сдержал все обещания. Привёз он килограмм «Белочки» и для меня. Попросил его не афишировать перед девчонками мою покупку. Заверил помрачневшего Аверина, что «это подарок не для Пимочкиной».
* * *
Во вторник днём моя роль в предпраздничной подготовке вдруг изменилась. Из «жалкого» «принеси-подай» я превратился в «важного человека» — в самого настоящего шеф-повара. Случилось такое не по моему желанию. Но когда у всех прочих опустились руки, я привычно водрузил ответственность на свои плечи. Удружил мне этим нежеланным преображением наш староста. Утром он отправился на городской рынок за «самой большой новогодней птицей». С задачей Аверин справился… почти. Привёз действительно немаленькую птичью тушу — килограмма на три. Вот только Славка достал из своей сумки не курицу.
— Что это? — спросила у него Оля Фролович, оказавшаяся в это самое время в нашей комнате.
— Самая большая из всех, что были, — бодро отрапортовал Аверин.
Он похлопал по местами мохнатой тушке рукой — предлагал нам «заценить» его добычу (словно привёз птицу не с рынка, а выследил её и поймал в лесу или у водоёма).
— Слава, — сказал Могильный, — это не курица.
Староста опустил взгляд на мёртвую птицу.
Я почувствовал исходивший от трупа птицы запах сгоревшего кератина. Продавцы поленились птичьи перья выщипать — попытались их сжечь. Вот только и это дело не довели до конца. Здесь и там из слегка обожжённой кожи торчали либо оплавленные, либо вполне себе целые перья. Тому, кто возьмётся за приготовление нормального блюда из этого мёртвого существа, отметил я, придётся немало потрудиться, вручную выдёргивая пёрышки.
— Это утка, — просветил его Паша.
Аверин пожал плечами. Пашины слова не произвели на него впечатления. Он продолжал с недоумением смотреть на наши лица.
— Какая разница, — сказал он. — Зато большая!
— Не маленькая, — согласился Могильный. — Но это… УТКА!
— Ну, утка, — сказал Слава, всё ещё не понимая, чем не угодила его покупка Пашке и почему так удивлённо посматривали на него девчонки. — Что с того? Два крыла, две ноги, жопа в перьях… Перья общипать — и будет нормальной! Курица… утка… какая разница?
Я улыбнулся.
Пашка покачал головой.
Света Пимочкина и Оля Фролович шумно вздохнули.
— Есть разница! — ответили они хором.
— И ещё какая, — добавил Могильный.
Слава посмотрел на меня в поиске поддержки — не часто такое случалось.
Поэтому я не промолчал.
— Утку сложнее приготовить…
— Сложнее?! — перебила меня Фролович.
Она подпёрла бока кулаками — гневно сверкнула глазищами.
Заставила меня вспомнить бывшую тёщу. Та тоже любила вот так же раздувать ноздри, метать из-под бровей «громы и молнии» — по поводу и без. При разводе, расставанию со «второй мамой» я особенно радовался: споры с ней больше не могли обернуться домашним скандалом (я с того дня с ней вообще не спорил: не тратил на это время — посылал «больше не вторую маму» «далеко и надолго»).
Смотрел сейчас на Ольгу Фролович и думал о том, что семейная жизнь Пашки Могильного будет не безоблачной.
— Её нельзя нормально приготовить! — заявила Ольга. — Как её не запекай — мясо получится сухим и жёстким, как деревяшка! Потому они и лежат в магазинах никому не нужные! Кто её будет есть?! Только ты? Сможешь приготовить утку так, что она стала съедобной? Я — нет. И Света тоже не сумеет. Моя мама — и та отказывалась такую птицу запекать. Тут надо быть… настоящим поваром — опытным, с образованием! Возможно, и есть какие-то хитрости для её приготовления — мне они не известны. А ты их знаешь?!
Слава не мигая смотрел на покрытое веснушками Олино лицо — виновато. До него начинало доходить, что с покупкой он лопухнулся. Вот только я сомневался, что Аверин признает ошибку — был уверен, что староста будет с пеной у рта отстаивать свою правоту.
