Пусть японцы и метали снаряды на пределе дальности, с разбросом, совершенно не прицельно, однако случайное падение трехсотдвадцатимиллиметрового снаряда в нескольких метрах от маломерного парового катера могло перевернуть того одной поднятой волной. Кидай японцы в утлые судёнышки кирпичи, эффект, наверное, был бы не меньшим, только тут всё ещё и взрывалось, выдавая массу осколков.
«Ну надо же, – сам себе, очевидно не вслух, высказал Зиновий Петрович, – в сравнении с серьёзным доводом броненосного костяка Того, с коим бились более чем на равных, удивительно столкнуться с тем рьяным сопротивлением, что устроили нам заведомо уступающие и устаревшие суда. Однако ж здравомыслия противнику не занимать».
Как раз к месту сражения из глубины залива подтянулись дополнительные японские корабли.
Безбронные канонерки «Иваки», «Удзи», «Майя» заведомо не лезли на передовую – осмотрительно были развёрнуты в тылу минно-артиллерийской позиции. «Цукуси», «Такао» и «Цукуба» и вовсе маневрировали во втором эшелоне, сместив директрису чуть к норду. «Фусо», два бронепалубника-«симы» и опять же бывший «китаец» «Сайен», имея некоторую бронезащиту, выдвинулись вперёд, насколько это было возможным. Однако производили залпы накоротке, поскольку под давлением артогня русских всякий раз вынуждены были делать отступ назад – из зоны интенсивного обстрела.
В целом эффективность японской стрельбы была не ахти какой, и тем не менее тральному дивизиону дважды приходилось приостанавливать работы, а то и, потеряв один катер, отходить на перегруппировку, заводя концы тралов на другое судно.
Впрочем, все эти отчаянные действия японских моряков не могли не остаться безнаказанными. Тем более что к двум пополудни огонь русских усилился – пришёл второй пятнистый «бородинец» – «Александр», весомо подключившись к делу.
Избитый «Мацусима» был вынужден оттянуться в глубину залива, занявшись тушением пожаров. На следующий день… и на последующий, крейсер в бою уже не участвовал.
Неожиданно прилетело не особо выпячивающемуся «Цукубе», обширно проломив борт двенадцатидюймовым фугасом – только щепки полетели от деревянной обшивки судна. Потерявший ход корвет был легко добит и сравнительно неторопливо ушел под воду, однако оставив после себя лишь одну сиротливую спасательную шлюпку.
Дважды выходил из боя и снова возвращался «Сайен». Уже далеко за вторую половину дня после вторичного взрыва в котлах, вызванного метким огнём «Богатыря», перевернулся «Фусо», показав обшарпанное и обросшее ракушечником днище. Ещё целых полчаса это днище оставалось на плаву, и среди плавающих деревянных обломков, цепляющихся за всё возможное матросов удалось отыскать злополучного, почти бессознательного Катаоку.
Через четверть часа мачты броненосца-ветерана воткнулись в илистое дно залива.
Получали повреждения разного воздействия и другие японские корабли, но оставались на плаву, упрямо продолжая палить. Без особого успеха, впрочем.
* * *
День прошёл неожиданно быстро, вследствие подурневшей погоды и потемневшего неба. Мешала поднявшаяся волна. Досаждали редкие снаряды противника.
Поначалу на тральщиках думали, что сумели нащупать японский фарватер в заграждениях, но нет – продолжали периодически вылавливать, обезвреживать мины. Так что работы вели со всей тщательностью и осторожностью. Потом и вовсе наткнувшись на вторую или третью линию, замедлили продвижение.
Оставаясь за периметром, громыхали позади «Суворов» и «Александр», не давая канонеркам противника подойти слишком близко. Что-то периодически прилетало от узкоглазых, падая с недолётами. В очередной раз в трале первой пары катеров взорвалась мина, следом другая.
С идущих второй парой шаланд обнаружили ещё одну и понесли потерю, наскочив на плавающую, незамеченную в барашках волн «рогатую».
Глядя, на хронометр, на небо – как быстро темнеет, Рожественский, даже не поморщившись, приказал сворачиваться:
– Довольно! Прекращаем, господа. До следующего дня на утро.
К клотику флагмана взметнулся флаг «Ф», отменяющий операцию.
* * *
Возвращаясь, уже ближе к Порт-Артуру в наступающих сумерках имели на хвосте наглые японские миноносцы, гоняемые с полдороги крейсерами, в конце обстреливаемые кораблями артурской брандвахты.
Моросил мерзкий дождь.
Ночевать становились в бухте Белого Волка, так как вывод судов из внутренних артурских бассейнов был непростительно долгим, а Рожественский намеревался завтрашнее дело начать как можно раньше.
Не прерываясь на долгие ужины и проволочки, адмирал вновь собрал штаб эскадры, категорично заявив:
– Уже следующим днём, господа, намерены мы войти в Талиенванский залив, доделать что положено и должно – устроить для неприятельских судов бойню крупных калибров. А посему уже к послезавтрему следует окончательно подготовить захват базы японцев у Эллиотов, дабы, не откладывая на долгие проволочки, с ходу нанести максимальный вред находящимся там судам. Ежели завтра прорваться в залив не удастся, и дело у Талиенваня затянется, всё одно операция на острова Эллиот должна состояться в назначенное мной время и срок.
Ответственным начальником – капитан второго ранга Коломейцев, в помощь ему будут все набравшиеся необходимой практики сегодня-завтра экипажи и офицеры. Я же в свою очередь довершу дело со взятием порта Дальний!
Упомянутые офицеры украдкой переглянулись, пряча неожиданно снисходительные улыбки, прощая своему адмиралу маленькие тщеславные слабости – выступить в роли триумфатора, отбившего у противника важную тактическую позицию. Да ещё и вперёд армии. Невесть какая победа, невесть какое торжество, если бы не обмолвка при генерале Стесселе: «Третьего дня корабли флота вернут Дальний!»
– Николай Николаевич, – прервал свою недолгую паузу Зиновий Петрович, – как и было уже оговорено, планируйте задействовать все боеспособные корабли для полной осады всех выходов и проливов из группы островов, простреливая на глубину из орудий по возможности. Приоритет захвата Ха-сян-тау – острова, с которого вся японская база лежит как на ладони, вам известен.
Обращаясь к своему флаг-офицеру, говоря о «всех боеспособных кораблях», Зиновий Петрович, тем не менее, взглянул на командира «Новика» фон Шульца. Кавторанг досель подавал уже третью рапортичку о необходимости ремонта крейсера. И сейчас выразительно поедал глазами адмирала.
– Что? – вопрос командующего прозвучал крайне невежливо, впрочем, кто бы оспаривал.
– Ваше высокопревосходительство, – Шульц правильно расценил недовольный тон адмирала, потому и не стал заикаться о наболевшем, – нам бы на рассвете нагрянуть. Потому и предложу: а если мы частью судов отстоимся у Роунда, выдвинувшись без опасений дестроеров противника к месту ещё засветло?
– А японец там мин не наставил?
– В рапорте я, простите, указывал. Прежде чем наведаться к Блондам, где был пленён японский пароход, я совершил заход к Роунду. Обнаружен лишь японский буй в месте удобной глубоководной стоянки с подветренной от норд-оста стороны.
– Что ж. Об этом следует подумать назавтра. А пока прошу высказаться с соображениями по сегодняшнему делу. Может, ещё будут какие-нибудь предложения?
* * *
До поры притаившаяся ночь у Талиенванского залива выжидала лишь момента, когда тихо попыхивающие пара́ми японские миноносцы подберутся к Сан-шан-тау, отыскав его смутные очертания во мраке. Лишь только тогда «взорвалось» стаккато пальбы, фейерверком сигнальных ракет, блуждающими в туманах и дымах световыми «палками» прожекторов. В этих отсветах, бликах выстрелов угадывались лоснящиеся влагой низкие борта подкравшихся миноносцев, тенями скользящих по плёсу волн.
Японцы были просто обязаны пытаться вновь забросать минами фарватер. И не могли не предпринять попытку выбить с островов десант.
Русские были готовы к чему-то подобному, приготовив сюрпризом жмущиеся к берегам миноносцы «соколы», припрятав за мысом «Гиляк»… А также пристреляв с укреплённых островных позиций сектора подходов и удобных мест высадок, сразу же по первой тревоге отвечая в темноту, на звук, по теням, по вспышкам.
